в истории другой. Shingeki no Kyojin

I.

теперь он точно знает - взгляды их

крюками вонзены навеки в спину,

которой, сожаления отринув,

он развернулся, выбирая вихрь



великих целей и больших надежд,

не штиль их личных счастья и надежды.

на два часа - мгновенье? - встал он между

всех них и видел собственный рубеж.



«оставь свою мечту и здесь умри» -

он принял это и достойно умер.

но неизвестных было двое в сумме;

былого догорали алтари,



из коих он последний устоял:

был плач, была борьба, вдруг - выпад резкий



и тишина.



и вскинутой по-детски

руки коснулся трубчатый металл,



и войско наблюдателей его

раздвинулось, впуская душу в тело.

…собрали пепел: так уж захотел он,

чтоб мальчик отдан был в объятья волн.



сняв с истины вуаль, парчу и шелк,

отметил, сколь уродлива невеста,

и стали идеалы неуместны,

а мир навис над ним, безумно-жёлт,



и нужно было двигаться вперёд

с двумя войсками - выжившим и мёртвым.

и с первым же приставшим к раю бортом

он передал врагам за ширью вод



свой дьявольский поистине посыл:

должно быть человечество едино,

а если два их, и посередине

армагеддона тикают часы,



то он оставит лишь одно из них,

весь материк сплошной геенной сделав.

какие могут быть ещё пределы,

когда погиб,

но вышел в мир живых?



да, так он ощущал себя порой;

что град камней, его изрешетивших,

в душе осел как будто грузом лишним.

пустой каркас героя - не герой,



но эхом наполнялась пустота

от разочарования и гнева,

бушующих порой до перегрева

в мальчишке, что солдатом рано стал.



так чей то был запал?

его? юнца?

товарищ хмурый дать не мог ответа,

когда, бывало, ударялся в бред он,

его вердикт пытаясь отрицать:



«моя мечта мертва.

к чему же шанс мне этот?»



II.

в тот вечер, думы о ходьбу точа,

он вспомнил: судно с пристани отчалит

средь сумерек, чтоб положить начало

разведке за морями.

на причал



с нехитрым скарбом он пришел тайком,

укрылся на борту в укромной нише;

спустя два дня последним с трапа вышел

и растворился в скопище людском.



пришлись к лицу копна да борода;

скитаясь, жил: ни дать ни взять бродяга.

безвестность - и проклятие, и благо.

и вот уж не осталось ни следа

от мыслей белый свет ко всем чертям

оружием кошмарным уничтожить.



«ведь если быть тому, то это что же -

я как и те, что смерти нам хотят?

всесильной неизвестности боюсь

и потому её рублю под корень?»



один недолго был он, ибо вскоре

к нему тянуться стали, словно гнус,



такие же бродяги, как и он,

летя на яркий свет его натуры.

родился план - а может, в конъюнктуре

собрать он мог бы так же легион,



используя свой проклятый талант

людей словами хоть на смерть сподвигнуть?

все те, чьи взгляды впились словно иглы

в его нутро - успешности гарант.



и он заговорил.

сперва - пустяк -

о том, что жизнь за родину - почётно,

и если твой покой внезапно отнял

газетный лист, гласящий о вестях



про катастрофу за морской волной -

люд маре, ты не жди, единства требуй!

и шли к нему почти как на молебен;

хороший друг один пустил домой,



помог и приодеться, и найти

несложный труд за небольшие средства,

а там учить он стал детей соседских:

и грамоте (с пяти до десяти),



четырнадцатилетних пацанов -

и раны на товарищах очистить;

район был небогат, и в нём он быстро

освоился, и вскоре был готов



подделанный искусно документ:

простых кровей, вин смитсон; нет, не родствен

ни с кем. рука? беда на производстве.

вот справка, что привычек вредных нет,



а с паспортом, со справками, с жильём

из группки дружной партию он сделал,

освоил юридическое дело,

замечен был в старании своём,



и полугода около спустя

высокий пост в правительстве он занял.

«взгляните: чьих же больше притязаний

на наши территории?

нам мстят



какие-то «враги» издалека,

беспочвенным враньем тревогу сея,

тем временем под боком есть соседи,

которые вот-вот нам трепака

прилично зададут, ведь, чем у нас,

у них всё лучше из вооружений;

должны мы из таких соображений

всё то развить, что есть у нас сейчас.



вот друг мой, инженер. талантлив, чёрт!

машина - друг надёжней, чем мутанты,

к которым мы грубы, нетолерантны…

а, кстати, вот скажу еще о чем!



в текущей обстановке, где враги

со всех сторон, внутри плодить нельзя их.

с чего это, коллеги, мы тут взяли,

что можно заклеймить их как «других»,



и на столь нужный нам ресурс людской

для срочного промышленного роста

в ситуации, где вражеская поступь

уж у границ слышна, махнуть рукой?

у «группы за элдийские права»

цель благородна и патриотична:

они хотят вне всяческих различий

наш общий дом оборонять сперва,



потом уж разбираться без конца,

кого в хоромы, а кого и в гетто.

