Белые снегири - 57 -5-

5. НОВЫЕ АВТОРЫ

Ольга МУРАВЬЕВА
(г. Москва)

Автор трёх сборников стихов и сборника афоризмов,
член Российского союза писателей,
лауреат конкурса Стихи.ру (2002 г.),
обладатель Есенинской медали.
Является членом московского клуба афористики и организатором арт-клуба «Камертон» (лекции по искусству, тематические экскурсии и путешествия).


СТИХИ

НАДО Лукреции

Надо жить, что-то делать, куда-то бежать,
Надо все позабыть, пережить, переждать.
Надо чем-то увлечься, во что-то уйти,
Надо ногти накрасить и вазу купить.
Надо сделать уборку, а лучше – ремонт
И уехать подальше – в Иркутск иль в Вермонт,
Надо выучить хинди, цветы разводить,
Надо стать живописцем и бросить курить.
Надо сесть на диету и книжки читать,
Надо ровно в одиннадцать класть себя спать.
Надо как-то устраивать жизнь без тебя…
Знаешь, я не умею жить не любя…


ВЕТЕР

Ветер рвется за окном,
С ног свалить пытаясь дом –
Это в нем твоя душа
Рвется так, ко мне спеша.
Ветер мучался всю ночь,
Боль пытаясь превозмочь –
Дул, стучал, что было сил:
Это ты его просил
Мне сказать, как сильно любишь
И никак не позабудешь
Глаз и рук моих тепло.
И чуть не разбил стекло
Твой посланник, разозлившись.
И уже, видать, напившись,
По двору швырял он банки
Из-под пива. Хулиганки -
Двери хлопали в ладоши…
Буйный мой и мой хороший –
Ветер рвется за окном.

20 февраля 2002 г.


СЛЁЗЫ ЭТО ДОЖДИК ДЛЯ ДУШИ...

Слезы – это дождик для души.
Если мелкий – орошит и освежит.
А бывает дождь со снегом или градом.
А бывает – буря с ураганом.

Засуха, конечно, тоже плохо…
Ну, чего же ты опять ревешь, дуреха?
Дождик, дождик, перестань, не лей!..
У меня опять – сезон дождей.

24 ноября 2001г.


МОЯ ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ ОСЕНЬ

Моя тридцать первая осень
Прекраснее всех предыдущих!

Моя тридцать первая осень –
Палитра из красок зовущих!

Моя тридцать первая осень
Сочна, и буйна, и красива.

Моя тридцать первая осень –
Золотогривая дива!

Моя тридцать первая осень
Врывается в грезы и сны…

Моя тридцать первая осень
Прекраснее первой весны!

8 октября 2001г.


ТАНГО ТАНЦУЮТ ДВОЕ

Хотя желание любить любовью может показаться,
Но он того не стоит, право, чтобы страдать и убиваться.

Чтобы опять не спать всю ночь, кусать подушки или локти,
В припадке ярости точить свои по-женски востры когти…

Ах, суета людских страстей опять с любовию не дружит,
И не танцую танго я - меня другие танцы кружат.

23 августа 2001 г.


ВНОВЬ СВЕТАЕТ НОЧЬ В ИЮНЕ КОРОТКА...

Вновь светает… Ночь в июне коротка.
Тишина ночная – в пол-глотка.

Пол-Вселенной, пол-столетья, пол-разлуки
Разбудили утренние звуки.

И от птиц, разбуженных зарею,
Глаз, встревоженных стихом ночным, не скрою.

13 июня 2001 г.


ВЕЧЕР С ХАЯМОМ

Только все потеряв, можно все обрести
На тернистом к Любви ведущем пути.
Я теряю тебя, мой любимый, на веки,
Чтоб самой за любовью вечно идти.

Добрый друг мой Хаям пил вино - о, мудрец! -
Пью и я вместе с ним. Ведь природы венец -
Человек - не придумал с тех пор лучше средства,
Что страданиям сердца положит конец.

Мы бокал осушили с Омаром до дна.
Где же истина, старче? Уже я пьяна!
Ты в своих рубаях вдвоем с светлоокой -
Посиди же со мной. Не хочу быть одна.

"О, прелестная дева," - мудрец отвечал, -
"Не грусти, наполнять не спеши свой бокал.
Я не пара тебе. Ты не пей слишком много,
Много вин утекло с той поры, как писал

Я свои рубаи и пил я вино."
(У бутылки уже показалося дно!)
"Не входи в эту реку, ведь мир изменился,
И тебе не поможет сегодня оно."

Вот те раз... Я от слов протрезвела тех в миг.
И лукаво прищурясь, продолжил старик:
"Ты получше меня знаешь средство сегодня."
И к бокалу опять бородою приник.

