Маяковский. Письмо Татьяне

Маяковский.
Любовная лирика.
Впечатление.

Маяковский! Высокая скала, глыба, сотрясаемая толчками запредельными, как землетрясением, скала, в расселине которой живой эдельвейс страсти, нежности, обнажённого чувства , которые покоряют и страшат , - столько силы, такая мощь может быть сокрыта в крошечном цветке этой скалы, которая поёт стихами.

Стихами, - снежная лавина, - губительная, всё сметающая и окутанная в неудержимом сходе сверкающей, невесомой, клубящейся снежной пылью. Снежная лавина может быть жаркой, это Маяковский!
Жаркой настолько, что испепелит саму себя. И это тоже Маяковский.

Письмо Татьяне Яковлевой.
Маяковский.

Ты одна мне
ростом вровень,
стань же рядом
с бровью брови,
дай
про этот
важный вечер
рассказать
по-человечьи.
Пять часов,
и с этих пор
стих
людей
дремучий бор,
вымер
город заселенный,
слышу лишь
свисточный спор
поездов до Барселоны.
В черном небе
молний поступь,
гром
ругней
в небесной драме, —
не гроза,
а это
просто
ревность
двигает горами.
Глупых слов
не верь сырью,
не пугайся
этой тряски, —
я взнуздаю,
я смирю
чувства
отпрысков дворянских.
Страсти корь
сойдет коростой,
но радость
неиссыхаемая,
буду долго,
буду просто
разговаривать стихами я.
Ревность,
жены,
слезы…
ну их! —
вспухнут веки,
впору Вию.
Я не сам,
а я
ревную
за Советскую Россию.
Видел
на плечах заплаты,
их
чахотка
лижет вздохом.
Что же,
мы не виноваты —
ста мильонам
было плохо.
Мы
теперь
к таким нежны —
спортом
выпрямишь не многих, —
вы и нам
в Москве нужны,
не хватает
длинноногих.
Не тебе,
в снега
и в тиф
шедшей
этими ногами,
здесь
на ласки
выдать их
в ужины
с нефтяниками.
Ты не думай,
щурясь просто
из-под выпрямленных дуг.
Иди сюда,
иди на перекресток
моих больших
и неуклюжих рук.
Не хочешь?
Оставайся и зимуй,
и это
оскорбление
на общий счет нанижем.
Я все равно
тебя
когда-нибудь возьму —
одну
или вдвоем с Парижем.
1928 г.