Ён ляжау аж да ночы - на белорусском

Дорогие друзья! Большая просьба, если не знаете белорусского языка, не читайте этого стихотворения, не надо. Оно родилось на серьёзной, больной теме, которая не заслужила того, чтобы к ней относиться с пренебрежением... Когда-то меня, одиннадцатилетнего, мама, уезжая на гастроли, оставила одной партизанке. Так как это было в преддверии праздника Освобождения Беларуси от немецко-фашистских захватчиков, то к ней заходили её бывшие сотоварищи. Я не помню, чтобы они устраивали какие-то застолья, но как-то раз пришёл один дедок, слегка уже навеселе. И, пока Татьяна Николаевна возилась на кухне, он мне рассказал историю... В отряде судили старика за самосуд. Он застрелил полицая, который шёл сдаваться и даже махал белой тряпочкой. Все очень серьёзно и резко осуждали старика, но, как только дело дошло до голосования за наказание, никто не поднял руку.
Весь отряд знал, что на глазах деда и его внуков, изнасиловали его дочь. Насиловали именно такие же, как и тот, кого дед застрелил. А один, как поведал мне рассказчик "быў з трызубам у башке". Потом они сожгли женщину и детей, только этого уже старик не видел, потому, что лежал без сознания, избитый за то, что попытался вступиться. Пришёл он в себя от того, что на него стали падать уголёчки от горящей хаты, прожигать ему рубаху и гаситься о его живое тело. Так он и не сгорел целиком – угольки спасли…  Я всё обещал себе, что когда-нибудь напишу рассказ. Но видно дело в моей лени  –  этого так и не произошло. А тут недавно у меня случилось... В общем, я понял, что вообще могу не успеть никому это рассказать, поэтому и решился на рифму. Я постарался передать речь деда, который мне рассказывал, он использовал неправильные формы, полонизмы и русизмы... Очень вас прошу, не использовать автопереводчик. Когда я решил сам, себя перевести, то переводчик на фразу "Крумкаць, клічучы ліха, абуждаючы высь" он выдал вместо "каркать призывая беду, пробуждая вышину", он перевёл "Плыть по течению, проснувшись"... Когда-нибудь я соберусь с силами и напишу перевод сам, а пока простите...




Ён ляжаў аж да ночы на замёрзлай мяжы.
Сьнег лупіў яму ў вочы, сыпаў ў бездаражы.
Зь бел-чырвон-белай плямай леваруч, на плячы
Ды з анучкай у правай, бачнай нават ўначы…


Крокаў з дзьвесце, ці болей, недайшоўшы крыху,
Назаўжды лёг у полі, ўверх задраўшы руку.
Рэха стрэла заціхла, крумкачы ўзнялісь
Крумкаць, клічучы ліха, абуждаючы высь.

Ну, а дзед гэты самы, што застрэліў яго,
Грэў далонь аб цыгарку, захіліўшы сьвятло.
Разышліся па справах мы, хто куды хацеў…
Бо стары той меў права і на суд, і на стрэл!

Бо такія, як гэты ды й с “трызубам” адзін
Гвалтавалі  кабету на вачах у дзяцін,
Газай плёскалі ў хату, па драўлянай сьцяне…
Баба клікала “Тату, паратуйце мяне! ”

Ну, а той, акрывавы, без прытомку ляжаў –
Покуль сілы ставала ён дачку ратаваў
Зьбілі ка'ты старога, хто чым мог — тым і біў...
Ды і то, дзякуй Богу, што ў прытомку ня быў.

Не стрымаў б тое мукі, надта ноша цяжка,
Як гарэлі унукі, як гарэла дачка.
Разырвалася б сэрца, не забілася б зноў...
Хто б застаўся адпомсьціць ім за дзедаву кроў?

Хто б застаўся паведаць людзям, сьвету ўсяму,
Ўсё, што вытрымаць  дзеду давялося таму?
Хто б ад ка'та адказу трабаваў бы пасьля?
Хто б спытаў, што зрабіла яму наша зямля?!

Што ён гэткае зьведаў, каб вось здрадзіць яму
Не “краіне саветаў”, а народу свайму?!
Каб пайсьці у забойцы, да фашыстаў, ў “шумы”*.?.
Што ён гэткае бачыў, што ня бачылі мы?!

 Як граблі ў прадразвёрстку да зярнятка – усё?!
Ды, як гналі праз вёску ў Сібір на жыццё?!
Голых, босых, пазьбітых, скарб увесь на плячох..
Кожны з нас тое вынес, кожны вытрымаў усё,

Ўсё трываў лёс суровы, покуль не дапячэ...
Толькі людзі, як дровы не гарэлі яшчэ!
Мо было дзе-калісьці, ды ня бачылі мы
Немаўлятка ў калысцы у  пякельным агні!

Што там будзе – Бог ведай! Пройдзе час – зьнікне боль.
Што там прыйдзе з «Победой», з перамогаю той
Застануцца ўспаміны – не забыць, не заспаць...
Застанецца старому аднаму дажываць

Як так жыць? За парадай не пайдзеш да людзей,
Бо не знойдзеш адказу ды й не стане лягчэй.
І яму зараз трэба толькі коньчыць вайну
І пакласьць яе ў глебу…
...Ды й нам – як яму.

* ШУМ  – шутцманшафт-батальён (шутцманшафт-батальёны), карнікавыя падраздзяленні, большасць з якіх складалася з асоб, якія мелі украінскае паходжанне. Яны і скарацілі назву "шуцманшафт-батальён" да ШУМ. Удзельнікаў гэтых батальёнаў звалі “шуцманы”, "шуцмана", “шумы”, “карнікі”, а часьцей проста “паліцаі”, не падзяляя здраднікаў адзін ад аднаго.