Сорок третий...

Осень золотая! Поле.
Серп натруженный. Снопы.
Баба молодая вволю
брызжет смехом из толпы.

Озорна, легка, игрива,
будто пляшет, а не жнёт.
Бригадир-старик учтиво
за труды ей руку жмёт.

"Не нарадуюсь я, дочка.
Весела, в работе пыл.
Рожь убрать бы до лесочка." -
он душевно так просил.

"Будет всем потом награда,
потерпи ещё чуток.
Поднажать бы, бабы, надо.
Вон остался закуток.

Ох, намаялись родные,
не моя ведь в том вина.
Нынче все душой больные,
третий год уже война.

Переломим вражью силу,
мужики вернутся в дом.
Там глядишь и я в могилу,
чтоб не думать о земном.

А пока фашист лютует
на родной нашей земле,
Каждый из нас воюет,
кто на фронте, кто в селе.

Вы ведь, бабы, тоже хватки.
Подтянувши поясок,
чтоб солдат наш был в достатке,
фронту - каждый колосок.

Мощь стальная и опора,
всё на ваших то плечах.
И без всякого притвора
плачете вы при свечах.

Втихаря достав иконку,
что-то шепчете в тиши.
И молитвы верой звонкой
в небо рвутся из души.

Подустали уж, голУбки.
Не глядите, что я строг.
Были б ноги не обрубки
подсобить я вам бы мог.

Притомились, что тут скажешь,
вместо песни тихий стон.
Подвиг ваш не перескажешь...
Низкий вам земной поклон! "

И добравшись до телеги,
он украдкой сбил слезу.
Лошаденка в скором беге
затрясла его в возу.

Скрыла старика дорога,
даль бескрайняя полей.
Бабы, постояв немного,
к полосе пошли своей.

Осень золотая! Жатва.