Повесть о Пашке

- О, гляди-ка, побежал…. - с заметным чувством легкого пренебрежения  буркнула М., затянув покрепче своими морщинистыми натруженными руками узелок видавшего виды  платочка под загорелым подбородком.
- Да кто? Пашка, что ли? - сощурив глаз, пытаясь разглядеть топающую быстрым шагом фигуру, спросила другая женщина. В окне магазина промелькнула фигура подтянутого, хорошо сложенного мужчины средних лет с начинающими проявляться признаками сытой, спокойной семейной жизни в телосложении…
- Свою, наверное, опять побежал встречать с работы. Идти два шага, а он все бегает, как будто она заблудится… - грустно ухмыльнулась М., очевидно, вспомнив свою молодость, работу, детей, хозяйство, как было трудно, голодно, и про встречания и провожания речи не могло и быть, да и когда? Ведь она все свое время, всю себя отдавала мужу, детям, коровам и колхозу…
Был день, как всегда в этих краях, солнечный и яркий.  В магазине, единственном на хуторе, где давали продукты под запись, до зарплаты, толпился народ. Шла праздничная пасхальная неделя.
Пашка торопливым шагом направлялся к небольшому двухэтажному зданию, где располагалась местная администрация, встретить жену с работы. «Ох же ты, уже ровно четыре, сейчас будет топотать, что ждать пришлось меня… ну ничего, - думал он, - я ей мороженое куплю, ее любимое, долго не сможет бурчать». Обычно, когда Светлана выплывала из своей конторы с деловым видом, полным уверенности в своей неотразимости, он уже висел на невысоком декоративном заборе конторы и приветливо здоровался с выходящими. «Ты чего копаешься всегда? –  нахмурившись, спросила Светка, выплывая из дверей здания. – Опять, что ли, мылся-брился-наряжался, чтобы пройтись пять минут со мной по центру?» – ядовито бросила она. На что Пашка  хотел было сказать, что он только что вылез из парника, куда высадил несметное количество рассады, весь потный и в земле по уши, и хотел было прыгнуть в душ, но там, как всегда, было занято Колькой, седьмым ребенком в их семье, у которого снова разыгрался понос, очевидно, от очередного опробованного им на вкус червячка, и что она, Светка, первая же заверещала бы, что от него пахнет потом, и лоб грязный, и как он посмел в таком виде прийти за ней, когда кругом люди, и что ей за него неловко… Но Пашка был мудрым, пережившим не по годам тяжелые жизненные испытания человеком, и потому просто приобнял свою Светку и тихонечко прошептал ей на ушко: «Пойдем в магазин, купим тебе твою любимую морожку, сегодня Якубович по телеку, посидим, отдохнем, ноги свесим с дивана».
Вечер пятницы завершал трудные будни, впереди долгожданные выходные, можно выспаться и никуда не бежать, не торопиться с завтраком, чтобы всех накормить и выпроводить из дома…
Пашка любил вечер пятницы. Обычно его будний день начинался с вытаскивания из кровати Светки, и когда та шлепала в ванну, сонная, прищурив глаз, лохматая, в своей смешной пижаме с медведями, по пути жалуясь на свою невыспанную жизнь, он уже бежал вытягивать за ноги из кроватей старших детей, чтобы те помогли ему с завтраком, хозяйством и младшими. У Пашки было девять детей, десятым был сын Светки, общего ребенка не было, но особо горевать им по этому поводу было просто некогда. В воспоминаниях о своей прошлой жизни он старался долго не задерживаться, иначе опять что-то начинало щемить и крутить в груди от них, да и время проходит, постепенно воспоминания притупляются, быт заглатывает сегодняшним днем все больше и больше с головы до пят. Он жалел лишь о том, сколько же он недодал, недодарил, недосказал   своей первой жене, умершей родами девятого ребенка. Они жили очень бедно, и единственное, что он мог позволить себе, – это пахучий полевой букет, сорванный по дороге с работы… Сегодня время другое, другие обстоятельства и другая женщина рядом. Другая. Капризная Светка росла, обласканная родителями, в зажиточной семье, не то что Пашка, в военно-полевых условиях. Он мог выспаться только на рыбалке или у бабушки в деревне, где не было орущего пьяного отца и плачущей уставшей матери… Частенько Пашка думал, что это какая-то насмешка судьбы – эта сегодняшняя его жизнь. Или подарок. Но в его голове не могло уложиться, как такая недосягаемая Светка, избалованная мужским вниманием и светским обществом, и он, простой Пашка, худющий, жилистый алтарник с жиденькой бородкой, вечно спешащий куда-то в бушлате, верхом на велосипеде, оказались мужем и женой.
