Апология чести

Я назвал пархатым время —
не в Ашдоде, Реховоте,
и не в Иерусалиме,
в Петербурге, что скрывать! —
совершенно не имея
никого в виду по плоти,
так что мыслями своими
вряд ли надо уплывать,
собираясь всем кагалом
на борьбу с антисемитом.
Тут такие эмпиреи,
что из мухи слон раздут.
Впрочем, время показало:
непременно будешь битым,
если граждане евреи
на судилище ведут.

Очень жаль, что рядом с вами
злое словосочетанье
стало просто идиомой,
а у нас совсем не так.
Ни словами, ни делами
никого не вычитали
мы не то что до погрома —
до разборок на пятак.
Мы на божьих и на тварей
разделяться не умеем;
был и в школе однокашник,
что выделывал — ой вэй!
Мы его не называли
даже попросту евреем,
хоть поступками Аркаша
был классический еврей.

Тут такой уклон традиций,
что любому Каю Герда
помогает по-простому,
без признаний: "I love you! "
Оттого ли, что родился
рядом с родиною Гердта,
я и роли, и актёра
просто, искренне люблю.
Было даже очень странно,
что откуда-то залётный,
нет, не Вас, мадам, Бог видит, —
нашу личность, ей-же-ей,
казачок отменно пьяный
обозвал жЫдовской мордой,
обещал располовинить
острой шашечкой своей.

Так что с термином "пархатый"
вы слегка погрячились,
написав о том неправду,
или просто перекос,
что готов, мол, стать он катом,
мечет злобы беспричинность,
а ещё в конце баллады
обещает Холокост.
Что Вы, что Вы, в самом деле?
Вы довольны? Аллилуйя!
Но учтём: мешая с потом
самогоннное амбре,
не на вас, мадам, доселе
точит шашечку кривую
казачок хмельной залётный
на Рагозиной Горе.