Приокские затеси

П Р И О К С К И Е   З А Т Е С И
ПРИБАВЛЕНИЕ К ОПУСУ
В.А.  КИСЛЮКА
«БИБЛИОФИЛЫ   В   ТУЛЕ»

ВОРОНЕЖ  -  КИЕВ
1992


I
Всегда над нами царствуй, КНИГА!
Ни в чем тебе подобья нет,
Святобумажная коврига –
Обители вселенской свет.
Услада наша и отрада,
Страда, шарада и награда.
Швырнет фортуны колесо
То Ричардсона, то Руссо,
Другие редкие изданья…
Пусть поклоняется всем им
Весь мир, что мудростью храним.
Строчу не ради назиданья;
Выводит письмена рука –
Крутой ответ для Кислюка.

II
Ну замочил Ароныч плюху…
В Челябинске средь бела дня
У Пушкина отбил краюху,
Горбушку хлеба у меня.
И под плитой, что давит сверху,
Несносно стало Гутенбергу.
Сладка небрежная строка
Библиофила Кислюка.
Он приумножил славу нашу;
В свои досужие труды
Добавил водки и воды
И заварил такую кашу,
Что стал стихополезный спец, -
И новый он принял венец.

III
Навек останется в поверьях,
В словах изустных и в стихах,
Что посрамлен тем фактом Эрих –
Небезызвестный Голлербах.
Все те, кто жил не на Урале,
Видать, зазря листы марали…
…
…

IV
Сейчас, наверное, бессчетно
Число союзов, партий, лиг,
Но быть особенно почетно
Поклонником и другом книг.
Есть исключение из правил,
И Клюев снайперски направил
Свой вездесущий объектив
На этот странный коллектив.
Еще достойно не воспеты
Ассоциации дела,
Хоть закусили удила
Уже биографы, поэты…
Но подражательный пока
Берем пример мы с РОДКа.

V
…Гостиница «Москва». Тусовка.
Чтоб склоки не было и драм,
Идет успешно расфасовка
Гостей по кельям – номерам.
Не прозвучит здесь праздно:
                «Кто вы?»
Сподвижники уже готовы
Сойтись на книжный свой совет.
Жаль, что пока команды нет.
И в ход пошли уже бутылки:
Их нам – со звездами и без –
Подсунул тароватый бес,
И взмокли грузные затылки.
И Федорищев в полный рост
Поднялся, чтобы выдать тост…

VI
…
…
О, наше ветреное племя!
И редкости, и разный хлам
Сумел всучить изящно нам
(Да, было и такое время)
Знаток каких-то там культур –
Добрейший Толстяков Артур.

VII
Все это в Химках будет позже:
Чудны у книжников дела!..
Но годом раньше Тула тоже
Хозяйкой ВАБовской была.
Здесь Пилипенко у штурвала –
Деяний славных запевала –
Сумел с три короба наврать.
Мамаева вникала рать
В его посулы, байки, речи:
Доныне гордый наш язык
К подобной прозе не привык.
…окончен бал.
Погасли свечи.
И сладко грезим мы о том,
Что рядом возжеланный том.

VIII
…Вернемся в Тулу. Там, в столовой,
Вкусив студенческий кулич,
Прельщает Грида книжкой новой
Яценко Николай Ильич.
И без обмана тут  обмены
(Замечу, - божеские цены!),
Летят экслибрисов листки,
Как Белой Розы лепестки…
Хоть век наш и поныне вздорен, -
Иного не узнать лица –
Ликуют и поют сердца…
Невозмутим лишь Я. Сидорин.
А как тут не сойти с ума –
Полна дорожная сума!..

IX
Но нервно клацает зубами
Сопредседатель ВАБа Рац,
Зане узрел в Прекрасной Даме
Книгоиздательский эрзац.
…
…
Я тоже неприлично лезу
Рукой к лохматому обрезу.
…
…
И вы могли бы на досуге
Внести в подобный каталог
Две пары стройных женских ног.

X
Был увлечен я, и провисли
Все струны фабулы моей:
Ушел от темы, сбился с мысли
Ваш летописец-стиходей.
Простить невольную измену
Всегда действительному члену,
Чтоб не было дурной молвы,
Наверное, должны и вы.
Финалу рады непростому –
Чтоб сбить кураж и эпатаж,
Гостям предложен спецвояж:
Давно готовы Льву Толстому
(Итак, да здравствует транзит!)
Приватный нанести визит.

XI
Копытим грязь, как полк драгунский.
И до чего ж наш брат силен!..
Державно припотел Ласунский,
Входя в автобусный салон.
И мы у Ясной той поляны,
Что повстречала тополями,
Последний растерявши лоск,
Едва не разнесли киоск.
Нам так близка литература,
Что рвались к продавцу, как в бой,
Весьма довольные собой.
И чернокнижная натура
В тот достославный день и час
Привычно одолела нас.

XII
…В Олеге добрый мой приятель
Достойнейший нашел предмет:
Дотошный он законодатель,
Которого не видел свет.
К библиофильскому народу,
Что тоже жадно ждет свободу,
Ласунский длань свою простер.
И любокнижия костер
Вдруг полыхнул на все пределы
И озарил святую Русь…
Я предсказать вам не берусь,
Куда еще направит стрелы:
В Ростов, Саратов иль к стеная,
Где некогда являлся нам.

XIII
Есть продолженье у дороги.
Но есть и грустная пора,
Когда подводятся итоги,
Когда прощаться всем пора.
Когда, как стрелы на излете, -
Сидим в купе иль в самолете…
И благодарная слеза
Вдруг отуманит нам глаза.
…И в полудрему у бюваров
Друзей вернутся голоса,
Яснополянская краса
И город медных самоваров
В оправе дымки голубой.
О, Тула! Мы всегда с тобой!