Кто бы мог подумать! Воистину Пути Господни неисповедимы, думали иной раз они, смотря друг на друга.
Светку и ее семью он знал давно, еще в прошлой жизни, как он теперь называл то время. Изредка семейство Брянцевых приглашало их с женой и тогда еще четырьмя детьми в гости на какой-нибудь очередной юбилей. Пашка с женой и детьми приходили поесть салатиков и вкусной колбаски и после, насмотревшись на разряженных сытых, довольных жизнью хозяев, как-то неловко извинившись, уходили в свой уютный деревянный домик с нетопленой печкой: другая жизнь, другие люди, другие интересы… 
– О, гляди-ка, идут, сейчас опять наберут тонну мороженого, печенья и лука, – посмеиваясь, буркнула М. На что стоящая рядом подруга ее оборвала:
– Тебе-то что? Пусть хоть вагон, ему можно. Настрадался человек в жизни, а сейчас, смотри, как будто жить заново начал, прям даже как и выше ростом стал, чего прицепилась?
– Ой, настрадался! – Передернулась М. – Знаем мы его страдания, как детей наклепал, так, наверное не страдаючи, весело было, а как жену в могилу свел, так и живет теперь припеваючи с новой женой, вон она, гляди, его хоть в люди вывела, а то бегал тут худющий, весь черный, с бородой по пояс…
– Здраавствуйте! –протяжно затянула М., окинув взглядом с ног до головы появившегося в дверях магазина Пашку с дамской сумочкой жены в руках, следом зашла и Светка. Она всегда смущалась неприкрытого интереса, с которым ее рассматривали местные, и как можно аккуратнее подбирала слова, зная, что каждое слово слышит весь магазин.
– Что возьмем, – заглядывая в глаза Пашке, полушепотом спросила Светка, –  мороженку, печенья и тебе лука? Или нам что-то нужно еще?
Надо сказать, что Пашка был луковым маньяком, он очень любил лук и добавлял его во всё, что бы он ни готовил. А он готовил, и вкусно готовил. То, что он сидел дома на пенсии, вовсе не означало, что он лежит на диване с газеткой в руках. Пашка-то знал не понаслышке, что такое женская домашняя работа во всей ее красе, и потому всячески ограждал от нее свою Светку.
Шесть лет назад Пашка неожиданно остался один, с девятью детьми на руках, из которых более-менее самостоятельной была только старшая дочь, да и та училась в городе, изредка приезжая на выходные. На руках осталась новорожденная Лидочка, Гошка полутора лет, двое дошкольников и четверо школьников-погодок. Как он не сошел с ума, один Господь знает. Он и помогал ему все время. Иначе трудно объяснить, как он с детьми пережил такую трагедию. Этот день он помнит поминутно: как они с женой поговорили по телефону, как она сказала, что отказалась от кесарева, потому что нужно было быстрее выйти из больницы, чтобы снять с ее книжки шесть тысяч, которые такие нужные, но так не вовремя пришли. Как ее повезли в родзал, последний звонок от нее… Как через пару часов к нему в калитку зашли глава района и глава местной администрации и еще кто-то… Как сообщили. Как наступила тишина и весь мир, все его существование потеряло смысл. Сказать, что случилась трагедия для Пашкиной семьи, – это не сказать ничего. Нет такого слова в человеческом языке, которое могло описать его состояние в тот момент.
