Время зрелости. The Middle-Aged. Эдриенн Рич

1.

Их лица, умиротворённые в интерьере
С восточным ковром и в голландской плитке, –
Там, где стояла ваза, полна плодами
в полуденном свете и с мерностью их голосов…
Вот их фигуры движутся по воскресному саду –
Чай накрывают и выравнивают бордюры
Отчего это мучает и преследует нас?

Ощутить свою молодость можно только в чужом доме –
Этот покой был создан не нами, а ими,
И мы его получили из их рук, но, увы, ненадолго.
Всё стало просто памятью – тот обычай, рождественский стол
И солнце, угасающее на занавесках в цветочек.

Вспомни, как мы ощущали их власть и их обладание нами –
Мы завидовали их власти, но они были так добры,
Что дарили нам всё, что угодно: и ту вазу, всегда полную фруктами,
И целую комнату наверху, что называлась «нашей».
Но сохранить то время, когда нам было по двадцать,
Не оказалось в их силах.

И они никогда не говорили
О пятнах, появляющихся на мебели,
О новых трещинах на окне кабинета
Или о письмах, запертых в глубине стола,
И о ключе, который был уничтожен.

Теперь, хоть и поздно, мы вернулись в своё время –
Пришло время понять,
Как был создан тот мир –
Что клалося в его изголовье
И что никогда не договаривалось, не произносилось ими.

* * *

2. Более адаптированный под русские реалии вариант перевода:

Их лица, умиротворённые в интерьере
С ковром на стене и с кафельной плиткой кухни, –
Там, где стояла ваза, полна плодами
в полуденном свете и с мерностью их голосов…
Вот их фигуры движутся на нашем садовом участке –
Чай накрывают или ухаживают за кустами...
Отчего это мучает и преследует нас?

Ощутить свою молодость можно только в чужом доме –
Этот покой был создан не нами, а ими,
И мы его получили из их рук, но, увы, ненадолго.
Всё стало просто памятью – тот семейный обычай, новогодняя ёлка
И солнце, угасающее на занавесках в цветочек.

Вспомни, как мы ощущали их власть и их обладание нами –
Мы завидовали их власти, но они были так щедры,
Что дарили нам всё, что угодно: и ту вазу, всегда полную фруктами,
И целую комнату, что называлась «нашей».
Но сохранить то время, когда нам было по двадцать,
Не оказалось в их силах.

Также они никогда не говорили
О пятнах, появляющихся на мебели,
О новых трещинах на оконных стёклах
Или о письмах, запертых в глубине стола,
И о ключе, который был уничтожен.

Теперь, хоть и поздно, мы вернулись в своё время –
Пришло время понять,
Как был создан тот мир –
Что клалося в его изголовье
И что никогда не договаривалось, не произносилось ими.

21.09.2023

* * *

The Middle-Aged

Adrienne Rich (1929-2012)

Their faces, safe as an interior
Of Holland tiles and Oriental carpet,
Where the fruit-bowl, always filled, stood in a light
Of placid afternoon ; their voices’ measure,
Their figures moving in the Sunday garden
To lay the tea outdoors or trim the borders,
Afflicted, haunted us. For to be young
Was always to live in other peoples’ houses
Whose peace, if we sought it, had been made by others,
Was ours at second-hand and not for long.
The custom of the house, not ours, the sun
Fading the silver-blue Fortuny curtains,
The reminiscence of a Christmas party
Of fourteen years ago ; all memory.
Signs of possession and of being possessed,
We tasted, tense with envy. They were so kind,
Would have given us anything; the bowl of fruit
Was filled for us, there was a room upstairs
We must call ours: but twenty years of living
They could not give. Nor did they ever speak
Of the coarse stain on that polished balustrade,
The crack in the study window, or the letters
Locked in a drawer and the key destroyed.
All to be understood by us, returning
Late, in our own time ; how that peace was made,
Upon what terms, with how much left unsaid.

1955 г.