Ты имеешь право, чтобы твое плохо длилось долго

I

Так много человеку мало,
Пишу стихи на непонятном языке,
Нечто кошмаров испугалось, под кроватью спало —
С легким чувством мое я в каждой строке.

Я — отсылка к собственному детству,
Любовь иероглифом стекает по стеклу,
От фотографии семьи теперь не деться
Никуда,
Которой нет. Которую люблю.
Но я знаю, разумеется,
О побеге от ответственности,
И я знаю многое о бедности, когда вся личность сводится к нулю,
И какого рокировать причинность с бедствием,
И какого принять все на душу последствия,
Я знаю, что такое быть посредственным.
Теперь я знаю и больше не стерплю.

Прощание не терпит суеты,
Прощанье не имеет срока,
Неважно, сколько дней и сил,
А на душе вина и гнев, и стыд,
Но ты имеешь право, чтобы твое плохо длилось долго,
Очень долго,
Будучи в тревоге,
Если хочешь, до смерти навзрыд,
Рождая бури из эмоций - взрыв,
И на листах тетради позабытым почерком обугленной иголкой в стоге
Холодом царапаешь "прости".

II

Скажи мне, что обиднее —
Дефективный детерминизм,
С судьбой эффектная близость,
Когда мы приторный вальсируем танец,
В котором ничего не изменить и не менялось,
Признаюсь,
Казалось бы, безобидная самобытность,
Шалость,
Где всё, что за вас не решили - решат,
(Мы не могли изменить)
И каждый день как диктофонная запись,
Обернись на тысячу жизней назад,
Вот тогда ты придумал любить.
А может быть, все же попалась
В клетку свободная, желанная
Глупая случайность,
Стройная, что момент уничтожит,
И все так из крайности в крайность,
Но ясно одно, она жадная и быть может,
Ты виноват, и все, что могло бы случится — сможет.

III

Я изучил свои рамки, свой дом
От и до, удирая бегом,
Но позволь,
Не возьму никак в толк,
Откуда столько обязательств, долгов?
Я не помню, о чем же тогда
Шептались бездна и дно,
Или бездонная прорубь - нет ни того, ни другого,
Как просто стало проиграть, играя вроде вброд,
А вроде в одного,
Оставляя даже чувства на потом,
Создавая из себя себе чужого.

IV

А сколько вас в вас?
А сколько тебя в тебе?
Я лишь сейчас заметил со своей тоскою
Страстный вальс.
Карантин - я не снимал свою маску двадцать семь лет.

Но я бы
Все же
Влез бы,
В эту самую-самую бездну,
Мне оправиться, отправиться в лес бы,
В тот бесславный и мерзкий,
В упрямый тот месяц.

В то число, что замертво замерло,
На часах цвета пасмурным заревом,
Светом блеклым от малого к рваному,
Упрямо и заживо - заново, заново, заново.

Выношу невыносимый мусор,
Слова, что бумажка - подтереть
Тишину, не по силам светить? Стало тускло.
Ты показал, как со скуки можно сгореть.

Так светлячок несет в лапках солнце,
Так гибнет жучок ни за что,
На это смотрит человек и смеется,
Не понимая, что следующий - он.

V

Боль была явью,
Боль стала былью,
Я вечный ребенок, я в прошлом живу.
Вдоль далёкого, страшного, одинокого мира, как пылью -
Я знал о плохом, его вновь проживу.
И обессиленный я упаду, как в могилу,
И так каждый день, каждый день, каждый.
Обсессивные импульсы моим правят миром,
Как из тени дважды увидеть пейзаж, тому, кто умирает от жажды,
Тому, кто сложил руки в молитве,
Наконец, попросив о помиловании.

Спустя время - стекает, как глаза по щекам,
Мое бремя растает,
Поэма осядет,
Выразительно, словно шаги по цветам.

Фигуры бога не стало от скуки,
Но доска опустела задолго до,
Глаза текут по щеке, со вкусом разлуки,
На ветру развиваясь, как флюгер,
Вырвав в итоге педальку на "стоп".
Не так важно, кто ходил первым,
Гораздо важнее, кто момент выжидал,
Но время имеет момент характерный, во-первых,
Проиграет, взявший самый большой перерыв -
Слишком поздно узнал,
Во-вторых.
Это гамбит во время цугцванга,
Король ушел и пешка начала защищать,
До боли знакомо и странно, правда
Мы ждём тебя снова, возвращайся опять.

VI

У взрослых свое веселье,
Все что склеить - разбить, если выпить, то падать
В детских глазах.
У взрослых свои карусели,
Все грезить, о чем получить,
И спрятать всю правду в словах.

Моей ночью дышит жизнь,
Вечность тлеет и пахнет скукой,
Снова,
И скупой серый лист, наклонясь, растворись,
На встречной алеет роза с испуга.

Я читаю книгу
Про себя, в которой я читаю книгу
Про себя,
Я кричу, но не слышу крика,
Лихо мне подмигивают небесные блики,
Зайчиком, невзрачные чувства скорбят.

Я узнал, что ничего не знал о тебе,
Тем более, почему так случилось.
Я звал неслышно,
Нелегко было, хуже теперь,
Не вышло,
Не помирились.

И я жду, когда больно закончится,
Когда перестанет быть плохо и семейный альбом,
Как одинокий трамвайный вагончик,
Снова встанет на полку, то есть вернется в депо.

Я все же простил, что бы ни было,
Ты - не успел, я отпустил, наконец – уходи,
Из нас троих – смерть только выиграла,
Из нас двоих она тебя выбрала,
А я повзрослел, погляди.