Сон

Что могу я тебе показать при сближении в ночь:
запах зелени после дождя и сиянье, точь–в–точь
как Моне рисовал на волнистой лазури свечой
и впивался под кожу кинжалами мангровых пчёл.
Небом крупных мазков и густой поволокою рос
я к тебе прикоснусь, проведу от плечей до волос —
эфемерный напалм, выжигающий сердце вовне
/и на всякий пожарный — тут водится смена ролей/.

Зацветут огоньки в полумраке — туши / не туши
драгоценный алтарь обнажённой и вещей души
аперолью камелий —
в рефрене душевных кантат,
помни, каждый каприс попадает без промаха в такт.
От перкуссий Дельфина до скрипки Вивальди и Мэй,
в беспорядок эфира пробьются Навин, Моисей
приглушённой стихирой библейских молитв и псалмов,
мириадами маленьких жалящих звуков и слов.

Воспарят нефилимы, сошедшие с кисти Дали,
в их ладони ладонь и в прицеле их губы Лилит —
неусыпное око ласкает свою визави
по изнеженной коже лучом инфернальной любви.
Анаграммы сердечного кода с обочин листов
искушают чреду бестолковых ночных мотыльков,
и откуда им знать, сколько раз умирает впотьме
в каватинах Сирены хмельная бесстыжая тень.

От бессонной игры партитур на сырой простыне
остаётся звучать только соло скрипучих дверей,
палантин Магдалины, остатки просфор и вина,
будто кто-то раздёрнул портьеры — а сцена пуста.
Тут не страшно стоять одному под бордовой луной,
но, похоже, мы просто стоим к океану спиной.
Ниспадает прохлада на щёку — и можно дышать,
и, пригнувшись к листве, я продолжу тебя целовать.

Отражаются руны в зеркальной воды глубине,
потянись к ним рукой… и мантилью рассвета примерь…