Подборка в Золотом руне 25 сентября 2023

Ну куда мне одной...


***

Ну куда мне одной эту длинную жизнь?
Я запуталась в ней как в подоле.
По-другому бы как-нибудь, что ли, сложись,
разделись на две равные доли.

Мне ни завтрак одной, ни обед не доесть,
фильм не фильм, если смотрим не вместе.
Мне и книгу одной не под силу прочесть,
всё на том же мусолится месте.

Путь так долог, когда его не с кем делить,
и большою вдруг комната стала.
Как нелепо, что некому рюмку налить
и пожаловаться, что устала.

Жизнь когда-то мне жала в плечах и в груди,
мне в ней коротко было и тесно.
А теперь, когда нет ничего впереди,
разрослась под ногами как бездна…

***

Наводнение подступает, и сомкнётся вода вот-вот.
Одиночество обступает, словно водит вкруг хоровод.
Ничего, я умею плавать, в пасть стихии голову класть.
Ничего, я умею плакать. Свою жизнь я выплачу всласть.

А любовь запустила когти и вытаскивает меня.
Глубоко запустила корни, снова всходят там зеленя.
Пусть накроет слепой волною – я приму с ней неравный бой.
Ты со мною, скажи, со мною? – Я с тобою, само собой.

***

Как сладко плакать на плече, как горько в одиночку,
легко руками разводить лишь не свою беду...
Что делать, если Бог не дал ни дочку, ни сыночка,
а только стихотворный сад в пылающем аду?

Как много на земле людей – родных или знакомых,
идущих мимо, теплотой обманчивой маня,
но никого, кто за меня в огонь и воду мог бы,
но никого, кто бы скучал и умер без меня.

О что же так болит всегда – не голова, не зубы,
не грудь, а что-то там в груди, душа моя болит...
По ком глаза увлажнены, пересыхают губы,
кто мне по двадцать раз на дню забыть тебя велит?..

Я без тебя не обойдусь, не обойду сторонкой,
и пусть мерцает тот огонь, что оживил сосуд,
но в сердце мы зубную боль не защитим коронкой,
солнцезащитные очки от света не спасут.

И ревность, и тоску-печаль в себе мы укрощаем
и крохой с барского стола пытаемся спастись,
но одиночество одно другому не прощаем,
когда без нас он так легко умеет обойтись.

Нелюбящий не видит нас – он видит наши годы,
то, что прохожий видит в нас, сосед по этажу...
А так ведь хочется порой, чтоб радовался кто-то,
когда не кто-нибудь, а я лишь в комнату вхожу.

Прости мне этот бред и мрак, мечты и заморочки,
и то, что вижу этот мир как будто во хмелю.
Но ты не ты, когда тебя не обнимают строчки,
и я не я, когда я не пишу и не люблю.

***

Живу как Робинзон без Пятницы
на тихом острове своём,
от понедельника до пятницы
и дальше — в думах о своём.

Домой вернуться не мечтается –
мой дом внутри, на дне души.
Он не разрушится, не старится.
Там кто-то ждёт меня в тиши.

Он не доступен грому-молниям,
его не тронет зло и грусть.
Там сохранилось всё, что помню я.
И я туда ещё вернусь.

Вернусь к тебе, к себе и к прошлому
из настоящего трущоб,
к родному, светлому, хорошему,
что где-то ждёт меня ещё.

На острове необитаемом
(семь пятниц – значит, ни одной)
живу, окутанная тайнами,
я как за каменной стеной.

***

Не из одуванчиков –
а из одиночества
буду пить вино.
В памяти подвальчиках,
выметенных дочиста,
холодно, темно.

Не из одуванчиков –
а из одиночества
лето состоит.
Солнечность обманчива,
не сбылись пророчества
Григовских сюит.

Не из одуванчиков –
а из одиночества
соберу букет.
Девочек и мальчиков
имена и отчества
из пустых анкет.

