Песнь Сварога поэма

«И спросил Андрей Ионин, ученик Его: Равви! Каким народам нести благую весть о Царствии Небесном? И ответил ему Иисус: Идите к народам восточным, к народам западным и к народам южным, туда, где живут сыны дома Израилева. К язычникам Севера не ходите, ибо безгрешны они и не знают пороков и грехов дома Израилева».

                (Евангелие от Андрея, гл.5, ст. 1–3).

ПРОЛОГ

Ты мне позволь один незримый раз
вернуться в полупризрачное детство,
где всё моё блаженство и наследство –
тепло твоих неповторимых глаз;
где нет меня – убитого во тьме,
живущего в невидимой тюрьме,
растущего с ущербною луной…
Скажи, родная, неужели твой
я сын?.. Или причудливый мираж
смешал фотографические карты?
Кто более неведомому страж
на прикупе блефующей плацкарты?
Снуют у ног нагие поезда.
На небе загорается звезда…

1

Не важен гороскопу слов напев.
Вот новый дом, вблизи похож на хлев:
животные построились по росту,
предчувствуя, что ангец будет взят
и общим недоверием распят,
коль Сирину внимать иль Алконосту.

Бредут во тьме по карте бытия
цари дорог, сомнения тая:
а тот ли путь указывали тени
из царства мёртвых; где искать зерно,
которому предвечными дано
пустить иную кровь по старой вене?

Шумит камыш у заводи. – Веди
меня, златая цепь. На полпути
не оборвись, не выдай… Буки…Веди…
Ведической монетой заплати
за переход, а дальше – хоть лети
в зелёный гай, где царствуют медведи.

2

Сидит извечный постник на колу.
Вращает Люцифер свою юлу.
Шныряют недоверчивые черти.
Монашек стонет бабой, через сон.
Меняет недотрога свой фасон.
И очередь по записи у Смерти
превысила предвиденный лимит.
И Агасфер, почти антисемит,
вкушает плоть нечистого творенья.
Слезится у предвиденности глаз.
В экстазе больше нет знакомых фраз.
И властвуют над бытием сомненья.

3

Песок. Песок. Кругом один песок
и ветер, превращающийся в вечер.
Назначен день – назначен точный срок,
но отрок в устремленьях бесконечен.

И вот мёртворождённая весна
за вымыслом отчаянно влачится:
из мира грёз спускается гроза,
чтоб в облако ещё раз обратиться;

идущий вдаль восходит на престол,
хоть царство не от мира, но от мора;
приподнимает женщина подол,
и женщиной теряется опора;

и в этот исключительный момент,
в неё летящий камень остановлен –
произнесён бесспорный аргумент,
которым гнев навечно обессловлен.

Так где тот миг, когда явился он
неузнанным скитальцем при дороге?
Кто передал непризнанному трон,
взывающий к агонии в итоге?

4

От дерева познания, увы,
вкушающий не впитывает разум,
лишь скорбь и суесловие молвы,
которые его пронзают разом
бесхитростно заточенным копьём,
что вложено в ладонь легионера.
Так, через время возникает вера
в величие напитка, что мы пьём:
– Вот кровь моя, не брезгуй, пригуби!
Отведай плоть и вознеси осанну!
Сгуби себя и не себя сгуби,
разлейся, подражая океану…
А что есть кровь, коль не сама душа?
И можно ль напоить душой чужою
свою – степенно, гордо, не спеша
предаться виртуальному запою
и вытеснить безумие вовне,
где мчится неизбежность на коне…

5

Быть тем, кем стал, – прошедши три огня,
легла судьба того, кто Гостем звался.
Тяжёлый молот, имя ограня,
нательным оберегом оказался.
Из плоти – в бесконечное родство:
со всем живым таинственно сливаясь, 
иным огнём в себя переплавляясь,
великое рождая волшебство.

6

Сей путь иной, чем путь раба:
в самом рождении – борьба
с когтистой лапой, что гроба
переполняет,
проходит свет сквозь пелену
сомнений, ставленных в вину,
но, с чем опять ведёт войну,
он вряд ли знает.

