Три кошачьих мяу

Две неудачницы, две музы.
Одну прошу: добавь весны,
ну а выходит что? Конфузы!
Былое против новизны.

То время вспять поворотило,
и дни, и месяцы назад
шагают стрелками; светило
напоминает циферблат.

Сентиментальность ветра сдуло,
лица овал к холодной мгле
так резко Солнце повернуло,
что стало боязно земле.

Лишь псы становятся смелее,
их зубоскальство сразу в рост,
а лай восходит к смертидее –
между живым и мертвым мост.

Листок сворачивает мякоть –
нужнее древу голь кости,
а небо в лужах славит слякоть,
всю синь на нет успев свести.

Обратно «мяу» лезет в глотку,
когда, наращивая шаг,
март отдает капель-чахотку
зиме за солнышка пятак.

Но не допросишься и лета
у музы той, чей лоб горяч,
ведь от рассвета до рассвета
несется время лихо, вскачь.

Оно проделывает дыры
и в постоянстве: жить так жить!
А всевозможные проныры
его стремятся приручить.

Но всё напрасно, как комета,
оно, вплетая жизнь в кульбит,
ни на один вопрос ответа,
так и не дав, вперед летит.

И даже псы поспеть не в силах
за ним, облаяв кое-как,
напрасно кровь играет в жилах,
разбередив сердца «кусак».

А «мяу» в августовском зное,
в себя вобрав и «почему»,
и полдень в радостном запое,
пожнет дырявую суму.

И только после встречи с музой,
что мелодична и легка,
не будет времечко обузой,
вместив мгновенья и века!

Оно протянется степенно
от полыхающих осин
до тех берез, что сокровенно
озолотят покой низин.

Легко позволит каждой твари
познать и смерть, и красоту
в чуть осязаемом нуаре
природы, впавшей в немоту.

А псов же вскорости покинет
их безответственная спесь,
и каждый голову закинет –
узреть осенний космос весь

с Луною спелой и кровавой,
не примечая чужака,
в моей походке величавой;
вдох-выдох неба – облака

рассредоточились, так словно,
земное видеть им впервой,
а я ж всей пастью, хладнокровно
им адресую «мяу» свой!