Из поэмы Поэты-5 13

“Кулак” – поэма гениальна!
Никитин – автор высший класс.
Поэма эта актуальна
и в прошлом, в будущем, сейчас.
Мечты останутся мечтами,
не станете коль лучше сами,
а остальное всё ботва.
“Глупа ты, матушка Москва!”
Взяла и стибрила ты слово
Поэта – ёмкое “кулак” –
и, трансформируя в “ГУЛАГ” –
державы горькую основу,
в стране устроив геноцид,
приблизила свой суицид.

Его “Дневник семинариста”
похож безрадостью на китч.
Вся жизнь в училище ребриста,
несёт в себе “такую дичь”,
что уши наши грубо вянут,
становятся на нас изъяном.
Бьют розгами на день не раз
и на колени ставят нас…
Но наступает всё ж мгновенье –
каникулы от диких розг,
когда наш отдыхает мозг,
является стихотворенье.
Без рассуждений никуда –
предтечей истинно труда.

Державин был его кумиром,
Никитин Пушкина любил.
Кольцовской овладел он лирой,
заметил Второв и развил –
до пламени раздул искринки.
Талант Поэта из глубинки
поставил с классиками в ряд.
Но злопыхатели острят,
а им пополнились скрижали –
Никитин в вечности живёт
и о страданиях поёт.
Мы, мол, в невежестве блуждали,
сознались критики тех лет –
в скрижалях их фамилий нет.

Он жил в воронежской деревне,
овсом и сеном торговал
и, много испытавший терний,
стихи народные писал.
И, рассылая, ждал ответов,
по чистым Майкова советам:
Поэзию Душой любя,
работал он внутри себя.
Он без паркетного ученья
усвоил вежливости тон,
и уважительный поклон
за добрые все уточненья.
Отстаивал народный слог,
боролся с хамством он как мог.

Из уст Поэта прозвучало:
“Он много сделал для стиха,
но для Поэзии так мало…”
Стена невежества глуха.
Стихи он издаёт за деньги,
как я, хотя и классик-гений,
был признан всеми таковым –
Поэтом чести, был любим
читающим народом светлым
в эпоху цензоров крутых,
кто норовили бить под дых,
которых поглотила Лета,
от них остались пузыри
с восходом ветреной зари.

“Овёс и сено” надоели,
открыл он “Книжный магазин”,
и полетели дни, недели,
потратил множество он сил.
Спасали книжные заботы
и хлопоты святой работы
по просвещенью горожан,
похожих так на каторжан,
сидящих по домам, как замкам.
Литературный им процесс
был безразличен, как абсцесс,
но потянул Никитин лямку
книгопродавца в тишине,
горя в торгашеском огне.

Их “отвратительная наглость” –
столицы обе посетил,
провозглашённая в них гласность.
Своё вниманье обратил
на их невежество с нахальством
и с постоянным их бахвальством,
с угодничеством пред царём,
столоначальством-упырём.
Пообещает – не исполнит,
не изменилось до сих пор.
Не потому ль в стране разор?!
И набегают хамства волны,
пытают граждан на излом,
мирится гражданин со злом.

Всё письма, письма, примечанья –
переживания Души.
Минуты грусти и стенанья
в суровостях степной глуши.
Заботы о своём здоровье,
Поэт всегда без празднословья
о чистоте весенних дней
под впечатлением идей
свободы, святости державы,
крестьянского начала прав
и обуздание управ.
Литература бушевала.
Была цензура начеку,
вгоняла автора в тоску.