Война и мир, гл. 4-2-13

4-2-13

Движенье ране победивших,
С объятой пламенем Москвы,
(Считать такими можно бывших),
От страха жить в ней и тоски;

Нача;лось ночью на седьмое,
Уже в начале октября,
Гнездо Москвы — им не родное,
И даже месяц как спустя.

Они — незваные все гости,
Богатство наше им нужно,
Гниют в России вражьи кости,
И так со всеми быть должно.

И, чтоб спасти (в остатке) кости,
Спешат убраться из страны,
Не ждали русские их в гости,
Хотя — красивые штаны.

Поток телег, карет, повозок —
Был бесконечен их обоз,
Они боялись наших розог,
А следом — дедушка мороз.

Уж в балагане все готовы,
Зачем им пленных брать с собой?
Возможно, защитить от злобы,
Иль бросить в предстоящий бой.

Один больной солдат остался,
Уже подняться он не мог,
На горе Пьер лишь отозвался,
Он сам чуть не лишился ног.

Ему сосед тот, Каратаев
Сшил лапти — просто Пьера спас,
Любовью к Пьеру был снедаем,
Когда настал столь грозный час.

Пьер подошёл тотчас к больному,
Сказал, что знать он дал о нём,
И пересчёт грозит их дому,
Тогда узнаем обо всём.

Пьер обратился и к капралу,
Ему напомнив о больном,
Его проблема «не достала»,
Сейчас он думал о другом.

Вдруг затрещали барабаны,
То был движению сигнал,
Французы «закрывая раны»,
И не найдя в Москве причал;

В обратный путь начав движенье,
До пленных им и дела нет,
Им важно только отступленье,
А в нём — и жизни сохраненье,
И, как итог их всех побед.

Капрал нахмурился и злобой
Отшил ругательством вопрос,
Предстал пред Пьером словно коброй,
Чтоб не совал везде свой нос.

Пьер в громком треске барабанов,
И от капрала вняв ответ,
Узнал всю силу их обмана,
«Людей, в тебе гасящих свет».

Подобную при виде казни,
И постараться всё стерпеть,
«Не разводить с той силой басни»,
Себя как будто запереть.

У входа встретив капитана,
Который Пьера уважал,
Пытался вновь «гасить он рану»,
Которую нанёс капрал.

Он знал, что будет бесполезно,
Но всё ж напомнил о больном,
И вновь в ответе словно бездна:
— Ну, что ещё, так вы о чём?

О, чёрт возьми, пойдёт со всеми! —
— Да нет же, он уже совсем…
— Пойди ты к… наше бремя,
Всех пленных этот ваш гарем.

Всех пленных наших офицеров,
Вновь отделили от солдат,
С фигурой мощного размера,
Пьер офицерам стал собрат.

Среди чужих всех офицеров,
Одетых лучше, чем свои,
Пьер выделялся и размером,
Одет был ярче, чем они.

Он был у всех под подозреньем,
И лапти, и на нём кафтан,
Смотрелся ими Пьер с презреньем,
Откуда взялся «капитан?»

Он возглавлял колонну пленных,
Но рядом с ним шёл и другой,
Майор, казался он из вредных,
На вид фигурой был иной.

Среди своих был уважаем,
Бурчал, был недоволен всем,
И положеньем угнетаем,
Не мог понять, спешат зачем.

Одет в казанском он халате,
Подвязан полотенцем был,
И выглядел — больным в палате,
Фигурой толст и весь оплыл.

Лицо сердитое опухло,
Уже имело жёлтый вид,
В нём жизнь, казалось, рано глохла,
Могла покинуть белый свет.

Другой — худой и малым ростом,
Со всеми затевая речь,
Он рассуждал всё время просто,
Что надо всем себя беречь.

При том он делал все догадки,
Куда их всех ведут, зачем,
До всякой болтовни сам падкий,
Поговорить ему лишь с кем.

Чиновник в сапогах и в форме
Всё время сообщал о том,
Сгорело что — осталось в норме,
Его как будто это дом.

Ещё — любитель разговоров,
С чиновником вступая в спор,
Насчёт московских всех просторов.
Ему всё делая укор:

Что ошибался тот в кварталах,
Сгорело что, а что — цело;,
Но даже москвичей бывалых,
Не обвинить в том, что было;.

Сгорели целые кварталы,
Порой являя пустыри,
(Сквозь них видны Москвы все дали),
Как лопнувшие пузыри.

— Пожары тоже наше средство
Ведения войны с врагом,
Им страх создать и неудобство,
В чём жизнь нуждается во всём.

Таков ответ был у майора:
— Ну что об этом толковать,
Не может быть здесь даже спора,
Москву горевшую отдать.

В одной из улиц несгоревших,
К ограде у одной церкви;,
Поставлен труп, весь почерневший,
Как месть защитникам Москвы.

Лицо обмазано всё сажей:
— Мерзавцы, нехристи — он мёртв,
Самих бы наградить проказой,
Живых бы их обмазать также,
Чтоб не узнал их даже чёрт.

И лишь ругательства конвойных,
Весь усмирили русский гнев,
Слова звучали непристойно,
Как будто перед ними хлев.