Тарас Шевченко. И вырос я в чужбине, и...

И вырос я в чужбине,[1] и —
И лягу здесь, в чужбину эту;
Так кажется в тюрьме, вдали,
Мне ничего прекрасней нету
На свете божием большом
Днепра да Родины любимой...
Ан вижу: только хорошо
Там, где нас нет. Лихой годиной
Не так давно мне довелось
Заехать вновь на Украину,
В то сердцу милое село...[2]
В село, где в муках мать родила
Меня на свет и где в ночи
На свечку боженьке трудилась;
Поклоны тяжкие бьючи,
Всё богородицу молила,
Чтоб счастье и судьба любила
Её дитё... Спаси бог, мама,
Что ты до срока спать легла,[3]
А то б ты бога прокляла
За мой талан.[4]

                Совсем погано
В селе красивом, — страх берёт:
Черней земли черны́й народ
Блудит впотьмах; сады посохли,
Погнили хаты, поросли
Травой дворы, ставки[5] заглохли,
Покрылись ряской, зацвели.
Село как словно погорело,
Крестьянство словно б отупело,
Как скот, на барщину[6] идут
И детвору с собой ведут!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И я, заплакавши, назад
Опять уехал на чужбину.

И не в одном селе родном —
Везде в Украине, как быдло,
Лукавый пан запряг в ярмо
Народ и давит... Дохнут! гибнут!
В ярмах козацкие сыны,
А препоганые паны
Жидам, товарищам хорошим,
Несут последние штаны...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Паскудно, страшно и погано!
В пустыне этой пропадать.
Ещё паскудней на Украйну
Смотреть, и плакать, и молчать!

А коль не видишь зла, — смиренье,
Возду́хов благорастворенье
В Украйне, кажется, везде.
Днепр между гор, как в молоке
Младенец невинный,
Красуется, любуется
На всю Украину.
А по-над ним зеленеют
Широкие сёла,
А в весёлых братских сёлах
И народ весёлый.
Оно б, может, так и сталось,
Кабы не осталось
Следу панского в Украйне.

         [Вторая половина 1948,
         Кос-Арал]


[1] И вырос я в чужбине... — выехав с Украины в 1829 г. ещё подростком — в обозе своего помещика П. Энгельгардта, назначенного на службу в Вильно, Шевченко смог побывать на Родине только в 1843 г.
[2] Речь идёт о посещении села Кирилловки в июне и сентябре 1843 г. после четырнадцатилетнего отсутствия.
[3] Спасибо, мама, Что ты до срока спать легла... — мать поэта — Екатерина Акимовна (1783—1823) умерла в сорокалетнем возрасте.
[4] Талан (устар., нар.-поэт.) — счастливая доля, судьба. Здесь в ироническом значении.
[5] Ставок (малорос.) — пруд.
[6] Барщина — даровой принудительный труд крестьян на помещика-барина при крепостничестве.





І виріс я на чужині,
І сивію в чужому краї:
То одинокому мені
Здається — кращого немає
Нічого в Бога, як Дніпро
Та наша славная країна...
Аж бачу, там тілько добро,
Де нас нема. В лиху годину
Якось недавно довелось
Мені заїхать в Україну,
У те найкращеє село...
У те, де мати повивала
Мене малого і вночі
На свічку Богу заробляла;
Поклони тяжкії б’ючи,
Пречистій ставила, молила,
Щоб доля добрая любила
Її дитину... Добре, мамо,
Що ти зарані спать лягла,
А то б ти Бога прокляла
За мій талан.

Аж страх погано
У тім хорошому селі.
Чорніше чорної землі
Блукають люди, повсихали
Сади зелені, погнили
Біленькі хати, повалялись,
Стави бур’яном поросли.
Село неначе погоріло,
Неначе люде подуріли,
Німі на панщину ідуть
І діточок своїх ведуть!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
І я, заплакавши, назад
Поїхав знову на чужину.

І не в однім отім селі,
А скрізь на славній Україні
Людей у ярма запрягли
Пани лукаві... Гинуть! Гинуть!
У ярмах лицарські сини,
А препоганії пани
Жидам, братам своїм хорошим,
Остатні продають штани...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Погано дуже, страх погано!
В оцій пустині пропадать.
А ще поганше на Украйні
Дивитись, плакать — і мовчать!

А як не бачиш того лиха,
То скрізь здається любо, тихо,
І на Україні добро.
Меж горами старий Дніпро,
Неначе в молоці дитина,
Красується, любується
На всю Україну.
А понад ним зеленіють
Широкії села,
А у селах у веселих
І люде веселі.
Воно б, може, так і сталось,
Якби не осталось
Сліду панського в Украйні.

         [Друга половина 1948,
         Кос-Арал]