Дом художника Владимира Гурьянова

Дом художника

Незаметная тихая улочка на берегу Казанки, где жизнь, что бы ни случилось, не кипит, а только течёт. Такие места часто очень "детвориные" (бывают же в реках рыбные места, в лесах — грибные). На всем глубокий след времени; да и дети тоже его след (между прочим, у Гурьянова их четверо). Видавший виды дом, палисадник с яблонями, где, по слухам, хозяин иногда пьет из старого самовара чай на смородинных листьях. Сколько всего можно вообразить о таинственном прошлом этого дома! Кто знает, что видели его подслеповатые окна с угадываемыми беленькими занавесочками, которые никогда не отодвигаются, либо давно отсутствуют. Если в доме, где живёт и рисует Владимир Гурьянов, есть лестница, то она обязательно щербата. На таких домах редко увидишь табличку с названием улицы и номером дома, но если насчет улицы ты так и останешься в неведении, то номер будет непременно выведен на стене заботливой рукой (хотя и плохим почерком). Около двери в квартиру заколоченное окошко (но у нас точная информация, что здесь всё-таки живут), той же заботливой рукой для случайного гостя размашисто написан номер квартиры. Хотя неизвестно, может, это просто первая пришедшая в голову цифра, может, просто порисовать захотелось. Рядом висит почтовый ящик. Мне все время кажется, что они (то есть ящики, что висят не в подъездах, а снаружи), за дверью — давно не используются по назначению, а служат декоративной деталью.
Ты входишь — на тебя лает собака. Как, не лает?! Не может этого быть! Во всех одно-двухэтажных домах полно животных. Ну тогда должна выбежать кошка и потереться о твою ногу. Не выбежала? Значит, ты пришел после обеда, и она где-нибудь спит. А вот и дремлющая собака. Проходи осторожно и тихо, ты же не знаешь, какой у неё характер. Животные чувствуют себя тут свободно. Может быть, потому, что условия здесь ближе к естественным и нет опасности испортить, испачкать что-нибудь этакое. Хотя есть — кругом же картины: висят, стоят, лежат; на полу, на столе, на мольберте, на стенах, на полках. Во всяком случае, серый кот Леша не очень-то смущается воплями хозяина, что хлеб со стола есть нельзя. Здесь все без церемоний: откуда-то из глубины дома тебя приглашают войти, и ты проходишь, не снимая обуви. Предметы быта в основном сложены в прихожей, какие-то инструменты, множество полок, пустых или непонятно чем заполненных, склянки, брёвна (зачем тут брёвна, скажите, пожалуйста?) Чтобы попасть в жилое помещение, ты проходишь через три тяжёлые двери. Знаю я такие двери: со временем они тяжелеют и тяжелеют, обрастая досками, фанерками, в общем, подручными средствами. Но чем бы ни обрастала входная дверь, цифра, предположительно обозначающая номер квартиры, будет появляться снова и снова. Вообще-то, если бы не кухня-коридор (и по совместительству — вешалка), никто бы не заподозрил, что здесь ещё и живут. Предметы, заполняющие квартиру, необходимы для писания картин, и только для этого: вещей, имеющих другое назначение, здесь не встретишь: ни одежды, ни подушек с простынями, ни продуктов. Стены кухни цветисто, ярко расписаны. Большая плита, чайник, кастрюля, прочая кухонная утварь. Над утварью для наглядности — натюрморт с ее изображением. Рядом с умывальником на полке — телик, не производящий впечатления функционирующего (зачем он здесь, скажите, пожалуйста?), тут же, на полке, репчатый лук и картошка с достоинством возлежат и не находят в своем местоположении ничего противоестественного. В "гостиной" — деревянный стол, бревно, которое почему-то очень даже уместно, две скамьи. Все это совершенно справедливо задвинуто в угол, чтобы не мешать творческому процессу; рабочее место в полной боевой готовности. Все горизонтальные плоскости заняты орудиями труда: красками, кистями и тп., а вместо люстры — два вышеописанных окна. Впрочем, люстра тоже есть, она обернута газетой (зачем обернута, скажите, пожалуйста? Чтобы мухи не засиживали и пыль не ложилась, или чтобы не выбивалась из общего стиля?) Ведь и в обыкновенных квартирах и мухи, и пыль есть, однако же газету не вешают, обои на стенах разные, а одна стена, видимо, чтобы соответствовать люстре, тоже обклеена газетами. В дверном проеме висят: музыкальный инструмент — треугольник, и засушенная роза; зачем треугольник, скажите, пожалуйста? Может, вместо колокольчика, который обычно на дверях вешают, или вместо сковороды, созывающей всех на обед?
Однако все это можно заметить лишь хорошо приглядевшись; а вообще-то комната состоит из картин, завершенных, незавершенных и неначатых. Такое одеяло в стиле "пейчворк". Но есть там ещё одна комната, которую я нарочно не открывала. Когда-то я уже бывала в ней, но время прошлось по моей памяти, оставив и там следы — пробелы. Зачем заходить в эту комнату? Вдруг хозяин сделал капитальную уборку или даже мебель новую купил? В комнате, которую я помню, есть старый диван, а может — сундук, на котором можно спать, ещё два окна, шкаф, не знаю, чем наполненный, но и не пустой. Над письменным столом, у окна и стен — рамки разных размеров и форм. В комнате темно, уютно и не слишком просторно. Ей очень пошла бы печь со всеми атрибутами: кочергой, заслонкой и тд. Тогда и бревна в прихожей понятно зачем. Хотя, может быть, печь там есть...

Аида Вайнер
               
                («Зонтик», 1998)

Это эссе о замечательном казанском художнике Владимире Гурьянове (1956-2019), с которым мы дружили долгие годы.