23.08.92 –
с. Лукичевка
                Виктор Панкратов



,
В О С П О М И Н А Н И Е
О
Х И М К А Х

ПРИБАВЛЕНИЕ    К
«ПРИБАВЛЕНИЮ…»

КИЕВ - ВОРОНЕЖ
1993

                Ласунию Олегину
I
Пробел отчетливый заметен
Есть в дружбе слабое звено,
Поскольку без столичных сплетен,
Увы, прожить нам не дано.
Но шустро растираем плеши:
Уже получены депеши,
В которых сладкие слова –
Нас в гости позвала Москва.
Как водится, с ней шутки плохи.
И случай – вовсе не смешной:
Трясем с опаскою мошной.
И под нечаянные вздохи,
Под звуки боевой трубы
Бегут дорожные столбы…

II
Мы в подмосковной электричке
Отечества глотаем дым,
Запойно шутим по привычке,
А проще говоря – хохмим.
Любую скуку одолеем
С Вениамином Худолеем.
Не плотник… Но с недавних пор
Он – академии членкор.
Горазд на всяческие штуки:
В библиофильстве знает толк,
Экслибрисов большой знаток…
Внук графики и сын науки
Для собеседника найдет
Не бородатый анекдот.

III
вас всех, друзья-библиоманы,
Отметит бойкое стило…
А вот и Химки, где бананы –
Шестьсот целковых за кило.
Где места нет, покамест, пьянке,
Где на автобусной стоянке
На десять олимпийских харь
Один-единственный сухарь.
И фига – братьям нашим меньшим…
В режиме этом всяк ослаб –
Тут не до книг и не до баб.
Оговорился: не до женщин,
Что входят в озорные сны
По наущенью сатаны.

IV
Черемух майское кипенье.
Над «Олимпийцем» тишина…
Оплачено долготерпенье
Природой русскою сполна.
Весны любуемся сезоном
И дышим праведным озоном.
Чисты небесные холсты.
И манят нас к себе кусты.
Зеленые зависли флаги,
И коль по умному взглянуть,
То нам вполне понятен путь
До зарождения бумаги:
Под пенье соек и синиц
Немало подрастет страниц…

V
Многоступенчатая крыша…
Не комом – подмосковный блин.
Улыбчив Песачинский Гриша –
Он представляет Сахалин.
С ним солидарен Иноземцев,
Что из одесских иноземцев,
Из черноморских тех повес,
Которым придан лоск и вес.
Мы одарить, конечно, рады
Не только дружеским кивком
Всех, кто по Туле нам знаком,
Кто вспоминает променады
И по воронежской земле,
Где был всегда навеселе…

VI
Любые дороги круизы,
Но в Химках – пусто для сердец:
С походкой томной Моны Лизы
Не видим Галю Мушковец.
И среди нас, хамелеонов,
Поник и загрустил Леонов.
Алехина выходит в холл:
Жив, значит, ненадежный пол.
Подключены мы к распродаже:
Теперь за «Список» не жалей
От ста и до трехсот рублей…
Я тоже рад подобной лаже –
С покупкой редкостной стою,
Ищу фамилию свою.

VII
С лицом увядшим и закисшим –
На лбу пробил холодный пот –
Собрат воронежский Акиньшин
Заначку скорбно достает.
И шепчет: «Удружили крали!
Чтоб черти их отныне драли!..»
Пропалов Паша, стал, как мел,
И даже Бялый побелел.
К столу подходит Миша грузов
С толстенной пачкою банкнот –
Их у него невпроворот:
В портфель ссыпает, словно в кузов,
Все, что мгновенно приобрел.
Ну, киевлянин – ну, орел!..

VIII
За водкой, за вечерним чаем,
Ругая просвещенный век,
Мы с откровением скучаем
По таинству библиотек.
О, наши Книжные Палаты,
Где мысли легкие крылаты,
Где лечат книги: все они –
Большому Космосу сродни.
Иные нас позвали веси.
Для впечатлительной души
В них нет целительной тиши,
И отмечаешь ты без спеси:
Не мил гостиничный привал,
Где срок без чтенья отбывал.

IX
Мы к славе держим направленье –
Комар здесь не подточит нос:
Выносим спешно на правленье
Книгоиздательский вопрос.
Не принесла большого прока
Полиграфическая склока.
Над головами целый день
Скабрезная витала тень…
- Чья? – спросите меня: Баркова…
Хотим, чтобы увидел свет
Сей экзотичный раритет.
Давно язвительного слова
Заждался терпеливый люд.
И лавры… спать нам не дают.

X
Досель в делах аукционных
Был Пилипенко эталон.
Но миновало время оных,
 И Толстяков – отныне он
Талант явил свой без утайки:
Исподние сыреют майки,
Когда, как опытный пилот,
Он новый выкликает лот.
Ему бы на большую сцену,
Туда, где Ревность и Восторг,
Счастливый Случай или… морг.
Да, он товару знает цену.
И подтверждает молоток
Гиперинфляции виток.

XI
Сына расчета и азарта
Судьбу ведут на поводке,
Поскольку козырная карта
Всегда найдется в кошельке.
Звенят многоголосо струны
Ее величества Фортуны.
Не обошлось и без потерь:
Петрицкий вышмыгнул за дверь.
Исчерпаны Артура трюки:
Едва не получил он в дар
Апоплексический удар.
Счастливцы потирают руки,
Но хоть приобрели верже –
Уходят все же в неглиже.

XII
Из химкинских лесопосадок
На бегство москвичей глазей:
Не выпасть Мнухину в осадок,
Подался Лобурев в музей…
Лишь мы без суматошной спешки –
Провинциальных хлябей пешки –
На хуторе грибном не прочь
Очередную встретить ночь.
И в номер заходя соседский,
К друзьям застойных прошлых лет –
Библиофил он и поэт –
Уже ликует Витя Сербский
С бутылкой водочной в руке.
А грезил я о коньяке!..

XIII
Уходит день по косогору,
Объятый праздною дремой.
Как хорошо в такую пору
Вернуться с книжками домой
И взять годичную отсрочку…
Пора и мне поставить точку.
Истаял золотой запас
Пускай совет наш опекунский
Чуток подремлет на Тверской
В тиши столично-городской,
Но полон замыслов Ласунский:
Еще он потревожит нас.
Дай, Бог, чтоб не в последний раз!

