Любовь

      Один мужчина жил один.  В общем, то недавно, но ему казалось, что нестерпимо давно.
Его это тяготило. Раньше он очень любил оставаться наедине с собой, он считал себя
абсолютно самодостаточным – ему не было скучно. Он любил эти часы.
     Но случилось так, что эти часы превратились в сутки, сутки в месяцы, а дальше больше
и когда пошёл третий год, он затосковал. Не значит, что за это время он одичал, но некоторые
подвижки в его характере произошли. К этому времени он уже довольно часто разговаривал сам с собой.
Надо отметить, что жил мужчина за городом и вечерами, в полной тишине, иногда немного гротескно, звучали его монологи,
а полемика была столь вычурна и обращена к столь широкой женской аудитории, что могло
показаться, будто он спорит с женским батальоном. Он, то отдавал команды, то отчитывал кого-то, то отдавал честь,
награждал «Георгиями», пропускал «сквозь строй», лобызал в обе щёки и губы, осеняя крестными знамениями,
и снова отдавал честь. При всём этом он недолюбливал армию. Правда, иногда долетали совсем другие звуки,
- он извинялся перед кем-то, плакал, пел, иногда слышался ритмичный стук босых пяток об пол - он плясал.
      И вот мужчина влюбился. Это была Она.
 В доме стало тихо. Редкий селянин, проходя мимо его бунгало, замечал свет в окнах.
Он перестал бывать у соседей, не часто выходил к прошлогодней серой поленнице, в сельпо его вычеркнули из списка должников.
Он перестал бриться, подравнивать усы – его влюблённость перерастала в любовь. Это было невыносимо. 
Она была отвратительно молода и красива. Для трёхнедельно небритого мужчины, который вот уже третий год сам себе варил суп, это было мучительно.
       Он не верил в происходящее. А меж тем Она его тоже полюбила и престранной любовью. Искренне и глубоко.
Он не верил, вернее, верил в то, что не верит. Мысли его путались, как репей в шерстяном свитере.
Он снимал свитер, садился у тлеющей печки и часами выковыривал колючки, -
ругаясь на собственное безволие и непослушные пальцы рук.

    И тут он вслух произнёс первую строфу:
        Запястье ломкое на ветру,
        Серёжек паутина,
        Скулы-скалы…
Найдя несколько листов, каких-то бухгалтерских отчётов, записал на их обратной, чистой стороне:
        Поцелуев мост,
        шампанское, каналы.
        Питерское солнце в ноябре.
        БГ в телефоне:
        – Эх, ёлы-палы…,
 и тут полилось. Он не переставая стал писать стихи.
        Они были обращены к ней. В них было то, что он копил всю жизнь.
Хоть бы она их прочитала, хоть бы прочитала, – думал он, нервно меняя ручки на карандаши, когда кончалась паста.
И она их прочитала. Странно, но стихи ей понравились, мало того, она дала ему это понять.
        На завтра, рано встав, мужчина побрился, надел чистую рубаху, затопил печь и испёк оладьи – он их обожал с детства,
с изюмом, сливочным маслом и сахаром.
Началась новая жизнь, он это понял, но всё продолжал спорить с кем-то, отдавая приказы и целуя воздух вокруг себя.

март '16             A.Villich