Петрович

             Он был очень заметным мужчиной в молодости - высоким, стройным красавцем  с черными ухоженными усами, одетым в старинную военную форму, – таким я  его увидела на старой фотографии у моей бабушки.
                Не знаю, кем он был в армии, может писарем, может еще кем…Почерк у него был отменный. Письма часто приходили от него из Челябинска, где он жил уже давно.
      Раньше, еще когда он был молод, рассказывала бабушка, то они жили с Петровичем- так она его называла, - в  одном городе. Бабушка была в прошлом боевой черноглазой казачкой с Дона. И сплясать и спеть могла. И в работе ей равных не было, и стирала, и шила , и варила. Сначала  для мужа и детей старалась, а потом и для внуков.
                А Петрович тоже женат был, но запала ему в душу казачка, ничего не мог с собой поделать.
И пытался объясниться, и в любви признаться, да только казачка Мария рассмеется, глядя ему в глаза, да к жене отправит. А когда овдовел Петрович, да и Мария тоже, Петрович опять осмелел, опять к ней свататься пришел. Но опять отказ получил, только рассмеялась Мария. Еще и пятидесяти им не было, как овдовели.
    И потом были долгие годы переписки. Петрович писал, бабушка  по слогам читала иногда его письма, иногда просила нас, внучек, прочесть. И мы видели, как  красивы были завитушки на заглавных буквах в письме, удивлялись старинному стилю, а буквы написаны пером , чернилами, да с нажимом, по всем правилам правописания.
   И вот, как-то ближе к осени, бабушка нам сказала, что скоро приезжает Дмитрий Петрович к нам погостить. Конечно, мы с сестрой заинтересовались, когда же он приедет, ведь столько лет переписки. Но вопрос остался без ответа, и, когда  во дворе появился высокий, вытянутый как струна старик, лет семидесяти – мы очень были удивлены. Старик был высок, наверное, под два метра, худощав, подтянут.
Его белая легкая шляпа  увеличивала его рост еще больше, он был в белом льняном костюме, с красивой тростью и большим чемоданом. Седые усы были дополнением к этой высокой красоте.
   Мы с сестрой ахнули: « Вот это да!» В таком же восторге были и соседи.
Наша бабушка тоже принарядилась в какое-то старинное темное, с кружевным воротником, платье, достав его из сундука и безупречно выгладив утюгом. Мы такого платья даже и не помнили у нее, дома она всегда ходила в чистеньком, но штопанном – перештопанном платье и фартуке. А те платья, что были поновее, она давно перешила нам на платьица.
        И вот теперь такой гость у нас дома! Шикарный, красивый, умный…
Бабушка Мария с Петровичем  мирно сидели за столом и о чем-то беседовали,  а мы за ними подглядывали незаметно из сада.
- Я очень рад тебя видеть, Маруся,- чувственно говорил Петрович.
- Я тоже давно тебя не видела, Димитрий, - скромно отвечала  бабушка.
            Потом Петрович вынул из футляра небольшую скрипку и заиграл, немного наклонившись вперед и медленно покачиваясь в такт …
Полились волшебные звуки, похожие на старинное танго… Наша бабушка вдруг встала и начала танцевать. Она кружилась, забыв обо всем… Нам с сестрой показалось, что бабушка стала очень молодой и красивой- веселой, смеющейся…Платок был снят, под ним оказалась аккуратная прическа, прядки  легкомысленно вились у виска, взгляд карих глаз был мягок  и  непривычен. Этот танец остался у меня в памяти на всю жизнь. Петрович был красив и галантен.
            На следующий день, проснувшись, мы выскочили с сестрой во двор и радостно бегали друг за другом: «Ура! Выходной!»
А денек  теплый, сентябрьский. Когда еще осень очень хороша, еще юна в своей поздней прелести, украшена гирляндами багряной листвы, медовыми запахами трав, и радует умеренным теплом, когда хочется подставлять солнцу свой носик и греться под солнечными лучиками, наслаждаясь...
