Питер

Питер-Ленинград-Петербург

                I

 
Не спится. На улице сонной прохладой
Окутаны травы, деревья, цветы.
Присяду с рассветом тихонечко рядом,
Пока не настал час дневной суеты.

И вспомню, как солнце нам ярко светило,
 
Когда мы по Питеру радостно шли,
Нева величаво, неспешно катила
К родным берегам грустно воды свои.

А мы, вдохновлённые солнцем и утром,
Бродили по городу, будто во сне,
Фонтанка рябила в глазах перламутром,
Когда мы катались по сонной реке.

Величие храмов сердца покорило,
И Невский проспект не забыть никогда.
Затем в Петергофе безумно пленила
Вверх бьющих фонтанов живая вода.

И маленький остров на Финском заливе-
Кронштадт – поразил нас своей красотой.
И в памяти будет царить он отныне,
И властвовать будет над русской душой.

Не раз, мне казалось, что мы пилигримы,
Незримо уносит нас время назад.
И с Пушкиным пели любимые гимны,
И слышали шёпот: «Терпи, Ленинград».

Юсуповский замок заставил на время
Душой улететь в девятнадцатый век.
Покрепче держу позлащённое стремя,
О, как же стремителен времени бег!

Знакомство недолго у нас продолжалось,
Эмоций сменилась не раз череда.
Но в храме души моей, знаю, осталась
Любовь к тебе, Питер, уже навсегда.

 


II

 
Когда вспоминаю я солнечный Питер,
То вижу не лица счастливых детей,
Не берег Невы в тёмно-красном граните,
А толпы ползущих голодных людей.

Величие меркнет. И годы блокады
Незримо встают у меня на пути…
И бьют неустанно по людям снаряды,
О, память, прошу: ты меня отпусти.

Забывшись, в Румянцевский замок иду я.
Глаза же находят тот Танин дневник.
И, слёзы смахнув, к нему подвожу я
Детишек, их сердце - чистейший родник.

Представьте вы Таню, блокадную зиму:
Забитые окна, буржуйка дымит,
А холод заполз и морозит уж спину,
По радио голос поэта звучит….

Блокадные крошки, увы, не спасают,
И полнится Танин семейный дневник.
Листы его в душу мою прорастают,
Мне слышится Танин отчаянный крик….

«Все умерли, умерли, Таня осталась»…
О, сколько отчаяния в тихих словах!
Оно в мою кожу навечно впиталось,
Слезами застыв на потухших глазах.

О, сколько истории, нами забытой,
Вместилось на листике мятом одном.
…Притихшей, разбитой, морально убитой
На улицу вышла, оставшись в былом.

Величие зданий не вижу: померкло.
И дети притихли, улыбки сошли.
Их тоже наличие фактов повергло
В безумную пропасть, оставшись внутри.




III

А помнишь, Питер, как однажды
Настал златой культуры век.
О, сколько смелых и отважных
Явилось миру человек.

Иду по Мойке… Здесь когда-то,
В вечерний сумрак погружён,
Поэт писал. Душа крылата
Сейчас живёт среди времён.

О, Пушкин, Пушкин, ты повсюду:
Я слышу голос твой, когда
Красуется, подобно чуду,
Адмиралтейская игла.

…А помнишь, Мойка, лютый холод,
Нева закована в гранит.
Осиротел внезапно город:
Поэт завистником убит.

И толпы к дому неустанно
И день и ночь со скорбью шли.
Друзья молились непрестанно:
Поэта было не спасти.

Прошли века, но Пушкин с нами:
Его творенья с детских лет
Звучат в душе моей стихами,
Роднее их на свете нет.

Но часто в жизни так бывает:
Один уходит, а другой
На смену тут же заступает
И продолжает старый бой.

А свет, надменный и жестокий,
Талант не в силах разглядеть,
Мишель в тиши слагает строки,
Ему, как Саше, не допеть.

И льётся грустный, одинокий
Мотив измученной души,
О, мой кумир, такой далёкий,
Созвучны мне твои стихи.

Брожу по улицам пустынным,
Давно поэтов нет в живых,
Покрыты пухом тополиным
Дороги гулких мостовых.

Но каждый раз, когда разводят
Мосты в вечерней тишине,
Передо мною вновь проходят
Поэты в сонной вышине.

Быть может, я когда-то буду
Глядеть с небес на бренный мир.
Мои стихи, как их, повсюду
Жить будут в сумраке квартир.