В ту, далёкую эпоху

          В ту, далёкую эпоху,
          В время царств, как с «гулькин нос»,
          Отдавали дань гороху,
          На кисель был явный спрос.
               Правда, царь за плугом не был,
               Но зато был зоркий глаз,
               Проверял уборку хлеба,
               Важен в царстве так же квас.
          Хлеб, кисель, да квас в придачу,
          Пища в царстве в самый раз,
          Бабы на ручье судачат,
          Царь пивал не только квас.
               Царь с семьёю многодетной,
               Жил в любви к своим детям,
               Не сказать, с мечтой заветной,
               Но не шастал по гостям.
          Дети все росли свободно,
          Не ленивы, не глупы,
          Одним словом – принародно,
          На вниманье не скупы.
               Что-то было необычным,
               У сластёны Марьюшки,
               Раз посеяв самолично,
               Часть горошин в варежке.
          Поливала часто место,
          Схрон горошин кучею,
          Одевалась, как невеста,
          По такому случаю.
               Вскоре стебли появились,
               Потянулись к небесам,
               Как живые шевелились,
               Не по дням, а по часам.
          Этот рост лишь ею виден,
          Для другого он сокрыт,
          Даже если в поле выйдет,
          Лист и тот не шелестит.
               Ветер тоже не тревожит,
               Будто дует стороной,
               Червь корней его не гложет,
               Знать структуры неземной.
          С виду куст, как все другие,
          Марья ж видит ствол – гигант,
          Из стеблей сплетён в тугие
          Косы, прочности гарант.
               В основаньи плод созревший,
               Мини терем, не стручок,
               Но без маковки, наверший,
               Двери взяты на крючок.
          Марья дверь открывши входит,
          Что-то на кровать манит,
          Сон негаданно приходит,
          Не приложив к сну ланит.
               Провалилась в сон глубокий,
               Дверь прикрылась на засов,
               Лифт понёс их в путь далёкий,
               Из гороховых усов.
          Долго ль, нет дорога длилась,
          Время в сне бежит, что миг,
          Как езда остановилась,
          Тут же и дворец возник.
               Стены зеленью одеты,
               Под листвою бирюза,
               Вход с особою приметой:-
               Над дверьми её глаза.
          Вышла Марьюшка наружу,
          Терем тот час же исчез,
          Поясок стянув потуже,
          И шагнула смело в лес.
               Только шаг сумела сделать,
               Расступился лес пред ней,
               Как в туннеле до предела,
               Из гороховых ветвей.
          Тот туннель привёл ко входу,
          Всюду зелень, бирюза,
          Смотрит Марьюшка как в воду,
          Перед ней её глаза.
               Наблюдают с интересом,
               Живо, ласкою светясь,
               В камнях стен! Какого ж беса!
               Но живая ипостась.
          Дверь открылась перед нею,
          Марья с трепетом идёт,
          - за визит не оскуднеют-
          И хозяина зовёт.
               Холл просторный, но без окон,
               Отовсюду мягкий свет,
               Ни лампад, ни свеч, лишь локон,
               На столе даёт отсвет.
          Зов пропал, как глас в пустыне,
          Видно в доме нет людей,
          Стены все и те пустые,
          Без художничьих идей.
               Пустота, но стол по центру,
               Локон светится на нём,
               Будто вьёт цветную ленту,
               Озаряющим огнём.
          Ближе Марьюшка подходит,
          Любопытство борет страх,
          От огня ж жар не исходит,
          Только звон сильней в ушах.
               Локон чем-то ей знакомый,
               Ба! Да то ж её коса!
               Как смогла попасть из дома?
               Колдовство ли? Чудеса?
          Лишь сейчас она очнулась,
          Где она? Что было с ней?
          Чувство страха встрепенулось,
          Но пропало от огней.
               А вопросы не пропали,
               Просветлело в голове,
               Что с родными? Как узнали?
               О гороховой ботве.
          Но они не могут видеть,
          Ствол огромный наяву,
          Даже если рядом сидя,
          Громко Марьюшку зовут.
               Мысли в голове роятся,
               Безответные в разброд,
               Как смогла здесь оказаться?
               Где же жители, народ?
          Что за чудо её локон?
          Как расцвечивает зал?
          Без дверей, пустой, без окон?
          Да к тому ж её глаза!
               В думах, мыслях без ответа,
               Машинально взяв косу,
               В тот же миг не стол, карета,
               Закачалась на весу.
          Без упряжки, расписная,
          Много краше, чем отца,
          Тема росписи лесная,
          Видно дело мудреца.
               Всюду золото, алмазы,
               Изумруды и парча,
               По углам с цветами вазы,
               Впереди горит свеча.
          Золотые украшенья,
          Барельефы львиц, тигрят,
          Драгоценные каменья,
          Вместо глаз у них горят.
               Как живые взглядом водят,
               Дай команду – разорвут,
               Рык из пастей их исходит,
               Сразу видно, стража тут.
          От кого хранить Марию?
          Или это ритуал?
          Повод к лёгкой эйфории,
          Для персоны – идеал.
               А внутри кареты – диво!
               Красота – не то сказать,
               Чтоб поведать всё правдиво,
               Слов не хватит описать.
          Это чудо лишь при свете,
          Догадались? Снова он,
          Локон властвует в карете,   
          Освещая «пантеон».
               Сколько б чудом не дивиться,
               Приглашают, надо сесть,
               Внутрь вошла краса – девица,
               Принимая должным честь.
          А в карете, на экране,
          Пожелай, покажут враз,
          Всё, что думаешь заранее,
          Всё в натуре, без прикрас.
               Марья сразу же о доме,
               Хочет слышать, не гадать,
               Выход дать своей истоме,
              Весть возможно передать.
          Засветилась вся карета,
          Стены – сцены из дворца,
          Траур в царстве на полсвета,
          Горе матери, отца.
               Марья в мыслях попросила,
               «не поняв, кого просить»,
               Чтоб таинственная сила,
               Их сумела б известить.
          Что она жива, здорова,
          В крае, полном от чудес,
          Гостьей здесь, но чьёго крова,
          То ль земли, то ли небес.
               В тот же миг народ «полсвета»,
               В изумлении застыл,
               Слушал, видно, все ответы,
               Про гороховы кусты.
          Или что-то про другое,
          Марье слышать не пришлось,
          Важно сделано благое:-
          Слово людям донеслось.
               Круг незнания распался,
               Грузом с плеч свалился прочь,
               Кто-то плакал, кто смеялся,
               Кто кваску хлебнуть не прочь.
          Лицо Марьи просветлело,
          Первый раз, как отошла,
          Слышно и в душе запело,
          В танце по кругу пошла.
               Успокоилась на время,
               А теперь пора узнать,
               Не вздевая ногу в стремя,
               Кто хозяин, что за знать?
          Как попасть в другие залы?
          Если «некто» разрешит?
          Но девица ждать устала,
          А хозяин не спешит.
               Не догадывалась Маша,
               Как карету сдвинуть в путь,
               Что свеча большая в чаше,
               Надо в пламя лишь подуть.
          Пламя сдуется куда-то,
          Для кареты стимул в путь,
          В направлении, как солдату,
          Приказали повернуть.
               Нет того, кто б мог подсказку,
               Марье в ушко нашептать,
               Для того она и сказка,
               Где всегда всё может стать.