30.09.92
С. Лукичевка


К Н И Г О С О Ц В Е Т Ь Я

Ч АРОВНИК
         Живет в нашем городе хороший поэт Виктор Панкратов – с незаемной интонацией, со своим видением мира. Его перу принадлежит несколько добротных сборников стихов. Последний из них, «Звездочеты с детскими глазами» (1991), свидетельствует о несомненном росте творческого мастерства автора.
         Особый интерес, признаться, вызывают у меня строки, посвященные книгам и книжникам. Это и понятно: подобный тематический пласт редко встречается у современных профессионально работающих писателей. Удивляться тут нечему: чтобы по-настоящему раскрыть царство печатного слова, мало его досконально знать – надо еще прикипеть к нему сердцем, проникнуться его пафосом.
          От природы Виктор Федорович награжден библиофильским инстинктом.  Он и сам обитает в квартире, где пестроликие тома и томики круто взбираются по стеллажам под потолок. В такой книжной берлоге легко возбуждается чувство и возникают соответствующие сюжеты. Они разбросаны по разным сборникам, а в одном из них , «Негаснущим светильником в ночи…» (1991), собраны вместе и производят сильное впечатление.
         Не секрет: панкратовские сочинения снискали в книжнической среде успех. Некоторые буквально растащены по частям на эпиграфы и летучие цитаты; случаются и пиратские перепечатки. Так что можно с удовлетворением констатировать:  у библиофильской поэзии В.Ф. Панкратова – счастливая судьба. Важно еще и то, что поклонники этого сорта литературы поразительно верны своим любимцам, и на протяжении многих лет тщательно разыскивают и бережно сохраняют плоды их общения с Музой.
          У  В.Ф. Панкратова удачно сложились отношения с киевской приватной типографией «МАГ». Именно здесь оттиснуты (как и водится, ограниченным тиражом) две его ирои-комические поэмы о товарищах по Всероссийской ассоциации библиофилов (ВАБ) – «Приокские затеси» (1992) и «Воспоминание о Химках» (1993). В этих изящных созданиях, умело использующих «онегинскую строфу», мягкими штрихами обрисованы типы нынешних друзей книги. Людям умственным, толстокожим, внутренне застегнутым на все пуговицы панкратовские опыты, наверное, покажутся сущей безделицей. Что ж, их можно лишь пожалеть! Автор рассчитывает на совершенно иного читателя – с эмоциональным складом оценить точность художественного выражения и красоту метафоры.
          Произведения В.Ф. Панкратова – в русле тех традиций, которые заложены еще в эпоху московского РОДКа с его звонкоголосым бардом А.А. Сидоровым (ААС). Между прочим, Алексей Алексеевич не только поощрил первые шаги воронежца на поприще поэтической библиофилианы, но и адресовал ему два совсем недурных послания в стихах (еще нигде не опубликованных). С той поры мой земляк пропел немало новых гимнов во славу Книги, этой прекраснейшей Дамы, и ее галантных кавалеров. Высокой страсти волшебство несказанно украшает быт и бытие героев панкратовской лирики.
         Сегодня издательство «МАГ» знакомит с не известными прежде работами поэта. Сквозь «МАГический кристалл» искусства нам дано лицезреть все великолепие книжной вселенной. Мы погружаемся с головой в чарующий омут образов, рожденных под влиянием той таинственной энергии, что излучают набитые до отказа домашние библиотечные полки.
         «Книгосоцветья» - так удивительно емко называется предлагаемый сборничек. Да, на древесах духовности по весне появляются пышные книгосоцветья, сгустки человеческой мысли и воли. И кому в первую очередь, как не библиофильской братии, насладиться созерцанием этого дивного сада и вдохнуть в себя его пьянящий аромат?!
                Олег Ласунский
                Апрель 1993 г.        Воронеж


Блажен,
в ком пыл счастливый не угас,
кто не чурался
книжных барахолок:
возносит и соединяет нас
архитектура самодельных полок.
Она превыше древних куполов.
Библиофильства
беспредельны реки:
книгосоцветья неслучайных слов –
вот смысл и суть
любой библиотеки.
Иной судьбы себе не изберем.
Звонят в душе
святые колокольцы…
Библиотека схожа с алтарем:
мы все пред ней равны –
как богомольцы!..

1993


ГИМН   БИБЛИОФИЛЬСКОЙ
РОССИИ

Невежества растопим льды…
В единстве братском –
наша сила:
крепи и умножай ряды,
крепи и умножай ряды,
библиофильская Россия!

Такой приветствуем парад,
в котором праздной нет забавы:
Москва, Воронеж, Ленинград,
Москва, Воронеж, Ленинград –
первооснова книжной славы.

Мы патриотами назвать
библиофилов можем смело.
Пора знамена поднимать,
пора знамена поднимать,
чтоб дело каждодневно пело…

Гордись ушедшей стариной
и на Отечество надейся:
над обновляемой страной,
над обновляемой страной
штандарт российский, гордо вейся…

Невежества растопим льды…
В единстве братском – наша сила:
крепи и умножай ряды,
крепи и умножай ряды,
библиофильская Россия!

1991

ПОЛЕ   ЧУДЕС

Я мечтателю любому
подсказать всегда готов,
что откроется
достойным и везучим
удивительное поле
удивительных цветов –
мир, в котором
каждый лепесток озвучен.

Есть гармония познанья –
вековечный балансир,
наших слов и наших душ
соотнесенье:
это мудрости вселенской
животворный эликсир,
это наше вознесенье
и спасенье.

Многоцветье переплетов,
словно радуги крыло:
принимаю до конца
такую долю.
…Если вдруг подступит сумрак,
то спокойно и светло
поклонюсь я
удивительному полю.

1991

ОДЕССКИМ
БИБЛИОФИЛАМ

Итак, да здравствует Одесса!
Библиофильства сладок дым:
мы, не скрывая интереса,
за одесситами следим.

Следим за вашими делами:
они прекрасны – не секрет!
И в книголюбии меж нами
междуусобиц, право, нет.

В Одессе светлый праздник –
оный
всех нынче радует, ей-ей –
тридцатилетний,
пусть не полный,
но все ж
                достойный юбилей!

Мы даты этой ждали долго.
Теперь наш брат вознагражден:
не зря впадает в море Волга,
в Волга –
                тот же самый Дон.

А Дон – так это же Воронеж,
Кольцов… Никитин…
Город муз,
ты славы книжной не уронишь –
с Одессой крепнет наш союз.

В кругу библиофильской лиги
дня не прожить без волшебства:
да будет всем теплей от книги
и от духовного родства!

сентябрь – 1983

СВОБОДА   ПЕЧАТИ

Я себя принуждаю сурово,
чтоб такое не вымолвить слово:
        - Книги, книги –
       больная отрада!
        Вы и горечь моя
        и…  отрава!
       Вас, как в клетке,
       держу взаперти:
       нет в иные миры
       вам пути.

