Здравствуйте, давайте знакомиться

 
  Родился я 11 апреля 1955 года в Москве. Как шутили "одного дня не дорос до космоса" и, опять же по дням, в два раза старше Ленина. В военном городке дивизии Дзержинского перед Балашихой, который считался тогда Москвой. Об этом месте и всем с ним связанном, а это немало, расскажу в другой раз. А пока - родители мои: Гурьянов Николай Григорьевич и Гурьянова Антонина Харлампиевна.
И старшая сестра, Светлана. Светлана Николаевна.

   Отец воспитывал "железной рукой", с физическим внушением мысли, за что я ему, по большому счету, и благодарен.
Военный, вышел в отставку полковником с должности нач.штаба полка. Ветеран ВОВ. О войне, как и большинство воевавших, не рассказывал. А я, в своей детской беспечности и не расспрашивал.
 Родом он с Волги, из большой, дружной семьи. Дед Григорий, бабушка Мария Алексеевна, которых совсем плохо помню, четыре брата и четыре сестры.
 
 Помню только большой дом и я, перед рыбалкой, сплю на лежанке. Боясь, что не возьмут, вскакиваю каждый час с вопросом - "пора?". Подъем. Переговариваясь хриплыми со сна голосами, мои дядья идут к моторкам. Загружаемся и поплыли. 
Залив одного из множества островов, бредень, азартные и громкие крики. Потом огромный, для меня, тогдашнего, котел над костром на высоком берегу Волги и веселая суета приготовления ухи.. Еще помню - моторка и отец с братом машут спиннингами с толстой леской, на конце которой привязана здоровенная "гуля" из свинца с пол кулака и несколько крючков над нею. Нехитрую снасть перебрасывали через косу(это теперь я понимаю) на которой жерех и окунь малька бьют. Бывало и по 2 рыбешки вытаскивали. Первый, пойманный мною линь! Он вертанулся в воде и глубокий, мягкий, черно-золотой цветовой всплеск навсегда остался в моей памяти.

 Мама. Гурьянова Антонина Харлампиевна, урожденная Безверхняя. Сколько я её помню, председатель профкома ЦОВБ МВД СССР. Родом с Украины. Большая узловая(в то время) станция Лозовая. Её родители, дед Харлампий и  бабушка Ульяна. Дедушка - железнодорожник, машинист паровоза. Эта профессия тогда считалась очень престижной. Техническая интеллигенция. У него было множество патентов на изобретения. У нас во дворе была небольшая мастерская, а в ней разные рубанки-
фуганки, станок для возни с металлом. Я был уверен, он может сделать все.
  А ещё, он играл на скрипке, читал наизусть стихи и поэмы Пушкина. Самое "прочное", если можно так сказать, мое воспоминание - это его
жесткие, теплые, сильные руки бережно разглаживают мои, натруженные дневной беготней, ноги и, успокоившись, я засыпаю.
Потом посте смерти бабушки он долго болел и очень стеснялся этого.

  Бабушка Ульяша, как звал ее дедушка. Её я совсем плохо помню, но ощущение ее тепла, света, ласки и добра и сейчас живут во  мне, и "нежными" качествами своей души, по большей части я обязан ей. На чердаке нашего дома, под крышей, стоял дурманящий запах сохнущей вишни. Бабушка раскладывала ее на больших противенях. Связки мака висящие на гвоздях. Соблазнительное лакомство, которое время от времени "незаметно" (ага, как же) я снимал с прошивающей стебель нитки.
Шорох зерен в маленькой коробочке и вкус мака. Были и пучки из разных трав. Такие же большие противени с дольками яблок, но уже на крыше. А ещё помню "подпол", с лазом из веранды и погреб рядом с домом, в котором были настоящие сокровища!Например просто невообразимое разнообразие всяческих бутылей - бутылок - бутылищей, закрытых пробками, резиновыми сосками и уж не помню чем. С совершенно уникальными настойками, делать которые бабушка была мастерица. И, очень заслуженно, этим гордилась. Их действие на организм было избирательным. Доставалось это богатство к приходу гостей. Один раз, из любопытства, как мол
это - бьет в ноги, - я попробовал. Когда все вышли из-за стола "на перекур"(дед не курил) и вышли в сад. Ноги отнялись напрочь, что меня страшно перепугало. Был сурово, но справедливо наказан. Не помню как. Но у бабушки с дедушкой никогда
не было "физического внушения".
 Я лазал почти по всем деревьям в саду, срывал спелые и не очень плоды, объедался вишневой смолой, покрывающей раны вишень. А еще помню удивительно вкусные жаренные семечки, которые редко(они же за деньги!!) покупали у соседки. И загустевшую, как сметана, грязь после дождя, в которой так "вкусно" было тонуть голыми ногами. Старьевщик на скрипучей телеге, собирающий тряпичные, металлические и жестяные, отслужившие  свое, вещи, обломки, обрезки. За них давали леденцы,а главное,вожделенный для каждого мальчишки пистолет "пугач", сделанный непонятно из чего и пробки к нему, ну и прочие безделушки.
 Белая и черная шелковица, намертво красившая наши руки и физиономии. Бугор вдоль улицы, где водились тарантулы. Для их ловли использовали вязкую смолу, а потом пластилин, опуская катыш на ниточке в норы.

