чугунка

Чугу'нка
(или курортная баллада)

"И дивилась вся земля…"
(откр. 13:3)

"…бегал по пляжу средь тел обнажённых
то ли козёл, то ли бес."
(Иван Ефимов. Солёный ветер мистраля)

Берег, покрытый мо'росью пены,
не радовал глаз и теперь.
Стало я песком морским
и увидел входящего в море зверя
с головою безрогой
и телом богини прекрасной —
и среди волн он исчез.

И очам не веря своим,
прянул в воды морские.
Солёные буруны надо мной
пеленою сомкнулись,
ахнула тишь,
и на той стороне
лишь глаза жены —
словно чёрные в небе
две луны.

Страх преломился в них
как ложка в стакане с чаем,
и отражённый был равен
бесстрашному трепету ночи,
да беглому ритму идей.
И не было моря песка,
и не было моря воды,
только город от времени сед
проявился словами улиц
и абзацами площадей.

Экскурсовод
с микрофоном в пригоршне,
другой собирает туристов
как с грядки клубнику.
И медленно старый автобус
плывёт сквозь пустынный,
сиестой охваченный град,
и где-то у края руин — остановка.
И злая песчаная буря
срывает с невозмутимого лика улыбку,
взамен не прося ни славы себе, ни наград.

Вот он — мой тихий покой
под небесной чужой синевой.
Кто-то бубнит за колоннами
и машет призывно рукой.
Там, где дорический ордер
когда-то парил в поднебесье,
груда камней отмечает
готический зал
и пролом в казематы,
где ветер поёт серенады
и кровь холодит.

…и там я увидел собаку
с лошадиным оскалом,
и ржала она о пожаре,
что в сердце сжигает любовь,
о субстанции
цветом безудержно-алым —
той,
что рифмуют с обугленной сутью
и отдают без остатка
за родину мать.

Им (обвёл я рукой) не понять,
и хор возмущённых иных лопотаний
был мне ответом,
и трепет внушаемый тьмой
хрупкой форелью скользнул в изумрудные воды,
и растворившись тихонько, вернулся домой
на перепутье последнего берега с летом,
ветру солёному, солнцу и богу внимать.

Конец