- Вы другого теперь выручайте:
в этом тоже… свобода печати!..
1991

ЛОЦМАНЫ   ОДНОЙ
ФЛОТИЛИИ

Все лоцманы одной флотилии:
и те, кто
в простенькой одежке,
чьи имена и чьи фамилии
на корешке и на обложке.
Правдивы вечные источники
зело земной житейской прозы:
Да, книги –
мудрые подстрочники,
в которых
горечь, боль и слезы…
Хоть повседневностью измучены –
верны закону постоянства:
заглядываем за излучины
словотворимого пространства.
Не будут временем залистаны
(а возводились в ранг крамолы!)
незамутненной правды истины
и мыслей вещие Глаголы…

1993

П А М Я Т И
АЛЕКСЕЯ ЗАХАРОВА

                Теперь я мертв,
                я стал листами книги,
                И можешь ты
                меня перелистать…
                М. Волошин

…Ни дуэльный слепой свинец,
Ни кинжал, что насквозь пронзил –
с разрываемостью сердец
был повенчан библиофил.

Книга выскользнула из рук –
предпасхальная весть горька:
в хрупком списке
земных разлук
различима твоя строка…

С черным крепом приспущен флаг,
но допишется эпилог:
и в друзьях, и в твоих делах –
в о с к р е с е н и я   
                есть залог.

Солнцеликий слепящий круг
обод выкатил из-за туч:
книголюбия мудрый дух
гордой жертвенностью живуч!

1991

ОДА   КНИЖНОМУ   ЗНАКУ

Страсть одна соединила
благородные сердца
чудака-библиофила
и художника-творца.
Славим графика-умельца:
исстари сложилось так,
что права книговладельца
охраняет Книжный Знак.
Он пропагандист и даже
самый верный друг навек:
как таможенник на страже
торжества библиотек.
Он любому раритету
и престижу не в ущерб…
Уважаем слабость эту –
ваш миниатюрный герб!

1974

ЦВЕТОК   СИБИРИ*

Проложена в сердцах людей,
в дотошной памяти хранится,
сибирский славный чародей,
твоя незримая граница.

Упорных поисков трофей –
сокрыты мглой рожденья сроки –
кто твой сибирский Досифей,
где ты берешь свои истоки?

Быть может, в край,
где правил мрак,
где дни – суровы, ночи – мглисты,
тебя, сибирский книжный знак,
несли этапом декабристы?!

Завидуя твоей судьбе,
тебя другой экслибрис славит:
недаром дянь любви тебе
воздал знаток Сибири –
Драверт.

Экслибрис в Кемерово был
Богдановым взлелеян, - эту
и Томск, и Ачинск, и Кызыл
несут достойно эстафету.

Растет экслибрисистов клуб:
в нем знака ревностный ценитель –
и красноярский книголюб,
и города Иркутска житель.

Из года в год, да будет так!
Глубин людских богаты недра:
пусть распускается он щедро,
цветок Сибири – Книжный Знак!

 *По тексту красноярца
Ю. Старосельского (1939-1973)


1974

С О Д Е Р Ж А Н И Е

Олег Ласунский    ЧАРОВНИК
«Блажен, в ком пыл счастливый не угас…»
Гимн библиофильской России
Поле чудес
Одесским библиофилам
Свобода печати
Лоцманы одной флотилии
Памяти Алексея Захарова
Ода книжному знаку
Цветок Сибири



Х О Ж Д Е Н И Е
З А
Т Р И
В О Л О К А

1994


                Я. С. Сидорину
I
Когда гнетет тебя квартира –
Снять с полки книгу поспеши:
Она – спасение для мира
И человеческой души.
Да, книги дарят нам мгновенья
Высокого отдохновенья,
Незабываемые дни,
Что торжествам большим сродни –
Равны в своем величьи Богу…
Крылатой вести подожди,
И светоносные вожди
Укажут новую дорогу:
Врасплох он не застанет нас –
Библиофильства
                ЗВЕЗДНЫЙ ЧАС!
II
Сынам добычливой плеяды
Любые гонки не впервой:
Мы в Вологде отметить рады
Книгопрестольный праздник свой.
Другого не нашлось эдема,
Но все же решена проблема:
Здесь только – от Москвы вдали –
Нас наконец пригреть смогли.
Давным-давно (во время оно)
Тут были ссыльные края.
Теперь – надежная земля.
Мы на нее глядим влюбленно,
Хоть разбитной социализм
Немало понаставил клизм…

III
Ласунский свой кусает локоть.
В Тверь перемостья сожжены…
Теперь по-вологодски окать
Мы принудительно должны.
И заполняем без отваги
На проживание бумаги,
В которых – вот попутал бес –
Опять: «Обком КПСС…»
По холлу мечемся оравой.
Никем не видана досель
Таких варягов карусель:
Всем Климов сомовской забавой
И таровато, и хитро
Мужское укрепил нутро.

IV
Откель девиц манерных пара? –
Акиньшин свой решиб вопрос:
Хоть в Туле был без самовара,
Но в Вологду бабцов привез.
Две черноземные мартышки
И мне не дали передышки.
Духовной жаждою томим –
Ласунский в дверь ломился к ним.
И он остался без сутаны,
Когда его астральный дух
Засуетился в теле вдруг.
«Воронеж и его путаны» -
Сей краеведческий аспект
В литературе не воспет…

V
Накрой дорогу небом синим.
Заветный улучи момент.
Все ждали Зинина, но Зинин
Не смог осиротить Ташкент.
Тартынскому не по карману
Везти свою «Тартыниану»…
И Семибратова, увы,
Не видно братской головы.
Ничтожно мало нас для встречи:
Возможностей у многих нет
Дорожный оплатить билет.
И никнут в отдаленьи плечи
Незаменимого пока –
Орла Урала –
                Кислюка…

VI
Не обошлось без инцидента:
Где каждый гвоздь от века ржав,
Был Грузов принят за агента
Инакомыслящих держав.
В гостинично0масонской ложе
Его рублем лажали тоже.
И обменяли вдруг на двух
Весьма сиятельных шпикух.
Замнем неясность в деле оном:
Все стало на свои места –
Жизнь начинается с листа…
Последним розовым купоном
Слезу легко смахни с чела…
Обком звонит в колокола!