  Начало своего "творческого пути" помню не очень отчетливо. Возможно что то было и в нежные годы. Осознанное же сочинительство началось позже. Пубертатный период, гормоны, первый интерес к девочке.
 В детстве много болел. Правда память об этом стерлась, и слава богу. Хорошее свойство памяти. Случилось это после операции, около Калининграда, в каком то маленьком городке, название которого память не сохранила. В санатории для реабилитации детей с легочными болезнями. Мы там жили, отдыхали, лечились и учились по школьной программе. Разновозрастный детский коллектив. Первые "чувственные" симпатии. С замиранием сердца,непонятными томлениями и пр.
 Правда,сразу к двум девочкам. Обе красавицы, но совершенно разного типа. Одна светленькая, с большущими голубыми глазами и длинной косой. Вторая темненькая,  с короткой стрижкой и озорным взглядом карих глаз. Из-за этого "раздвоения" случились неприятности.  Почему-то все вокруг настаивали, что бы я определился, выбрал одну. Но дальше угроз угроз  целостности физиономии не шло. Предполагаю, это были происки конкурентов. Увы, окончательно выбрать так и не смог. (Дилемма исчерпалась с расставанием, хотя мы некоторое время даже переписывались со светленькой красавицей).
  Вот тут то и настиг меня этот самый поэтический зуд. Стихи(а стихи ли то были? скорее просто движения души) писались на листках,клочках, на всем, что попадалось под руку.  Но! никому и никогда!! (сейчас это забавно, но тогда воспринималось совершенно серьезно),  НЕ показывать!
Потом, по возвращении домой "творчество" не окончилось. А, так как персонифицированного субъекта(музы) не было, то и стихи,если их так можно назвать, стали "в общем". О конкретной неконкретности. Или неконкретной конкретности. По мере накопления словарного запаса, (а читать я очень любил, бывало, читал под одеялом с фонариком, за что и был бит), стихи
становились осмысленней и более "земные", что ли. Первую публичную оценку, причем совершенно заслуженную, своему творчеству, я получил, написав стихотворное сочинение на тему,(какую конкретно, не помню) из "Войны и Мира". Так как произведение к тому времени не читал, то двойка была справедлива.  После школы поступление и учеба в институте. В сопровождении стихов. Бывали дни, когда говорил почти исключительно в рифму.

    Свои стихи, увы, не запоминаю. Да еще дурная привычка писать на листках, клочках и т.п. Переезды, ремонты. И, к сожалению(или к счастью), ничего из этого не сохранилось, кроме двух вещей: "Огонек" и "Мы странные люди". Потом интерес
к стихосложению был вытеснен "суровой правдой жизни". Женитьба, рождение дочки Виктории, работа ради заработка. Вторая работа - по совместительству. Третья, в дополнение к двум. Радиомонтажник, дворник и экспедитор международного почтамта
через две ночи на третью. Перестройка. Всей стране стало не до стихов. Бизнес...
  Болезнь. Надежда на изменение качества жизни, впоследствии оправдавшаяся благодаря моим родным, племяннице Катерине и  врачам: Кабардиевой М.Р., Комлеву А.Е., Исмагилову Р.И., операционной бригаде и другим медицинским работникам ФГБУ "НМИЦ кардиологии" Минздрава России.
    Вместе с надеждой вернулось и вдохновение. И так бывает.