Не из одуванчиков –
а из одиночества
состоит судьба.
Из худых карманчиков,
музыки и зодчества,
на любовь слаба.

***

Как же жизнь моя искажена –
одиночка, вечная отлучка…
Никому не мать и не жена,
никому не дочка и не внучка.

Привыкаю к роли не жены.
Столько тишины, что оглушает.
Только сны по-прежнему нежны
и душа сплошная не ветшает.

Нет названий у меня теперь.
Я живу незваною негромко.
После всех немыслимых потерь
вместо сердца – чёрная воронка.

Я никто и звать меня никак.
Лишь стихи – особая примета,
чтоб потом когда-нибудь в веках
опознали просто как поэта.

***

Безрыбье, безлюдье, безнебье...
И как в этом выжить, скажи?
От мира остались отрепья,
остались одни миражи.

Бог видится мне дровосеком –
всё вырубил, что только мог.
Но я поскребу по сусекам
и счастья слеплю колобок.

Слеплю из того, что мне мило,
что жизнь сохранила во льду,
что так ожиданьем томило,
когда же его я найду.

Пусть в доме порою как в склепе
и рядом с тобой ни души –
любовь – это то, что мы слепим
из сладких остатков души.

И, жизни прорехи латая,
увидим мы мир не во зле,
где каждому – рыбка златая
и свой человек на земле.

***

Любовь, переодетая весной,
цветами, снегопадами, закатом…
Она всегда как мой сурок со мной,
хотя лежит неузнанно под катом,

до той поры, пока её прочтут,
пока нажать на клавишу решатся.
А мне привычно за свою мечту,
за вечность как за поручень держаться.

«Всего прочнее на земле печаль»...
О, олово расплавленного слова!
А ты, моё отчаянье, отчаль,
я жизни парус расправляю снова.

Останься на полях моей судьбы,
на главный текст немало не влияя.
Пусть лишь любовь оставит там следы,
по строчкам в одиночестве гуляя.

***

Как на ладони небо лежит.
Мир одиночкам принадлежит,
ими лишь сбережённый.
В каждом что-то должно гореть,
чтобы тот отблеск мерцал и впредь,
в новых сердцах зажжённый.

Всё, чему я была близка,
речи речки, ласке леска,
всё занесу в блокнотик.
Жизни как птице скажу: лети!
Если нам суждено уйти –
то на высокой ноте.

Облака обнимает река,
как мои плечи твоя рука,
хочется, чтобы вечно.
Но за порогом уже такси…
О одиночества нота си,
прозвучи безупречно.

***

Вот лист неслышно упадёт,
а вот другой алеет.
Их даже дворник не метёт,
как будто бы жалеет.

А вот, похожий на звезду,
упал в мои ладони,
как будто тянется к гнезду,
печалится о доме.

Его в ладонях приючу,
хоть одного из многих,
и думать сердце приучу,
что мы не одиноки.


Жизнь бессмертна...

***
               
Я не вещь, я не могу сломаться,
даже если вдребезги разбей.
И сюжет жестокого романса
не подходит для судьбы моей.

Я бессмертна в некотором роде –
буду нашей где не пропадать,
как круговорот воды в природе,
испаряясь, снегом выпадать.

Выпадать вам как счастливый случай,
что порою очень долго ждём,
разгонять с утра на небе тучи
и стучаться в окна к вам дождём.

Побежим по лужам босиком мы,
всё поймём, что ясно и ежу...
Жизнь бессмертна, это аксиома.
Я ещё вам это докажу.

***

До жизни мы – всё и всегда.               
При жизни – лишь чуть и теперь.
А после уйдём в никуда
в раскрытую наглухо дверь.

Как раньше жила без тебя?
Но ты был незримо со мной.
Теперь и с тобою, дитя,
мне быть всё равно что одной.

Настолько сильна эта связь,
что всё ей подчинено,
и ты во мне был отродясь,
в любовь мою всё включено.