VII
Где клен шершав под шапкой шаткой,
Где травы терпкие горьки –
Сам Батюшков стоит с лошадкой
На тихом взгорке у реки.

…Картинной галереи своды.
Библиофильские народы,
Являя бойкости пример,
Втесались в тесный интерьер.
Усат, осанист Воропанов:
Директорский не портит чин
Многозначительный зачин.
Среди портретов и тюльпанов
Уютно слову и строке
В шаламовском особняке.

VIII
Библиофил – ничто без книжки:
И всяк был приумножить рад
Аукционные интрижки
Уже на вологодский лад.
И вновь трещала фурнитура…
Жаль только не было Артура,
Который всем являет днесь
Академическую спесь.
Тошнее не было напасти:
Вот тут бы и прервать дневник…
Но неожиданно возник
Библиофильства головастик:
Юн, жизнерадостен, толков –
Василий-свет-Молодяков.

IX
Развязаны мне рынком руки.
Чубайса редкостен совет:
Могу я ваучер и брюки
Сменять на книжный раритет.
Но есть другие мизансцены,
Где все решают только цены,
Где, как цунами, как циклон,
На нас грядет аукцион.
Он не заставил дрогнуть Раца:
«Приокских затесей» строка
Шла по червонцу с молотка.
Наживке редкой не сорваться –
В торгах всех дважды удивил
«Воронежский библиофил».

X
Красны примером Пересветы…
Рац будет жить в таком штришке:
Он дорогие сигареты
Тушил в гостиничном горшке.
А Некто в элегантной тройке
Вещает с хрипотцой о Мойке.
Тебе, дражайший наш собрат, -
Любезнокрылое Виват!
Проворно затащили бесы –
Явил нам Случай чудеса –
Во все вникает словеса Офеня Шойхет из Одессы:
Но, с непривычки оборзев,
Рвет до ушей ордынский зев.
XI
Рассказ Сидорина не скушен:
Тугие натянув бразды,
Певец «Бироновых конюшен»
Не исковеркал борозды.
В ответ мы подарили Яше
Святое сверхтерпенье наше:
Минуток двести попотей,
Санкт-Петербургский грамотей.
Пить водку в полдень нет резона.
И я, примерный ротозей,
Вдруг вспомнил про других друзей:
Бизона невского –
                Эльзона –
Ужель не встречу иногда?
Играет бульками вода…

XII
Приспело время и банкету.
Не будем говорить о нем.
Застойную привычку эту
Мы для читателя замнем.
Считайте, что поили чаем…
Спасибо дамам – не скучаем,
Поскольку каждой в руки дан
Сорокаградусный банан.
Полны бокалы, рюмки, чашки…
Бесхитростно мы рады им.
Забродину благодарим
И просим нам простить промашки.
Поем. Смеемся.
                И с трудом
Музейный покидаем дом.

Xiii
Колоколов губастых звоны,
И строчек древних кружева,
И сажеликие иконы –
Русь православная
                жива!
На счастье брошены монетки…
Шрифты, заставки и виньетки
В библиотеках личных ждут:
Давно сложившийся уют
И благоцелостен, и прочен.
Момент счастливый удержи,
Коль рядом чудо-стеллажи…
Люд книгомудрый озабочен:
Вдруг скрипнет за спиною дверь?
- Неужто в Тверь?!
- Неужто в Тверь?!