Мы жили с бабушкой, мамой и сестрой в небольшом опрятном домике на окраине города, жили достаточно скромно, работала только мама, потому и  сладости в доме были только на большие праздники, питались  тоже очень  скромно, да и одевались тоже.  А в детстве все вокруг казалось большим. И деревья, и дома, и даже паровозики, дышащие так тяжело  у стен соседского дома. Бабушке с мамой, после смерти деда, пришлось переехать из большого хорошего дома в центре города  в этот маленький скромный домик, на что-то надо было жить семье из четырех человек. Тем более, что мы с сестрой еще учились в школе.
       После завтрака   мы были  все во дворе, занимались какими - то мелкими домашними делами.
 Но внезапно наши глаза с сестрой радостно заблестели. Вышел из дома Петрович, в руках у него была большая неуклюжая сумка.
«Не понятно, как такая сумка  могла поместиться в худом чемодане» - подумала я с удивлением…
Мы поняли: настал торжественный момент вручения подарков и приготовились к приятным сюрпризам.
             Петрович был без головного убора, его налысо побритая голова светилась в теплых лучах южного солнца. Седые усы были аккуратно подстрижены. Белый костюм поменялся на светлую легкую рубашку с коротким рукавом и легкие  спортивные брюки. Когда мы подошли поближе, то почувствовали запах  какого-то противного, душного одеколона.
- Ну, девчонки, с восторгом сказал он,- Налетай!- и открыл сумку.
Подойдя поближе, мы увидели целую гору сладостей- конфет, печенья… Но   затхлый запах распространялся вокруг.
- Берите же,- ласково сказал он. Мы взяли по печенью , осторожно откусили кусочек…и дальше не смогли сдержаться.
- Тьфу, какая гадость,- сказала я, - они уже пропали!
- Ну что вы,- отвечал Петрович, - я их не так уж давно покупал.
     Мы заметили, что все конфеты были абсолютно разные, все печенья тоже.
Тут подошла к сумке и наша бабушка, глянула на сладости и спросила:
 - Димитрий Петрович,  это сколько же времени вы копили это добро? Лет пять?
- Что ты, Марусенька, я же  всего года два как собирался сюда, ну и насобирал. Не выбрасывать же добро! Сколько там я один съем?   
       Бабушкины плечи опустились… домашнее платьице засветилось заплатками. Платок на голове был чистеньким и белым. Но внезапно бабушка стала такой маленькой и старенькой… как никогда.   
          Она тихо села на стул и заплакала. Беззвучно, без слов, без упреков. И я вдруг увидела, как мал наш дворик, и что домик наш не такой уж веселый, а  маленький саманный, под крышей, покрытой толью. А скамейка во дворе давно не покрашена, а под навесом лежат старые бревна, которые бабушка купила подешевле, но их надо было нам самим еще и пилить и рубить. Мне тоже стало очень грустно и я заплакала вместе с бабушкой…
           Когда Петрович  собирал вещи, то бабушка положила в его чемодан ту самую злополучную сумку со сладостями, сказав, что нам ничего от него не нужно.
- Мария, я предлагаю тебе все: квартиру в центре Челябинска, у меня хорошая пенсия, мешочек приличный старинного золота, - все будет твое. Поедем со мной. Сколько лет я уже тебя люблю и по тебе страдаю.
-  Благодарю, Дмитрий Петрович, - ответила бабушка твердо.
- Мне ничего не нужно, ни ты, ни золото твое. Разве может мужчина, тем более любящий, быть жадным и таким расчетливым? У нас все есть. И нам не надо ваших собранных , как на подаяние,  сладостей.
- У меня есть моя семья, мои дорогие внучки. Как-нибудь и без вашего золота обойдемся. 
Когда Петрович уходил, прямой, худощавый, с чемоданом и тростью, то уже казалось, что он стал намного меньше ростом и совсем некрасивый. Может быть он понял, что потерял главное в жизни- свою бесценную любовь, о которой он страдал многие, многие долгие годы…
          Впереди  его ждала одинокая старость, неуютная квартира в Челябинске, старый чемодан для сладостей, тех, что не доел,  и счета за коммуналку, и разные счета, которые нужно было постоянно подсчитывать, пересчитывать, ведь главное для него  не опростоволоситься, не просчитаться, не продешевить. А что любовь?  Она приходит и уходит.