Helen Jane Long - Overwhelmed Ошеломлённый

Маленький грузовичок неспешно катился по тряской просёлочной дороге, оставляя за собой шлейф бежевой  земляной пыли. Несмотря на ухабы, сухие, местами глубокие  траншеи прокатанной в распутицу множеством колёс колеи, неожиданные зигзаги, водитель почти не следил за дорогой. Он ездил по ней бессчётное количество раз с различными грузами от главной усадьбы колхоза до райцентра и обратно. Его шершавые мозолистые руки, выгладившие баранку до антрацитового блеска, сами знали где и куда повернуть, где переключить скорость. А ноги так же, без участия занятого мыслями о семье сознания, давили то на газ, то на сцепление, то на тормоз. Степан мысленно прикидывал, как ему с женой дотянуть до получки. Жена больше месяца пролежала в областной больнице. Большая часть зарплаты и выплаты по больничному ушла на дорогие лекарства, привезённые родственником из столицы. А надо было ещё кормить, одевать да обувать троих детей. Хорошо, что председатель колхоза выписал  ему небольшую премию, и профком выделил матпомощь. Семён очнулся от своих мыслей, когда послеполуденное солнце, скользнув по запылённому лобовому стеклу, кольнуло усталые глаза. Справа от просёлка тянулись бескрайние поля уже почти налившейся зрелостью золотистой ржи. Слева выступил мыс густого, но при этом, словно кружевного тёмно-зелёного соснового леса с бронзовым подножием стройных стволов. А ещё левее, там, где лес превращался в щетинистую полоску, чистейшей голубизной блестела далёкая излучина неширокой реки. До главной усадьбы оставалось километров шесть. Семён неожиданно стал внимательно всматриваться в открывшийся перед его глазами размашистый вид. Сколько раз он проезжал здесь, а никогда не вливалась в его сознание спокойная красота пейзажа родной стороны, заключённого в раму  из светящихся изразцов летних небес и резного золотого багета ржаных колосьев. Семён остановил грузовичок и заглушил мотор. Мгновенно на него нахлынула непривычная и удивительная тишина летнего дня. Она не была безраздельной. Её нарушали шелест, тонкий звон, щебетание. Но это были естественные, не враждужщие с тишиной звуки. Они лишь оттеняли её. Семёну захотелось лечь на траву у недалёкой опушки, жевать сладковатые сочные зёрна из очищенного ржаного колоса и смотреть до рези в глазах сквозь крайние игольчатые ветви на падающий наземь небесный свод. Боже, какая небывалая красота кругом! Почему же не была она замечена ранее? Почему повседневные заботы закрывали её от затуманенного взора души? Семён, словно сбросив с себя некую невидимую тяжесть, расстегнул нараспашку пропотевшую рубаху и подставил загорелую крепкую грудь лёгкому ветру, шевелившему волнами колосья ржи. Лишь спустя четверть часа, Семён забрался в кабину и, заставляя тишину отступить от просёлка в ржаные просторы урчанием запущенного мотора, покатил грузовичок вдоль лесной опушки к центральной усадьбе колхоза.