7

Один несёт познание и хлеб,
другой – котомку суматошных треб,
один венчает жизнью, но при этом,
другой, вериги нежно теребя,
сжигает мир, как будто бы любя,
спасаясь недосказанным Заветом.
Один из них – бредущий в небесах,
другой – лишь сын, осознающий страх
пред Высшим и неназванным доселе.
Один твердит: «Не знай иных Богов!»
Другой сражает молотом врагов
и проступает рунами на теле.
Что есть любовь? – сближение основ
с невысказанным отголоском слов,
взывающих к надмирному сознанью.
Что есть любовь? – печаль и тишина,
внезапно наступившая весна
и позволенье сбыться прикасанью…
А человек – всего лишь человек.
Он выбирает странный оберег
без видимой, как водится, причины.
Но в этом есть божественная суть –
в глазах увидеть неба перламуть,
не доходя полшага до вершины…

8

Из рукава возникшая река
в себя стяжает мысли-облака.
Смерть кажется подобием мерилу
для жизни, не познавшей седины.
Лишь осознанье сладкой глубины
доступно проникающим в могилу,
присыпанную бархатом песка.
Внезапно дуновенье ветерка
меняет направление и силу;
и, словно воздающего рука,
из рукава является река,
на глади отразившая Ярилу…

9

Сменяет ночь весеннюю капель.
На перекрёстке неба пантомима:
сжимает Пан прозрачную свирель
и выдыхает в мир необъяснимо
пронзительные звуки.
                Гаснет день,
по сути, не успев ещё начаться.
Исчезло всё вокруг и даже тень
не в силах от предметов отличаться.

На перекрёстке неба облака
меняют цвет и видимые формы,
и нету края у земной платформы,
и даль до невесомости легка.

На перекрёстке неба диалоги
ведут еврейский и славянский боги.

10

– Ты кто?
– Кто ты?
– Ты кто?
– Кто ты?
– Ты кто?..
Срывает с неба полночи манто
арена сна. Два странных силуэта:
один не Один, но необъясним,
другой ступает медленно за ним,
не отражая солнечного света.

– Кому принёс ты призрачный Завет?
В твоих словах столь ирреален бред,
что видится безумие в основе…
– Ты видишь то, что можешь предсказать,
и хочешь в бесконечность завязать
иллюзию творения на слове.

– Ты не прощён собою, не прощён!
Виной непостижимою взращён
за каждого, кто прошлому подвластен!
Твой путь – сквозь ложь – ко лжи седых могил
не отпоёт уставший Азраил,
что был всегда к тебе подобострастен.

– Зачем привёл ты стадо пастухов?
И Север взвыл от тяжести оков,
дарованных Адамову колену…
Безгрешен был всеведеньем своим,
но стал заброшен вещий Аркаим.
Теперь гляди, мы рушим вашу стену.

11

Война. А ты хотел, чтоб твой народ,
в котором через каждого – урод,
не рассчитавшись, праздновал и славил
тебя, потомка похоти скопца,
коль можно так назвать полу-отца,
что свой чертог иному предоставил.

И где, скажи, ты взял учеников,
с которыми делил и хлеб, и кров,
предавшими тебя за звон монеты.
В твои ладони ангелы впились
иль гвозди? От чего же отреклись
те, кто потом зачислены в аскеты?

Тебя, пойми, я вовсе не виню,
но столько лет подкладывать свинью
туда, где речь земная проявилась…
Иль объяснишь таинственный исход,
осевший у загадочных болот,
где рать твоя, увы, остановилась?
Ты вторгся в дом, где не было вражды,
где не было болезней и нужды,
где времена предсказывали силу…
Теперь твои триславцы требу бдят.
Неужто ль ради этого распят
ты – не нашедший за земле могилу?

12

Седой Иисус качает головой.
Луну оберегает волчий вой…

13

Звезда Руси – звезда Сварога.
Идёт за призраком, безнога
и недоверчива, весна.
Тысячелетия разлуки
свои протягивают руки
и имена…

Кого рубили и сжигали?
Кому безумье насаждали?
Кого пророчили в цари
от наречения до тризны?
Теперь хранители отчизны –
суть – упыри,

для коих месса – сиречь – масса
в отаре, возносящей Спаса,
что не спасает от беды.
Где славный бог травы-полыни?
Где очарованные сини? –
лишь всплеск воды

в пруду затиненном тенями.
Рвут нашу истинность конями
иконоликие мужья.
Огонь и меч на свете белом
прощает обведённых мелом,
меж коих я.

14

Грешно соседствовать с богами,
причём, пиная их ногами,
свалившись с ног.
Но если голос вывел к слову,
то слову прозвучать по-нову,
смакуя слог.

Ты – странный след от Пятикнижий,
тебя воспел Париж бесстыжий,
чеканя медь.
Твой Рим – бесчестия могила,
скажи: в тебе ютилась сила
не умереть?

Ты, окрещённый в Иордане,
зачем зимой влезаешь в сани
и мчишь стремглав
в великий дом моей природы,
в мои закаты и восходы,
меня поправ.

Иль всё иллюзия и тайна,
и ты проник в наш мир случайно –
недоглядел
тот, кто лишь демонами дышит,
кто смертью на сутане вышит,
тот, кто посмел

сменить название светилу,             
сгубить живительную жилу
всех тех, кто рёк
векам то гимны, то проклятья,
то, что не в силах описать я –
про Рагнарёк.

