Фома Хома

Старуха мне открыла дверь
и говорит: входи, казак.
Я и вошел. Смотрю - там Зак
сидит и смотрит на меня как добрый зверь,
и подает мне знак: не верь!
Старуха запирает дверь
и ласково в глаза глядит.
Похоже, что она полна смущения,
в том смысле: что ей любовь сулит?
Но вижу Зак
мне делает чудовищные гримассы:
мол, не поддавайся.
Старуха, в свои минимум пятьдесят,
не блещет прелестями.
Она фиксирует на мне взгляд.
Я чувствую, что у меня ничего не шевелится.
Она, пригнув меня к низу
как молодую вишню,
садится на меня верхом, бесстыжая.
И мы взлетаем вверх, пробив
моей головой как булыжником
довольно ветхую крышу.
Эротический аспект этого полета
затронул Гоголь в своей повести
про Хому Брута.
Потом уж мы затормозили круто,
и рухнули на рыхлую
почту киевской области.
Смотрю - старуха стала девушкой
неизъяснимой прелести.
Ей в пору бы венки плести.
А я измордавал её поленом
почти что до неузнаваемости.

На этом месте обрываются
записки бурсака Фомы (Хомы),
оставшиеся мне от Зака,
освободившегося
раньше меня из тюрьмы.