Я спутана нитью веков
и ветром в моих волосах,
и кружевом от облаков,
и ветками в наших лесах.

И так я тобою полна,
что сам ты не нужен почти.
Прильнёт и отхлынет волна...
Прочти это всё и прости.

Ты солнечный зайчик в окне
иль тень, ускользнувшая прочь?
Ты жизнь, что осталась на дне,
иль вечная звёздная ночь?

Поймавшая солнце вода –
и мертвенный холод планет...
На каждое – радугой – «да» –
закрытое тучами «нет».

***

Особый дар – идти с самой собою,               
стихами или мыслями – не к тем,
с кем не пересечёмся мы судьбою,
далёким от волнующих нас тем,

кем никогда я понята не буду,
кому ни в жизнь не буду я нужна,
но я иду в остуду и в осуду,
и с ними терпелива и нежна.

Да, не взойдёт на пепелище колос,
«ещё» никак не свяжется с «уже».
Я слов не слышу – слушаю лишь голос
и вижу то, что хочется душе.

И мне не важно, кто ты есть на деле,
на краткий миг почудившийся тем.
Так ангелы и боги захотели,
дав то, что выше слов и глубже тем.

***

Я хотела бы быть не от мира сего.               
В мире сём очень много того и сего,
нет того лишь, что с детства в себе мы несём.
Я хотела бы жить только в мире не сём.

Где б шумели в окно дерева, зеленя,
где б любимые тоже любили меня.
Вместо гимнов ворам или сводок с боёв –
голоса по утрам воробьёв, соловьёв...

Я хотела бы жить среди песен и книг,
над строкой ворожить, чтобы каждый в них вник,
чтоб купаться могла в волнах ласковых слов,
не бояться увидеть в знакомых ослов.

Я хотела тебя целиком бы, всего...
Но не надо мне вашего мира сего.
Мне не надо того, что у всех на слуху.
Я хочу только правды, чтоб как на духу.

Где ты мир мой, нездешний, надземный, не сей,
не оглохший, разрушенный, как колизей,
не кровавый, смердящий, глядящий в прицел, –
мир, где каждый бы смертный был счастлив и цел.

***

Словно колючка в барханах пустынь,               
словно травинка меж скал...
Глупое сердце, опомнись, остынь,
разве нас кто-то искал?

Мы тут чужие, не званы на пир,
неадекватны войне.
Без красоты и без музыки мир
стал обходиться вполне.

Он превратился в сплошной бастион
и как-то враз, на раз-два  –
стал обходиться без совести он,
жалости, правды, родства.

Всё здесь бессильно – и слово, и звук,
истина мысли любой,
всё паутиной опутал паук…
Выжила только любовь.

***

Мой трамвай уже не сходит с рельсов,               
не сбивает с толку никого,
и всё чаще, путь короче срезав,
в парк идёт, в гараж или в депо.

Устаёт мотаться по дорогам,
лихо заворачивать кольцо.
Хочется порой в толпе народа
увидать знакомое лицо.

Пассажира, что давно когда-то
ехал тут сквозь путаницу лет,
может быть, немножечко поддатый,
свой счастливый сохранив билет.

Я его ведь сохранила тоже,
а зачем – лишь после допойму:
цифры, словно даты, подытожа,
в прошлое пускают по нему….

Боже мой, какая в нём была я!
Не вернуться с помощью монет...
Я теперь и вправду жду трамвая.
А его всё как нарочно нет.   


Я там уже была...

***

Кому-то страшно встретиться с собой,
с застывшею душой наедине.
Он движется наощупь, как слепой...
Я там уже была, доверьтесь мне!

Я проведу вас по моим стихам,
чтоб ни один не сгинул, не утоп,
чтоб не убил любви левиафан,
я проведу, я сталкер этих троп.

Кто любит – как за Жанною, за мной,
я знаю, как над бездною пройти,
меж истиной небесной и земной,
меж Сциллой и Харибдою пути.