Идёт молва вдоль побережья:
В сакральных вымыслах Онежья –
есть заговор
на недоступное чужому…
Ты нам не бог и, по-иному,
обычный вор.

15

Что в жизни человека человек –
удобное, комфортное, слепое
присчастие. Непогрешимый век,
нас пеленает вымыслом Лукойе,
где кажется иллюзией обман,
обманом – иллюзорность восприятья.
Виток. Силок. В пустом кафе-шантан
нам кажется, что люди – это братья,
имеющие на кармане нож,
что в тело брата аккуратно вхож,
коль речь заходит о любови свыше.
И, видимо, невидимые мыши
крадут у правды истины зерно.
В падении пробив башкою дно
причудливо построенного ада,
лежит бескрылый ангел во плоти.
Ему не присоветуешь: «Лети!..»
Ему лететь бескрылому не надо.

А человек, по замыслу Творца, –
покорная жующая овца
на пастбище, что с кладбищем сроднилось,
бредёт в потоке вечной суеты
из пустоты до новой пустоты,
молясь на то, чтоб это повторилось?

16

Просящего не приходить ко мне
и всё же попустившего вторженье
я признаю запятнанным в вине.
И всех, кто был замечен в расчлененье
моих основ, я утоплю в вине.
Вы столько пили кровь из нашей плоти,
что ежели привидится во сне,
то вы вовек, возможно, не уснёте.
Я каждого пришельца признаю
лишь путником в краю земного света.
Но чуждое для Яви узнаю
чутьём ребёнка или же поэта.
На капище поставленный алтарь
ещё чадит заветных зелий сбором
лишь оттого, что пьяный пономарь,
с наколотым резиною собором,
уже услышал заповедный гуд,
сменивший звон безликого Завета.
Мы есть! Мы – я! Мы бесконечно тут – 
стяжатели божественного Света,
что был до вас и станет вместо вас,
торгующих иллюзией из касс…

17

Сказал Андрей, что ты предупреждал –
не приводить на Север свой кагал.
Так кто посмел ослушаться, поведай?
Чей ум столь дерзок, что не видит край?
Вы столько перекрашивали рай,
что возгордились Пирровой победой.

Вам Русь нужна, привольный дух лесов –
выращивать созвездья Гончих Псов
и выпускать по следу уходящих
моих детей, не знающих грехов,
но слышащих дыхание веков
не вымышленных, ибо настоящих.

Они уже впитали имена,
они уже взрастили семена
на поле, предназначенном для боя,
где каждая травинка – суть стрела –
сквозь ваши сны бесшумно проросла,
и скоро вы очнётесь от разбоя.

18

Неназванный при жизни человек,
зовущий пить из омута ладоней,
произнеся сакральный имярек,
раскрыл окошко в мир потусторонний,
где древние седые валуны,
от жара дня неспешно остывая,
питаются прохладою луны,
в величие небесных вод всплывая.

19

На небе проступают письмена –
язык забыт, и неразборчив почерк.
В нас столько изменили времена,
что мы с трудом читаем между строчек
заветы прорастающего мха,
апокрифы воды на глади мира.
Спадает чужеродная труха
с предвечного для нас ориентира.    

Что человек? – не раб, не властелин,
такой же беспокойный постоялец
в созвездии ломающихся льдин,
меж вечных бесконечностей скиталец.

Его глаза узревшим не понять:
он – бог, он – смерть, он – жизнь, он – тёмный тать,
карающий за огненную плеть.
Он остаётся, вправе улететь
в иной предел с родимой стороны,
где сны и кровь, где кровь и только сны
о том, что возрожденью подлежит,
о том, что умирает вечный жид,
о том, что просыпаются в итоге –
великий Род и Велес-чародей,
Сварог и Чур, спасающий людей,
Даждьбог, Семаргл, Стрибог и даже боги,
не названные в Книге Перемен…

Русь снова поднимается с колен
и воздвигает новые чертоги!

ЭПИЛОГ

Не всяку по неверию дано,
уйдя под воду, обнаружить дно
и оттолкнуться к воздуху и вдоху.
О чём здесь вам поведано – молчу,
и в Неизбежность медленно лечу,
приемлющую сказанного кроху.

Что человеку можно прозревать?
Кого в своих стенаниях призвать? –
О том молчит молчальник безъязыкий,
живущий одесную бытия,
внимающий молитвам соловья,
ничтожный, непрощённый и безликий.

22ч. 12 мин. 23.03.2023 года – 23 ч. 00 мин. 13.04.2023 года