с. Рамонь
осень 1993
В и к т о р   П а н к р а т о в



С Т И Х И,
Н А Й Д Е Н Н Ы Е
Н А
А Н Т Р Е С О Л И

Вступительная статья
О.Г. Ласунского

1995

ВСЕРОССИЙСКАЯ
АССОЦИАЦИЯ
БИБЛИОФИЛОВ

О Д А   Ч У Д А К У

      Мне нравится бывать у Виктора Федоровича Панкратова. Его отшельничкская келья всегда чиста и ухожена. В одной из комнат стоят: видавший виды диван, где хозяин непрочь поваляться даже днем, - подслеповатый телевизор, низенькое креслице, этажерка с расхожими книгами. На стене картины, гравюры, акварели – пожертвования знакомых художников. И вокруг, где только можно – дары природы: букеты сухих цветов и трав, гирлянды кленовых листьев, венок из бессмертников, веточки крымского вереска…
     Здесь Виктор Федорович принимает гостей, играет  в шахматы с соседом по подъезду, отстукивает на машинке стихи – короче, проводит значительную часть своей бобыльской жизни. Он редко выходит из квартиры (разве что в ближайший магазин за молоком и хлебом), не посещает никаких официальных заседаний, почти не отвечает на письма, не интересуется политическими новостями, да и вообще не листает газет. Вот такой он чудак!
      Ему чертовски надоела человеческая суета с ее мелкими страстишками, тело и душа запросили покоя. Телу дает покой старенький диван, а душе – общение с книгами, которые давно заменили нашему герою семью, родных, приятелей. А ведь и верно: друзья способны на вероломство, жены могут изменить, а дети – позариться на наследство, пусть и самое скромное. Отец и мать 0 дело другое, но их уже нет на свете. Так что остались у Виктора Федоровича только книги – эти не обманут, не предадут, не обидят…
      Когда наваливается на сердце тоска, хозяин покидает скрипучее ложе и отворяет двери в смежную комнатку. Там как бы домовая церковка с иконостасом мерцающих позолотой корешков. За стеклами – целая россыпь коктебельских камушков и ракушек. Тома и томики взбираются под потолок и, чтоб добраться до верхних рядов, требуется стремянка. Впрочем, чаще всего достаточно простого лицезрения, упоительного созерцания. Тут нет лишних и ненужных книг. Каждая – словно строчка в дневнике панкратовского бытия. Берешь с полки любой экземпляр, и из тумана лет выплывают очертания давно промелькнувших фигур и событий. Так хорошо вернуться в воображаемый мир своего прошлого! В библиотеке Виктора Федоровича много изданий с начертанными ему посвящениями. Владелец когда-то вклеил туда листочки с записями мемуарного характера. Теперь нечаянная встреча с подобным экземпляром сулит минуты неизъяснимого духовного блаженства. Находки в собственной библиотеке – это, как известно, счастливейший удел библиофилов.
     Обитель Виктора Федоровича не маленькая, но места книгам и разному бумажному хламу, который обычно накапливается у коллекционеров, постоянно не хватает. В «церковке» книги и посейчас лежат за шторами на подоконниках и штабельками на полу. Но и эти уловки не спасают. На помощь пришли три удивительно емкие антресоли, куда было отправлена на вечное поселение то, что много лет назад казалось второстепенным. Он уже и не помнит того, что именно там спрятано.
     Панкратовские антресоли – притча во языцех среди воронежских книжников. Это уже символ таинственных богатств, до которых не добраться. Когда кто-нибудь слышит, что издание – на антресолях, он покорно умолкает: знает, оно недоступно, как вершины Гималаев. Многие специально навещают Панкратова, чтобы убедиться в существовании легендарных антресолей. Хозяин не разочаровывает.  Напротив, деловито демонстрирует три закрытых дощатых настила под потолком, в которых, судя по размерам, действительно способна поместиться уйма вещей.
      Долго-долго не доходили руки до антресолей. И вот Виктор Федорович решился на подвиг. Это и есть подвиг: надо было отодвинуть стол, водрузить туда стул с табуретом, самому на них взгромоздиться, отпереть покосившиеся створки и начать из бездонного чрева извлекать содержимое. А хранилось там всякой всячины так много, что вскоре кухня являла собой зрелище, достойное кисти Сальвадора Дали. На антресоли, в частности, обнаружилось: пара стоптанных башмаков сорок третьего размера, биллиардные шары, снаряжение для зимней рыбалки, покрышка от футбольного мяча, украшения для новогодней елки и тьма других предметов, в существовании которых ответственный квартиросъемщик и не подозревал.
      Но – главное! – обнаружились завалы книг и папки с рукописями которые считались безвозвратно утраченными. Почти в каждой стопе попадались каталоги экслибрисных выставок – эхо горячего увлечения искусством книжного знака, пережитого Виктором Федоровичем в 1970-х годах. Тут же оказались сами знаки, малотиражные буклеты, какие-то иллюстрированные брошюренции (едва ли не каждая вторая с дарственными надписями авторов, составителей, графиков). Разглядывая находки, владелец забывался до голодного обморока.
      Среди неожиданно воскресших бумаг попались стихи на библиофильскую тему. Сочинитель прочел их, как если б они были совсем чужие. Конечно, сейчас многое написалось бы иначе. Но с другой стороны, не пропадать же добру! Виктор Федорович добавил к своим прежним опытам свежеиспеченные, и вот сложился сборничек, который традиционно был предложен киевской фирме «МАГ». Открывается он строфами в честь орловца Алексея Серафимовича Захарова, который часто приезжал к нам в Воронеж. Мы бродили с ним по улицам, прогуливались в тенистом Детском парке, спускались к реке – и говорили, говорили, говорили. На стеллаже так и стоит наша фотография втроем.
      Виктор Панкратов любит обращаться в своей лирике к изображению парадоксов собирательской психологии, к воспроизведению тех поразительно ярких эмоций, которые рождаются при встрече с энным количеством печатных страниц, зажатых в переплет или обложку. Эти чувства свойственны каждому книжнику, но выразить их дано лишь Поэту.
      Очевидно, здесь нем смысла вдаваться в анализ панкратовских стихов. Давайте просто насладимся их тончайшим словесным кружевом, мелодией ритма, красотами образного строя. Не сочтем зазорным в очередной раз сказать «спасибо!» человеку, который столь проникновенно умеет воспеть жаркий библиофильский пламень.
      И будем ждать, что отыщется в двух остальных антресолях.
                Олег Ласунский.


ДОРОГА   В   БЕССМЕРТЬЕ

                Алексею Захарову –
                другу – библиофилу

Опять вороний надворотний карк.
Проворен воробей
с дворовой ношей…
Скорбит Воронеж…
Черен Детский парк –
прощается с Захаровым Алешей.
По кругу запредельному летя,
куда ты гонишь лошадей квадриги –
земное простодушное дитя,
над миром воспаривший
Рыцарь книги?
Легла на вечер лента кумача.
Сорвала голос чистый свой гитара.
Крещатика оплывшая свеча
прожгла слезою корку тротуара.
Для книжника особый есть закон:
Поймешь, прощально покидая сушу:
со Словом человек соединен –
оно в Бессмертье
провожает душу!..


В Ы С О К А Я   Б О Л Е З Н Ь

                Библиофильским женам

Окружены проблемами сложнейшими,
реальной повседневности полны –
вздыхают в спальнях
одиноко женщины:
неисцелимо их мужья больны…
Уж лучше бы твердил
«ин вино веритас»,
тянул своей судьбы
хмельную нить,
чтоб каждой
с облегчением поверилось,
что можно будет
хворь заговорить.
А он – не пьет.
Лечение не начато.
И на обед заначки давней нет.
С порога крик:
Ну, наконец, удача-то!
Есть и у нас отменный раритет…
О, женщины Чижовки или Дарницы
(я неземною стойкостью сражен) –
хозяйки,
героини и страдалицы:
в них что-то есть
от декабристских жен!..


КРЫЛАТОСТЬ   ВСТРЕЧИ

                Генриху Сапгиру –
                автору «Сонетов
                на рубашках»

А в памяти –
уж так устроен мир! –
и Карадаг,
и (не Кара-) Сапгир…
мне встречу эту
щедрый день припас.
Глотаю,
откровенно не хмелея,
нектар тягучий
водки и елея,
которым жизнь
не баловала нас.
Вновь мы с тобой
на крымском берегу,
где Чайка
прошивает небо криком.
Я вместе
с коктебельским сердоликом
«Сонеты на рубашках» берегу.
Не прокляну блаженную страну,
наивную
бессмысленность погони:
давно уже свои пустило корни
надломленное слово
                в глубину!..


«ВОРОНЕЖСКИЕ ТЕТРАДИ»

                Начертано и прочитано
                на Мандельштамовских днях
                в Воронеже 31 мая 1994 г.

Шестерка пик –
и поворот,
и черная дорога…
Морщинистый
и дряблый рот
жующего острога.
Идешь
воронежским дворьем
и оспенно отсюда
кричит уже осипшим ртом
опальная остуда.
Поэт в слоящемся дыму,
в несуетном затишье
сберег свой дом,
свою тюрьму –
благословенье свыше!..