На похоронах много было народа, весь хутор выходил провожать процессию. Приезжала Светка, которая долго не могла поверить в случившееся, ведь она буквально неделю назад уехала от них, погостевав с сыном, в отпуске. Надо сказать, Светка была единственной, кто нашелся после переезда Пашки с женой в южные степи из родной средней полосы. Нашлась и, более того, стала его жене лучшей подругой, приезжая уже каждый свой отпуск к ним на отдых. Как говорила тогда сама Светка, «отогреваться душой»: так ей нравилась эта семья, воспитанные скромные детки и добрая умница-жена. Сам Пашка никогда не был ей интересен как мужчина: худющий, с жиденькой бородкой… Скорее, это даже отталкивающе как-то действовало на нее, но отношения в семье, та любовь, которая сквозила во всех жестах, заставляло вздыхать и сожалеть о своей жизни, в которой этого не было – а так хотелось не пафоса на людях, а простых человеческих отношений дома! Надо сказать, что до переезда, они не очень-то и дружили, просто были общиной одного храма, одного батюшки. А для тоскующих по родине домочадцев, да и самого Пашки, Светка стала глотком родного воздуха.
После смерти жены Пашка стал роботом. На автомате пеленал, кормил, мыл, менял подгузники, бегал с бутылочками для Гошки и Лиды, засыпал, качая пустую коляску. С первоклассником Колькой заниматься было катастрофически некогда, на Пашку свалилось всё и сразу. Всё, что раньше так незаметно, безропотно, с уютной доброй улыбкой на лице и, может, где-то с небольшой грустинкой в глазах тащила на себе его жена, миловидная, уютная и добрая женщина, молча и терпеливо. Она была из тех, возле которых хотелось погреться, именно душой. 
           На автомате Пашка драил полы и гладил пеленки в ожидании очередного визита важного вида тетенек из опеки, которые бесцеремонно лазили по дому, рассматривая условия проживания и питания детей в семье… Появились благотворители, сочувствующие ему люди присылали посылки с одеждой и предметами быта, кто-то перечислял деньги, откликнулись на беду благотворительные фонды. А Пашка не знал, что делать со всем этим: он никогда не принимал решения один, всегда вдвоем, а тут такие суммы перечислили. Ну и пошел Пашка, набрал коробками пирожные, печенья, шоколадные конфеты: то, что раньше его дети по праздникам – и то редко видели, отчего на сердце еще больше защемило. Так вот Пашка и переживал те дни и годы одиночества, и, конечно, появилась на какое-то время женщина с ним. Да просто рядом с такими свалившимися на Пашку суммами не могла не появиться она! Ханна была небольшого роста, круглолицая толстушка «на любителя», с выбеленными, коротко стриженными жесткими волосами и яркими веснушками на лице, но при всем при этом считающая себя неотразимой покорительницей мужских сердец. Пашка ухватился за нее, как за соломинку, его не напрягало ее трепетное отношение к его кошельку, он до последнего надеялся, что Ханна поможет с детьми, возьмет часть забот на свои плечи – и они заживут мирно и спокойно, и он наконец-то просто выспится… Но чуда не произошло. Финансовая помощь была не вечной, да и к тому же Ханне наскучил этот быт, она целыми днями просиживала в интернете или на лавочке у дома с сигаретой в зубах, на что ей этот Пашка? Собралась и уехала. Москву покорять. Пашка не ожидал такой подлости. Тут до него дошло, что им просто поправили свое материальное положение – и ничего больше. Надо сказать, что жена у Пашки была единственной женщиной, и с женским коварством он не был знаком, оттого и пребывал в недоумении. Хорошо, Светка легла в больницу, и с ней наконец-то можно было поговорить за жизнь не в присутствии ее мужа. Этих разговоров ему всё больше и больше не хватало. А Света смеялась, шутила, вытаскивала его из пропасти уныния как могла, Пашка заменил ей ее умершую подругу. Однажды, когда у Пашки наступил край и он готов был совершить глупость, ей пришлось сказать, что зря он затеял неугодное дело: может, им еще вместе пожить придется.