сейчас - отбросим прошлого заветы

и посвятим же Родине сердца!»



III.

повозка их везла всего втроём:

владыку, генерала, патриота,

и первый, молвив мягко «знаю, кто ты»,

последнему висок рассек ножом



он не сдержался вовремя: порез

с шипением и паром затянулся;

приставил генерал уж дуло к пульсу

но отступил, услышав «нет, не лезь»:



владыка улыбался широко

и жал уже единственную руку

объекту своего дурного трюка:

«я правлю этой нацией тайком,



и потому моих людей полно

во всех больницах и во всех районах,

но ты сумел работать потаённо,

и я узнал не так уж и давно,



как некий неизвестный гражданин

смог плавно так в политику пробиться».

нахмурился.

«итак, держать границы

ты нам помог - усилены они;



добился ты, что гетто больше нет,

хоть в паспортах элдийцев ставят метки;

внутри конфликты всё ещё нередки,

но «общество защиты» в инструмент



прекрасный ты за годы превратил

решения межрасовых конфликтов.

но делал это всё не ради них ты -

твой остров предстоит еще спасти.



что делать будешь, смитсон,

то есть,

Смит?»



тепла была улыбка, но печальна.

«на острове я больше не начальник,

но час пробьёт, и лягу я костьми



за то, чтоб с ними заключить союз

и воевать как целое, не против.

предателем считаюсь я в народе

у них, но скоро я туда вернусь:



на борт беру разведчиков-друзей,

простых людей, правительственных пару,

и девять кораблей поднимут парус,

плывя туда; так покажу я всей



встречающий нас армии, кто мы:

в зелёный цвет окрасим парусину,

и силуэты крыльев белых с синим

солдат почти любой узнает вмиг.



…я говорил с людьми из пары стран,

что предложили помощь парадизу

(секретно, чтобы не дай бог не вызвать

волнения у наших горожан):



они и добровольческий отряд,

решившие помочь островитянам,

готовятся освободить титанов,

что в стенах спят сто лет уже подряд,



и в этом я участие приму,

но русло плана изменив немного,

и с обороной нам они помогут,

а там я силы посвящу тому,



чтоб мы взамен им технику везли,

одежду, продовольствие, лекарства -

от маре, как от друга-государства,

и от их братьев, сделавших вдали



всё это, получив свободу в нём

творить, работать и перемещаться,

ведь это значит - есть на мир все шансы,

ведь это значит - мы к нему идём.»

вернул дар речи первым генерал.



«позвольте обеспечить вам защиту.

вы лгали, но мы с вами точно квиты:

я ранее детей тренировал



и вёл на поле боя, а они

за это вроде как людьми считались.

жесток к ним был и гнал из сердца жалость;

теперь их главный в жизни проводник -



их труд в тылу, а новые войска

уже из взрослых только набираем,

и всё благодаря тем мерам крайним,

что принимали вы исподтишка».



«согласен» - однорукий отвечал,

«ещё я с парой говорил учёных:

мы островных возьмём, и привлечём их

искоренять начало всех начал,



надеюсь, вы поймите, для чего

и что под этим я в виду имею.

не реализовав такой затеи,

мы сохраним одну причину войн».



замедлилась повозка, подвезя

к трибунам полным трёх людей во чреве.

в своих речах владыка был душевен,

вещая командирам и друзьям



о том, что намечается союз,

с народом, что грозил им из-за моря,

что пр;клятая сила сгинет вскоре,

что всякий, кто не глуп, не слаб, не трус,



им приглашён взойти на корабли,

плывущие к забрезжившей надежде;

толпу затем он успокоил, прежде

чем слово передать. и не смогли



остаться услыхавшие тогда

речь псевдо-патриота равнодушны.



конечно, взял на борт он самых нужных

из многих; запустилась череда



событий, им предсказанных. и вот

сквозь десять лет и сотню перемирий

не только ход войны переломили,

избавив от проклятия народ,



но и мосты наладили меж тех,

кто раньше через пропасть не мирился.

а тот, кто выбор мира подарил всем,

пришел на пляж.

на маленьком кресте



из ржавых лезвий - малого с большим,

как знак Его и страхов, и отваги -

истерлась надпись из-за соли с влагой.

«привет, солдат. прости. тебя лишил



последнего я вздоха, пусть не сам.

надеюсь, жил я по твоим заветам.

поговорили. подружились. в этом,

надеюсь, обретёшь на небесах



покой и утешение, пока

мы тут ещё пытаемся жить дальше.

меня не покидает чувство фальши.

я словно в мире сладкого стишка



о том, как всё могло бы быть, но - эх,

не стало и уже теперь не станет.

как будто поменяли нас местами

играючи да публике на смех».



***

песчинки жадно слизывал прибой,

но ржавчина не ела сталь надгробий.



да, может быть,

так быть всё и могло бы -

в какой-нибудь

истории

другой.