ПРАЗДНИЧНОЕ
ВЕЧЕ

Хранилище?..
Сообщество друзей?..
Времен святых
здесь происходят сдвиги:
имеется
в отделе редкой книги
пусть маленький,
но собственный музей.
В нем все наглядно –
явь, а не молва:
тома, шрифты,
обрезы золотые
и буквицы,
и даже запятые…
И торжествуют
Царственно слова!
Парад книгопланет
не отсверкал.
К очередному
откровенью встречи
пусть соберется
праздничное вече –
Вы в королевстве
Не Кривых Зеркал…


ПОД   ЗВЕЗДОЙ
ЛЮБОКНИЖИЯ

Ветрами странствий
парус выгнут снова:
пропахли снасти
книжной стариной…
Рейс благороден.
Два достойных слова
светло сияют
над крутой волной.
Доклады…
Обсуждения…
И споры…
А сколько было
горестных утрат!
Но бороздит
Бескрайние просторы
«Воронежский библиофил»…
- Виват!
Воронежград,
ты многому основа!
Силен царя Петра
державный зов:
он море
завоевывал с Азова,
мы – в книголюбстве
начали с азов.
Речь не идет
о юбилейной дате.
В маршруте новом
добрый наш фрегат:
сто встреч –
сто звезд
на синем небоскате.
- «Воронежский библиофил»,
Виват!


КАК   СТАТЬ   ПОЭТОМ

У меня в моей квартире,
в холостяцком Заповедье –
три надежных антресоли,
будто в космосе дыра…
Нет брошюры о Победе,
нет статьи о краеведе:
вдруг исчезло все куда-то
то, что видел я вчера.

В тридевятом государстве –
в царстве пауков и моли –
обозначились для глаза
недоступные миры:
исчезают вечно книги
на высокой антресоли,
где газеты и буклеты,
и бильярдные шары…

Как сыскать мне вдохновенье?
Есть на этот счет сомненья.
В тройнике припотолочном,
как другие в сундуке –
содержу дурнушку Музу
(нет иного примененья),
поглупевшего Пегаса
там держу на поводке.

Обнаружил оду книгам.
И не где-нибудь, а в сите.
Рядом с залежью бумажной
пожелтелой шелухи…
Вы хотите стать поэтом?
Антресоли возведите.
Накопите больше хлама.
И найдете в нем…
                стихи!


          Из найденного на антресоли
ЛЮБВИ   МОЕЙ   ЦВЕТЫ

О, книга, ты мила мне.
Моя отрада ты –
до гробового камня,
до роковой черты.
Под праздничным нарядом
горит,
                горит костер…
И сколько же их рядом –
родных тебе сестер?!
С той в дружбе я,
с той в споре,
для той – не выбран час,
но не приблизит к ссоре
ничто на свете нас.
Я бесконечно вами,
о, книги, дорожу:
влюбленными глазами
скольжу по стеллажу.
Без лишней позолоты,
несуетно чисты
простые переплеты –
любви моей…
                цветы.
Они отнюдь не миги
таланта и огня:
я радуюсь, что книги
переживут меня.
                1977


К   РАЗГОВОРУ
О   МИНИКНИЖКАХ

Оставлю закладку
на книжной страничке…
Встречают меня
полусонные липы:
Иду к типографии я
по привычке,
где денно и нощно
стучат линотипы.
Машины работают
в полную силу,
и люди здесь трудятся
круглые сутки,
чтоб радость доставили
библиофилу
солидные книги
и книжки-малютки.
О малом формате
не кончены споры –
суждений издержки,
сомнений излишки…
Но радует книжника
точка опоры –
живучесть на полках
самой миникнижки.
Она с человеком
сроднилась навеки
в селеньях российских,
в загадочных странах…
А мне вспоминаются
библиотеки,
что квартировали
в нагрудных карманах!
Да, те, что с бойцами
ходили в атаки,
изведали
самые дальние дали,
со связкой гранатной
бросались под танки.
И гибли.
И Фениксом вновь оживали…
                1980


НОВОГОДНЯЯ
ТЕЛЕГРАММА
                Курским  писателям

Время мчится полным ходом.
Дед-Мороз тулуп одел.
Дорогие, с новым годом! –
честных книжек,
дерзких дел…
И стихов лихих,
и прозы,
бойкой легкости пера,
чтобы творческие дозы
принимались на ура.
Непременно буду к маю.
С новой книгою своей…
До свиданья!
Обнимаю.
                Ваш залетный соловей.
                1980


РАССВЕТНЫЙ ОБЛИК

О Гончаровой Натали
пою под крышей Пасвалиса
и вижу,
как грустнеют лица,
как мы
в минувший век вошли.
О, время, время!
Окрыли
ее мятущуюся душу,
а я печалью не порушу
рассветный облик Натали.
Пою о ней и вижу рядом
мерцанье зыбкого огня –
с чуть отрешенным
тайным взглядом
соседка слушает меня.
Зеленоглазая Литва
глядит красою неземною…
Пусть недопетые слова
останутся
                меж ней и мною!
                1983


ПОЕДИНОК

Этот век…
Этот месяц…
И такой сонный дом.
Под прохладою лестниц
Мойка скована льдом.
Арапчонок кудрявый,
вдохновенный поэт…
Снова к царской расправе
приближает рассвет.
От февральской остуды
кони гибло хрипят.
Нет, не дремлют иуды,
и Дантесы не спят.
Некто, преданный трону,
прогревает глазок:
по маршруту какому
скользко двинет возок?
Отзвенела уздечка.
Пена падает в снег.
Вот и Черная Речка –
кони кончили бег.
Лес встревоженно замер
в серебристой пыли…
Поплыла пред глазами –
Натали,
                Натали…
Иглы острые льдинок:
в африканской крови
свой идет поединок –
и хулы, и любви.
Нет особых секретов:
и свинец, и молва
убивают поэтов.
- Зачем
                у…  би…  ва…
                1978


С О Д Е Р Ж А Н И Е

Олег Ласунский       ОДА   ЧУДАКУ
Дорога в бессмертье
Высокая болезнь
Крылатость встречи
«Воронежские тетради»
Праздничное вече
Под звездой любокнижия
Как стать поэтом
                Из найденного на антресоли
Любви моей цветы
К разговору о миникнижках
Новогодняя телеграмма
Рассветный облик
Поединок