Закупорив бутылку и свет погасив,
Я лежала в раздумье. Его пригласив,
В собутыльники, видно, ошиблась я, братцы.
Время вспять не вернешь... Это нов и красив -

На дворе двадцать первый! А я по старинке,
Как на древней, далекой восточной картинке...
Что ж за средство такое? Ты мне не сказал!
"Я его в своем Древнем Востоке не знал."

Только все потеряв, можно все обрести
На тернистом к Любви ведущем пути.
До Нее не дошли наши древние предки,
Ну, а нам остается за Нею идти.

3 июня 2001 г.


ОКЕАН

На Земле не помещается
Океан моей любви –
Все томится бедный, мается,
Все шумит мне: «Ты люби!»
Я люблю… Но что же делать-то
С океаном целым мне?
Карту мира переделать ли?
Или вылить на Луне?
Надо ж деть тебя куда-то -
Чай не озеро Байкал…
Это будет мелковато.
Но никто вокруг не знал,
Что мне делать с океаном…
Господи, возьми хоть Ты –
Во Вселенной ведь навалом
Всяких дыр и пустоты.
Все в хозяйстве пригодится.
Тут внизу уж места нет!
Пусть у вас там порезвится,
Поплескается, привет
Нам передает с дождями.
И Господь его забрал…
А осенними ночами
Океан в окно стучал.

27 октября 2000 г.


ПОДНИМИ МЕНЯ, ЛЮБОВЬ...

Подними меня, любовь.
Подними меня над миром!
Вознеси меня, любовь,
Над умом, богатством, пылом

Человеческих страстей,
Знаньем, славою и властью…
Что сравниться может с ней –
О, любовь! – в тебе лишь счастье!..

Подними меня, любовь.
Подними меня над миром…

20 октября 2000 г.


НЕ ПРОШУ СЕБЕ ДРУГОЙ Я ДОЛИ...

Не прошу себе другой я доли.
Я хочу исполнить Твою волю,
Я хочу того, что хочешь Ты,
Господи!.. Избавь от суеты
Помыслы, от низости – желанья,
Испытание пусть не будет наказаньем,
Пусть во всем Твою лишь вижу волю -
Не прошу себе другой я доли.

13 июня 2001 г.


ПРОЗАИЧЕСКИЕ МИНИАТЮРЫ

СТАРЕЦ ИЛИЙ

* * *
Одно время у меня была традиция - в Великий Пост на несколько дней уезжать в какой-нибудь монастырь, чтобы прикоснуться к святыням земли русской, помочь обитателям монастыря, немного пожить их монастырской жизнью и отрешиться от мирского. Одна из последних поездок была в Оптину Пустынь, когда духовником братии там ещё был известный старец Илий.

Все паломники, конечно, мечтали встретиться со старцем, получить благословение или задать свой вопрос. Ну, или хотя бы увидеть его на службе в храме. И вот идут работы на кухне, и вдруг проносится слух - Илий идёт! Все побросали свои дела и устремились в указанном направлении. Одна молодая женщина, которая в это время мыла полы, тоже побежала вместе со всеми, по дороге опрокинула ведро, растолкала всех и, чуть ли не схватив старца за грудки, выпалила ему в лицо: "У меня детей нет!"

Илий поднял к ней свои детские светлые глаза и тихо ответил: "У меня тоже."



ПОДАРОК БАТЮШКИ СЕРАФИМА

Часть первая. Питер - Москва

Это моя самая любимая история.

Но сначала - небольшая предыстория.

* * *
У моей бабушки по линии мамы было три сестры и брат. Старшая сестра не имела детей, ещё одна умерла молодой и не успела создать семьи, зато остальные расплодились как следует, и потомки их осели в самых интересных городах бывшего СССР - Москве, Питере и Одессе. Мы, москвичи, очень дружили и с одесситами и с "ленинградцами" и с удовольствием ездили и туда и туда. Привоз и Эрмитаж были такой же неотъемлемой частью и нашей, московской, жизни.

Да и с родственниками, что в Одессе, что в Питере, нам, прямо скажем, повезло. В Питере нас всегда любила принимать тётя Лариса, жена двоюродного брата моей мамы, военного моряка и капитана первого ранга. Мама моя всю жизнь проработала в гражданской авиации, и стоило им с дядей Димой встретиться, как разговор неизменно сводился к обсуждению двух вещей: почему самолёты не падают, а корабли не тонут. Дядю Диму всегда поражало первое, а маму - второе. Выясняют до сих пор.

И вот в один из моих приездов в Питер в конце 90-х тётя Лариса дала мне книгу. Я только и запомнила, что на обложке её была фотография православного старца. "Почитай, - сказала тётя Лариса. - Это Серафим Вырицкий. Ты знаешь, где Вырица? Это тут, рядом." Но на тот момент моей молодой и несознательной жизни всё это было мне как-то "не в тему", и я отмахнулась: "Да, ну Вас с Вашими попами."