Я тоже здесь была – вот след рубца
на дереве в том сумрачном лесу.
Я тот зверёк, что вышел на ловца,
и ветки сладко хлещут по лицу.

Лови меня, ловец, любовь, лови,
и от судьбы убийственной не прячь.
Я проведу вас по своей крови,
где пепел ещё пылок и горяч.

Я жизнь пила как водку из горла,
теперь похмелье на чужом пиру.
И смерть в меня стреляла из жерла,
но я не умерла и не умру.

Поскольку я как сталкер вам нужна,
как проводник, охотник, поводырь,
чтоб провести туда, где жизнь нежна,
где садом соловьиным стал пустырь.

***

Легче живётся романтикам               
в коконе света и сна...
Жизнь не повязана бантиком,
хоть и подарок она.

Небо укроет участливо,
снегом слетают слова...
Как я мучительно счастлива
видеть, что всё же жива

песня, покуда не смолкшая,
и проступает любовь
как сквозь повязку намокшую
алая свежая кровь.

Жизнь не повязана бантиком.
Серый крест-накрест шпагат
рву и смотрю, что под фантиком,
что-то тяну наугад.

Пусть там взрывчатка хоть с порохом –
благодарю, что дала
всё, что мне было так дорого,
благодарю, что была.

***

Луну своя ночная дума гложет,               
сгибает тело спелое в дугу.
Цветок цветёт. Иначе он не может.
А я люблю. Иначе не могу.

Ещё денёк был незаметно прожит,
сварился тихо в собственном соку.
Поёт скворец. Иначе он не может.
А я пишу. Иначе не могу.

Сияет небо без конца и края,
и кто-то ждёт на дальнем берегу…
Уходит всё, сгорая, умирая…
А я живу. Иначе не могу.
               
***

Таких не делают уже… ты был таков.               
Был рядом не один десяток лет.
Но ветер вечности подул – и был таков...
простыл и след.

Мой кредитор, голодный Аполлон,
расплаты жаждет, гибели всерьёз.
Всех прочих жертв не принимает он,
лишь кровь до слёз.

Последние погасли фонари.
Аорты сердца порваны давно.
О муза, за меня договори,
как Сирано.

Скажи такое, что и он не мог –
в горячке, в лихорадке, во хмелю...
И, может быть, тогда услышит Бог,
как я люблю.

***

Было счастье лёгким, как ветерок,               
сладким, как черёмуховый пирог,
опьяняло и жгло, как горячий грог,
было с ним раздолье,
а потом вдруг что-то оборвалось,
стало болью, что ластилось и лилось,
посыпалось солью, что не сбылось,
и вбивались колья.

Было счастье розовым и голубым.
А потом оно обратилось в дым,
стало белым, платиновым, седым...
А потом лиловым,
фиолетовым, выгоревшим дотла,
из кипящего вытащенным котла,
а потом стало выжженным, как зола,
а потом стало словом.

***

Как небо сегодня радушно,
и, кажется, всё по плечу,
и я, как на шаре воздушном,
в корзине балкона лечу.

А в небе то сине, то ало,
и солнце теснится в груди,
как будто я горя не знала
и всё у меня впереди.


Пять четверостиший

***

Мы лишь фигурки на доске,
нас кто-то движет вправо-влево.
Но пусть – подумала в тоске,
тогда я буду королева.

***

Дважды в реку нельзя, а на грабли — пожалуйста.               
Наступай, сколько хочешь, целуй и не жалуйся.
Бесполезно граблям говорить: «крибли-крабли».
Но коль не поцелую – себя я ограблю.

***

Не в барыше и не в почёте,
но я у Бога на учёте.
В него я верю бескорыстно,
без всякой выгоды и смысла.

***

Человеку нужен человек,               
кто границу сердца переступит,
кто внутри нас топором навек
озеро замёрзшее разрубит.

***

Чирикнул первый воробей.
Деревья навострили ушки.
Мне так прекрасно, хоть убей.
Хоть я, как все, давно на мушке.