Н А Д
С И Н Е У С Т Ь Е М
Т В Е Р Ц Ы


                М и ш е л ю
                МНОГОГрузову
I
Жизнь астролирика не броска:
Ложится за штрихом строка
Для непутевого наброска
И путевого дневника.
Но день настал – и командиры
Перстом грозят из штаб-квартиры.
Был текст занудливым весьма
Официозного письма.
Но это – добрая примета:
Опять нас гонит со двора
Золотоносная пора
На рубежи весны и лета…
И до чего же он велик –
Библиофильства материк!
II
Седое тянет покрывало
Обочь бегущий краснотал.
Вокруг да около, бывало,
Здесь Пушкин некогда плутал.
И доблесть понимал мужскую…
А я сегодня не рискую
Домыслить – с кем, когда и как
Вступал он в незаконный брак.
Судьба и нас не наказала:
И ты, читатель мой, поверь –
Красна красавицами Тверь.
Уже от самого вокзала,
Как ясноликие тома,
Нам распахнулись терема.
III
И Серафимы шестикрыло
Слетелись…
Новая строка?
Нет! Все уже на свете было –
Чего и не было пока…
Но кое для кого впервые
Ликуют трубы боевые.
Такого не было досель:
Вдруг обнаружился Кизель!
Пугливым взглядом не коси ты:
По пальцам можно сосчитать
Бойцов незаменимых рать.
Затосковали одесситы
В тумане моря голубом,
Таможню пробивая лбом…
IV
Любимец муз и друг хунхузов –
Засланец вольного Днепра –
Не стал излишне грузен Грузов,
Но поглупеть ему пора.
Чтоб были рады книголюбы,
Он челюсть сгрыз и скушал зубы.
Издатель явно не зачах
На скромных киевских харчах.
Богаты были медоносы:
Дела идут на должный лад –
Скоропечатни полон склад.
На все заказы и запросы –
Один-единственный ответ:
Всераздражающее –
                «Нет!»
V
Гляжу в упор на ВАБознатца –
Метр с кепкой. Да еще – берет.
С дороги можно обознаться:
- Ароныч, ты ли? Или нет?
Кого подсунул жребий бренный?
И вижу – полувдохновенный
Анфас родного Кислюка,
Его походку (сквозь века!)…
Треплю челябинца за лацкан:
Пусть на Олимпе эрудит
Один отныне ерундит…

…Москвой и Францией заласкан –
Яценко слышит спич и клич:
- Привет, ульяновский Ильич!
VI
Ты, незабвенный просветитель,
Легко над Тверью воспари:
Твоя звезда и твой учитель –
Не кто-нибудь –
                Экзюпери!
Они – законную по праву –
Писательскую делят славу,
И им двоим на сей момент
Сооружают монумент.
Мечту запасливо лелея,
Кумиры рядом – в полный рост…
Ход мысли однозначно прост,
Чтобы за скобкой юбилея
Всем триумфально приоткрыть
И плоть, и авторскую прыть.
VII
Со склерофилом-буквоедом
Душе не вырваться в полет…
…Жалею всех, кому не ведом
Санкт-Тарноградский переплет.
У Валерьяныча в квартире
Я книголюбство видел шире.
Снимая с полки редкий том,
Голландским жаловал пивком
Меня московский собиратель…
Он в жизни высшего достиг:
О, сколько невозможных книг
Ему помог найти Создатель!
За это возношу Творца,
Где блестко плещется Тверца.
VIII
Рубль явной отдает тоскою,
Но мы привычно шлем гонца,
Чтоб косорыловкой тверскою
Прожечь желудки и сердца.
Подход подобный всем понятен:
Нельзя же без родимых пятен!..
И нам давно знаком секрет:
Без выпивки общенья нет.
Что Лобуреву чьи-то вздохи.
Тревожился! Не спал ночей
Очередной наш казначей.
Ушли на взносы денег крохи…
А трезвость нам на то дана,
Чтоб осушить бокал до дна.
IX
Он есть, конечно, опыт давний
В загашнике, но вот – беда:
В плену пленарных заседаний
Дуреет думная Орда.
Сопредседатели все в сборе,
И в общем умном разговоре
Внезапно проросло оно –
Соделовитости зерно.
Учиться всем (у …   Раца надо!)
Приспела должная пора.
Мы – далеко не фраера.
Достойна подражаний взглядо-
непроницаемая суть:
Куда идти
                и где свернуть…
X
Молодяков – душа и тело –
Не зря стремился к цели он:
С отменной помпою, умело
Провел в Твери аукцион.
И гордо распрямляли груди
Букинистические люди.
Приманчивы – сойти с ума! –
Тверские книгозакрома.
И я привез томов – с полпуда:
Функционер для этих книг
Надежный бастион воздвиг.
Пришла коварная остуда.
С той привередливой поры
Пусть все идет в тартарары!..
XI
Заметно осмелел Акиньшин:
Он тоже нынче при суме.
Как говорится: два мы пишем,
А трижды тридцать три – в уме…
Крепка натура у Артура:
Идет с торгов макулатура,
Но мы-то знаем – Толстяков
Не любит книжных пустяков.
Круг соискателей не хрупок:
Состав счастливчиков таков –
Янко, Лепехин и Чертков.
А тут уже не до покупок,
Коль наподобие мышат,
В кармане стольники шуршат…
XII
Прости, что лишь забавы ради
Грешил онегинской строфой,
Загадочный чертил в тетради,
Чуть ироничный, профиль твой.
Над гладкой кромкой парапета
Фигура высится поэта.
Здесь в старомодном сюртуке
Стоит он с тросточкой в руке.
Сумел понять библиофила.
Ему от нас – земной поклон!
Гостей опять берет в полон
Его неведомая сила.
И легкокрылые сердца
Несут и Волга, и Тверца…
XIII
Тверь провожала низким небом.
Весенний первоцвет сорви.
На день святых Бориса с Глебом
Петь начинают соловьи.
Вслед за строкой месяцеслова
Мы мчимся в электричке снова.
Буквально на ее лету
Подводим красную черту.
Чтоб за тверским размахом крыльев
Была провидчески видна
И любокнижия страна.
Чтоб жили вне тревог – и Киев,
И подберезовая Русь:
Вот чем живу –
Чему молюсь!..

Т в е р ь   13 – 15   мая   1994
                Виктор   Панкратов