* * *
Однако прошло совсем немного времени, и я пришла к христианству и решила креститься. Это был ноябрь 2000 года. Стояли настоящие "крещенские" морозы.

За день или два до крещения я зашла в книжный магазин, меня потянуло в отдел православной литературы, и взгляд мой тут же встретился со взглядом... Серафима Вырицкого. Это была та же книга, что и у тёти в Питере. Уже совсем с другими чувствами - почти благоговейно - я взяла её с полки, перевернула обложку и... застыла в изумлении. На титульном листе книги было написано: "Старец иеросхимонах Серафим Вырицкий. В миру - Василий Николаевич Муравьёв."

Ведь тогда, в Питере, я даже не открыла эту книгу. И тётя Лариса как-то просмотрела это совпадение. Мало того, что я Муравьёва. У меня и отчество - Николаевна. А жену старца, как я узнала из этой книги, звали Ольга. А ещё он писал стихи. Об этом удивительном человеке я могу рассказывать часами.

Я тут же позвонила в Питер и той же зимой поехала в Вырицу. И была там ещё не раз. Батюшка Серафим и его духовное завещание надолго стали маяком в моей жизни. Если вы ещё не читали, то советую найти в интернете и прочитать это изумительное произведение, написанное белым стихом.

Но всё это была предыстория. А теперь - собственно история.

* * *
Как-то весной, несколько лет спустя, мы собирались дома у моей хорошей подруги Веры Ткаченко. Повод был не самый радостный - годовщина смерти её мужа, замечательного художника и востоковеда, Николая Ткаченко. Я не знала Николая при жизни. Когда мы познакомились с Верой, его уже не было в живых. Но его дух, его дела, два чудесных талантливых сына – Дима и Петя - всё говорило мне об огромной внутренней силе и красоте этого человека. И мне казалось, что я тоже знаю и люблю его не меньше чем те, кто действительно знал и любил его, кто застал его и работал с ним.

За день до события наша общая знакомая, журналистка ТАСС, очень настойчиво и несколько раз напутствовала меня: "Я сама у Веры быть не смогу, но там будет Марина из Таллина, и тебе обязательно нужно познакомиться с ней." - "Хорошо, хорошо." - "Обязательно!" - "Хо-ро-шо." Зачем с Мариной, почему именно с Мариной? Она не объяснила.

Но Эстония и Таллин мне были всегда очень интересны. Я ещё ни разу не была там, в то время как моя одна восьмая эстонской крови била копытом и рвалась туда со страшной силой. Мой прадед по линии отца - Альфред Липпинг - был эстонец, служил в российском императорском флоте и чудом выжил в печально известном сражении при Цусиме. Там погибли девять из десяти наших моряков. Этот факт его биографии волновал меня чрезвычайно: погибни прадед - как остальные - в том ужасном сражении, и что? И не было бы ни моей бабушки, ни папы, ни меня. Но Господь сохранил ему жизнь. А после русско-японской войны он ушёл из флота и переехал из Ревеля (бывший Таллин) в Санкт-Петербург. Там и родилась моя бабушка. Там же, в Питере, прадед и похоронен. Но вернёмся в наши дни, в Москву и в дом Веры.

* * *
В доме было много гостей. Все представлялись и знакомились, но - как я ни искала - Марины из Таллина так и не нашла. Почему-то я не догадалась спросить о ней у хозяйки дома. А, может, подумала - не судьба.

Вечер заканчивался, я стала собираться домой. Молодой парень в прихожей надевал ботинки, когда кто-то из гостей спросил его:

- Эдик, ну, как служилось в эстонской армии?

О! Эстонская армия - это Таллин. А Таллин - это Марина! Значит, она должна быть где-то рядом. Эдик действительно оказался сыном Марины. И сама она стояла тут же, в коридоре.

- Вы Марина, из Таллина?
- Да.
- Мне было строго-настрого наказано познакомиться с Вами.

И пока мы с Мариной и Эдиком дошли от дома Веры до троллейбусной остановки и доехали до метро, я успела рассказать Марине о своём легендарном прадеде, а она - пригласить меня в Таллин. Мы договорились, что я приеду летом, в августе.


Часть вторая. Небесный друг.

* * *
Таллин показался мне очень родным. А старый город - просто сказочным. Из него не хотелось уходить. Казалось, что тут живут эльфы и гномы. В юности, в институте, у меня была кличка Гном. А значит, это мой город - город Гнома.

