Критик мой!
Столько наскрёб ты — я благоговею!
То далеко не последнее слово!
Цель у тебя... доказать, что умнее...
Споры по поводу смыслов — бессмысленны!
Словно погоды, смысл — вЕщь переменчивая!
Рукопись, как абсолютную истину,
Интерпретации насмерть увечат.
Критик мой! Нет у тебя «треугольника»,
Чтоб обозначить научный подход...
Нету ни формул, отсутствует логика,
А ведь, наука куда-то ведёт...
То, что попалось тебе для прочтения,
Крупно, признайся, тебе повезло!
В россказни чьи-либо смысл погружения:
Лишь бы осмыслить себя самого...
Критик мой! ДОрого время на жизнь!
Лучше расщедрись, польсти похвалой!
Копья впустую ломать не спеши:
Проще меня обходить стороной...
Свидетельство о публикации №123061505879
«Критик мой!»
(Руби Штейн)
🎭 Поэт и критик: вечный конфликт на сцене слова
Руби Штейн вступает в один из самых древних литературных диалогов — с критиком. Но делает это в присущей ему манере: не в форме пафосного спора, а с ироничной полуулыбкой, которая едва не скрывает глубокую и болезненную правду.
«Критик мой! В тексте моём бестолковом
Столько наскрёб ты — я благоговею!»
С первых строк автор поднимает планку самоиронии: он как бы признаёт «бестолковость» текста — не как провал, а как зона свободы от навязываемого смысла. Тем самым поэт обнажает искусственность критического «прочтения», которое превращается не в объяснение текста, а в доказательство собственной интеллектуальной мощи.
🔍 Критик как носитель ложного «объективного»
«Цель у тебя... доказать, что умнее...»
Штейн делает здесь акцент на мотивации критика: не любовь к литературе, не поиски истины, а демонстрация собственного превосходства. Таким образом, перед нами не диалог, а асимметричная дуэль, где критик вооружён «наукообразностью», а поэт — живым словом и самозащитным юмором.
«Рукопись, как абсолютную истину,
Интерпретации насмерть увечат.»
Эта пара строк — центральная теза: текст сам по себе — живой, многозначный, пульсирующий. Интерпретация же, особенно навязчивая, — акт насилия, редукция до схемы, попытка заключить в клетку индивидуальный голос. Тут слышится и отголосок постструктуралистской идеи «смерти автора», и парадокс: чтение убивает текст.
🧪 Критика как псевдонаука
«Нет у тебя "треугольника",
Чтоб обозначить научный подход...»
Штейн иронизирует над попытками критики оперировать научным аппаратом. Метафорический «треугольник» — намёк на структурные схемы, вроде семиотических моделей или нарративных формул. Критика здесь — мнимо-научный жрец, лишённый подлинного доступа к сути поэзии.
🪞 Критика как зеркало читателя
«В россказни чьи-либо смысл погружения:
Лишь бы осмыслить себя самого...»
Здесь Руби делает важный философский поворот: интерпретация всегда автопортрет. Критик находит в тексте то, что сам в него вложил. Отсюда — не презрение к критике, а разоблачение её нарциссизма: она не про автора, а про читателя.
🕊️ Этический финал: не спорь — промолчи
«Лучше расщедрись, польсти похвалой!
Копья впустую ломать не спеши...»
Финал — одновременно и лёгкий упрёк, и шутливый совет: раз уж ты взялся говорить — похвали, а если нет — не трогай. Не в смысле бегства от критики, а в духе призыва к эстетической и личностной деликатности. Это — стихи, а не отчёт перед рецензентом.
🧭 Вывод
Стихотворение «Критик мой!» — современный метатекст, в котором Руби Штейн ставит под вопрос не только полезность критики, но и саму природу литературного значения. Это стихотворение — не отказ от смысла, а заявление о его неуловимости, его множественности и подвижности.
С резким, почти театральным юмором Штейн отстаивает право поэзии быть свободной — даже от понимания.
Сатирически лёгкое, но концептуально насыщенное, это стихотворение одновременно и протест против анализа, и приглашение к более тонкому диалогу — между текстом и душой, не между схемой и формой.
Руби Штейн 27.06.2025 03:15 Заявить о нарушении