Притча о дружбе и гневе

Зашел, отец, как прежде, перед сном,
чтоб сыну пожелать - «Спокойной ночи!».
А тот сидит, уставившись в окно,
и судя по лицу, был грустный очень.
- Что за причина? Почему грустишь? -
спросил отец, заботливо, у сына.
- Я думал, ты давно уж, братец, спишь,
а тут, такая «мрачная» картина.
И сын, вздохнув, отцу всё рассказал:
«Что с другом, самым верным, он подрался.
Ведь друг, списать контрольную не дал,
сказал, чтоб я своим умом старался».
- Ну, я тогда, от злости, на него,
ему подставил ногу в коридоре.
И он штаны порвал…чуть-чуть всего,
теперь жалею вот, об этой ссоре.
Отец сел рядом, и вздохнув, сказал:
- Даааа, братец, поступил ты не красиво.
Ведь друг хотел, чтоб ты умнее стал,
а не списал контрольную, лениво.
Ты знаешь, я ведь тоже, как и ты,
однажды, с другом, так же вот, подрался.
Тогда, отец, мне притчу рассказал,
чтоб я, в себе, подумав, разобрался.


…Однажды, грозный воин, Чингисхан,
со свитою, поехал на охоту.
Он сокола с собой, как прежде, взял,
ценил его бесстрашную работу.
Тот сокол, был ему, как верный друг,
как будто, часть души жила в той птице.
С ним, Чингисхан, в походах был вокруг,
 и сокол гордо украшал десницу*.
Но, в этот раз, всё было, как на зло,
ни крупной дичи, ни серьёзной птицы.
И Чингисхан, расстроившись на всё,
решил, без слуг, по степи прокатиться.
Он ехал вдаль, куда глаза глядят,
задумавшись о собственной судьбе.
Лишь только сокол, словно верный «брат»,
сидел безмолвно, на его руке.
Когда же, пить, правитель захотел,
то обнаружил, что пустой «баклак»*.
А также, то, что далеко, успел,
уехать в степь…а вскоре ночи мрак.

И стал искать, источник, он, любой,
чтоб жажды, сильный голод утолить.
Но, был, в тот год, ужасный сухостой,
что смог колодцы даже иссушить.
Уж, думал смерть придет к нему, в степи,
но, тут, «о чудо!», он увидел холм.
А в нём скалы, чернеющий уступ,
и ручеёк, бегущий среди мхов.
Пришпорив, из последних сил, коня,
к источнику добрался Чингисхан.
И сокола, с руки сняв, на плечо,
подставил чашу, изможденный хан.
И вмиг, когда он пить уж собрался,
вдруг сокол встрепенулся, и крылом,
из рук, ту чашу выбив, закричал,
как будто стал «крылато-серым злом».
 Вскипел от гнева гордый Чингисхан,
«кого б иного, тут же бы, казнил».
Но, соколу, лишь холку потрепав,
он, другу, эту выходку простил.
Когда же, сокол, вновь, во второй раз,
крылами выбил чашу ту, с водой.
От ярости, великий Чингисхан,
на землю сбросил сокола, рукой.
И вновь, подставив чашу, под струю,
в другую руку, взял он, острый меч.
Чтоб друга, «обезумевшего» в зной,
попытки «не разумные», пресечь.
Когда же, в третий раз уж, Чингисхан,
воды желанной был готов испить,
метнулась птица, словно ураган,
и даже меч не смог остановить.
Повис безвольно сокол, на мече,
но, в миг последний, всё же, удалось,
вновь чашу опрокинуть ту, с водой,
и умереть, пронзённым в грудь, насквозь.
И тут, как наказание с небес,
исчез вдруг, даже тонкий ручеёк.
И хан, что сильной жаждой был томим,
полез наверх, искать его исток.
Когда же, он взобрался на скалу,
вдруг замер, от того, что увидал.
В воде лежала мертвая змея…
«Так вот, от чего, друг, меня спасал»...

Когда ж, вернулся в лагерь, Чингисхан,
то, приказал из золота отлить,
фигурку друга, что от смерти спас,
ценою жизни, чтобы хану жить:
- Пусть друг мой, сокол, словно пред полётом,
расправит крылья, в небо, чтоб взлетать.
Еще хочу, девизы, на тех крыльях,
для будущих потомков, написать.

«Когда твой друг, поступком не понятен,
он, всё же, твоим другом остаётся.
Ведь, по судьбе, мы многого не знаем,
как это, в нашей жизни, отзовётся».

А на втором крыле, должна быть надпись,
чтоб доходила каждому, к нутру:
«Что делается в ярости бездумной,
то никогда, не приведёт к добру».

И сын, обняв отца, тихонько молвил,
- Спасибо папа... и еще, скажу...
Я завтра же, прощение у друга,
за свой поступок глупый, попрошу.


Баклак* – сосуд для воды у монголо-татарского воина.
Десница* – старинное название правой руки.

__________________________________________________________