– А что, вот возьму и приеду к тебе жить, – смеялась Светка, – а ты тут «жить не хочу»! Да жизнь, может, только начинается! – тут Пашка взял и опомнился. И занадеялся.
– Что будем брать, молодые люди? – подошла Пашкина очередь. Светка уже стояла с мороженым в руках рядом.
– Десять вот этих, кило «Ювелирного» и пакет лука, – сказала она и добавила, – а сыр есть?
– Есть.
– Полкило, пожалуйста.
М. складывающую покупки в сумку, передернуло: «Сыр они покупают, я себе сыр не могу позволить, а они покупают… – бормотала она себе под нос, – а когда-то на хлеб не было даже…»
И никому не интересно, что у Пашкиной семьи закончился долгий и строгий сорокадневный пост, что они весь пост ходили в магазин только за хлебом и овощами,  что у них сейчас любимый и чтимый праздник, и сыр – это, в принципе, такая малость... Да в  хуторе вообще мало кто знал об истинной жизни их семьи, люди ведь говорят, что видят. А видят они холеного Пашку с красавицей женой, хорошо и не бедно одетых обласканных детишек, машину-иномарку, которую они купили, хоть и подержанную, – и после этого перестали ходить по дворам и кланяться в поисках машины  в случае необходимости доехать до райцентра, и прочее, прочее…
Хутор П. вовсю радовался весне: не успели расцвести вишни, как на смену им зацвели яблони и множество разных обычных для этой жаркой степной местности кустарников. В воздухе пахло тягучей полынью и цветущими садами, неугомонно щебетали мелкие птахи, высокое ясное небо как будто заглядывало в глаза своей синью и обещало, что всё будет хорошо: ведь такой праздник, Пасха Христова! Казалось, что вся природа своим весенним нарядом славит воскресшего Господа. Пашка нес в обеих руках пакеты, полные провизии, и дамскую сумочку под мышкой. Светка шла рядом, держа его за рукав одной рукой, а другой описывала какие-то неизвестные фигуры в воздухе, пересказывая, очевидно, очередное событие рассказанное кем-то на работе. Со стороны казалось, что вот он, типичный подкаблучник, и только Пашке было наплевать на всё это: он оберегал свою Светку от всего тяжелого и не очень, просто потому, что любил её. Ему не в тягость было пробежаться по туфелькам губкой с блеском, перед тем как она побежит на работу, проводить до калитки и незаметно перекрестить в дорогу (последнее ей казалось особенно трогательным) и ждать, ждать свою Светку с вкусным ароматным горячим борщом ровно в двенадцать, на обед. А та, всегда спешила, она никогда так в жизни не хотела домой к мужу, как к Пашке, к его борщу, к его приветливой улыбке с порога, к вопросам, как прошел ее день, как она себя чувствует, как она, она…
Но время шло, дети взрослели, вот младшие поочередно пошли в школу. Особенно Света гордилась своей новой младшей дочерью: с каким желанием Лидочка бежала в школу и как трогательно старалась вывести первые буквы в прописях! Светка бережно собирала все детские каракули и нелепые рисунки-открытки, написанные с кучей ошибок, но от всего чистого детского сердечка о любви мамочке, маме Свете. Так, незаметно, бежали дни, жаркие ли, дождливые или зимние слякотные, ручейками уносились тяжелые воспоминания из головы Пашки, спокойная размеренная семейная жизнь обретала новые формы в Пашкином телосложении. Да и возраст все-таки, уже далеко за сорок.
– Мамаааа! – неслась навстречу родителям Лидочка. – А у меня сегодня три молодца в дневнике! – хвалилась она на бегу.
– Умница моя, – отвечала Светка, открывая перед мужем калитку во двор.
Пашка с сумками протиснулся во двор, поднял вверх голову, как будто бы улыбнулся кому-то там, наверху, одному ему знакомому – и побежал дальше…