Кличку эту я получила в горном походе по Кавказу. Будучи сама не самых крупных габаритов, я - как и все в турклубе - таскала на своих хрупких плечиках огромный ярко-алый "Ермак". И на первом же серьёзном перевале "сломалась". Мальчишки взяли мой рюкзак и понесли наверх. Приходят они с моим рюкзаком (а я и без рюкзака еле ноги волочу где-то сзади), и кто-то из наших возьми и скажи: "О, дом пришёл, а гнома нет!" Рюкзак мой "пошёл" дальше, и тут появляюсь я. "О, гном пришёл, а дома нет!" Все хохочут. Да ещё и куртка у меня была брезентовая с капюшоном - ну, точно "мой маленький гном". Так и прозвали.

И так я гуляла каждый день по городу гномов и своего эстонского прадеда, а вечером приходила в офис к Марине - в её "Русский дом в Таллине". Она отрывалась от очередного русско-эстонского культурного проекта, и мы направлялись в какое-нибудь интересное место с ней и её мужем Олегом или шли ужинать к ним домой.

В последний день, накануне отъезда, я так "уходилась" по этому Таллину, что пришла к Марине чуть раньше обычного. Ноги гудели, никуда уже не хотелось. Просто посидеть и отдохнуть. Офис занимали стеллажи с книгами - огромное количество книг. Моё внимание привлёк толстый корешок с золотыми буквами. Я подошла поближе и прочитала: "Старец иеросхимонах Серафим Вырицкий".

- О, Марина! А ты знаешь, что Вырицкий в миру был Муравьёв?
- Точно... Надо же вас с Геной познакомить!
- С каким Геной?
- С Муравьёвым!

Я не знала, что род Серафима Вырицкого продолжился. Книга, которую я прочитала, об этом умалчивала. В ней говорилось только, что до 40 лет преподобный жил в миру, был женат, и у него был сын. Но сын этот был убит в 1941-м году на фронте, и по всему выходило, что род Вырицкого прекратился. Но оказывается сын его тоже успел родить перед смертью сына. А сын того сына, Геннадий Муравьёв, жив-здоров и живёт в Таллине. А какой же русский в Таллине не знаком с хозяйкой "Русского Дома"?

Марина тут же позвонила Гене, но он был занят в этот вечер, а на следующий день я уже уезжала. Жаль. Ну, ладно, как-нибудь в другой раз.

Но эту книгу - более подробную, с фотографиями из семейного архива - Марина мне подарила.

* * *
На следующий день она провожала меня на поезд. Сюрпризом пришёл и Олег. Мы прощались, обнимались. И вдруг лицо Марины вытянулось от удивления: по перрону шёл... Гена и провожал в следующий вагон того же поезда своего друга, уезжавшего в Москву.

- Гена, это - Оля. Оля, это - Гена.

Мы с Геной только и успели что переглянуться, но этого было достаточно, чтобы он сказал:

- Оля, я сейчас его быстро посажу и вернусь!

До отхода поезда оставались считанные минуты, когда Гена подошёл к нам. Мы немного поговорили, обменялись визитками. На прощанье он сказал:

- Я бываю в Москве и позвоню Вам!

* * *
Такие удивительные, волшебные совпадения всегда наводят на мысль, что между двумя людьми, встречающимися на этой планете, всегда есть кто-то третий, невидимый, который всё это и подстраивает: тот же поезд, и не предыдущий, а именно следующий вагон. Было совершенно очевидно, что всё это происходит не без участия нашего небесного друга.

* * *
В ноябре, в канун моего крещения, в моей московской квартире раздался звонок. Звонил приехавший в Москву Гена. В то время и на той квартире у меня ещё был городской телефон и определитель номера. Первые три цифры номера, отобразившегося на определителе, совпадали с первыми цифрами моего номера. И Гена, конечно, спросил:

- А Вы где-то в Измайлово живёте? Я на Сиреневом бульваре.
- И я на Сиреневом.

Он назвал номер... соседнего дома. И через десять минут мы встретились "на углах наших домов" и пошли в кафе у кинотеатра София.

Гена привёз мне из Вырицы икону - наш Серафим недавно был канонизирован, и это была совсем новая икона с его - уже каноническим - изображением; рассказывал о проекте строительства храма Серафима Вырицкого в Питере и перенесении туда мощей преподобного и его супруги Ольги (в монашестве - Серафимы) из Вырицы. Церковка в Вырице старенькая, деревянная, а в Питере планируется построить большой каменный храм.

Время встречи подходило к концу, и Гена достал мобильный, чтобы записать все мои контакты - день рождения, адрес. Он оказался тем редким мужчиной, который звонит и поздравляет со всеми праздниками, где бы я ни была.

- Итак, Оля, у Вас Сиреневый бульвар, дом я уже знаю. Квартира?
- Квартира 27.

Гена "завис" над телефоном, как ни с того ни с сего зависает компьютер. Наверное, не расслышал.

- Квартира 27, - повторила я погромче.
- Этого не может быть. У меня тоже 27-я квартира.