Реквием

Сегодня я узнала, что моего однокашника и одноклассника Кольку Колесникова привезли хоронить оттуда. Если есть боль бесслезная, раздирающая, до мурашек, до скрежета зубов, до сжатых в кровь кулаков, то я теперь знаю, что это такое. Прости нас, Колька. Я сегодня еще раз поняла какая высокая цена у молчания и равнодушия.

Мир жесток, абсурден.
И не только...
Проклинать бессмысленно судьбу.
Привезли тебя дружище Колька
В леденелом цинковом гробу.
В этот век седой и многогрешный
Говорливых прячут под замки.
Защищал ты Родину, конечно.
А еще... чужие кошельки.
До удушья и до одичанья,
До зубного скрежета без сна...
Ты прости нас, Колька, за молчанье.
Колька, слышишь, Колька?!
Тишина.
То же солнце вечное над нами
Так же вербы шепчут у реки.
Отпоют тебя в родимом храме.
Не держать тебе Победы знамя,
Не поднять простреленной руки.
Ты глядишь на нас теперь из рая.
Жизнью оплатил ты пропуск в рай.
Мы притворно ничего не знаем.
Нас не тронут. "Наша хата с краю".
Только вышло все давно  за край.
И врастает в души сизой грустью
Горькая суровая полынь.
Вьется смрад предательства над Русью.
Василиск кремлевский не отпустит.
Господи, спаси. И не покинь.;
А Кольку привезли в холодном закрытом гробу. В закрытом, чтобы не оскорблять наши эстетические чувства и не травмировать психику. Точнее, привезли то, что осталось от Кольки- моего однокашника и одноклассника. Вспоминаю нашу группу в детском саду. Смуглые тонкие руки Кольки и черную взлохмаченную шевелюру. Он все время почему-то хотел есть. Может, рос потому что. А может, потому что их двоих с братом тянула на себе мать, худая уставшая женщина с вечной гулькой на затылке и в очках с широкими линзами?
Я никогда не видела ее улыбки.
Трудилась Колькина мать в нашей колхозной столовой уборщицей. Та еще работка, скажу я вам. Столовая, помимо сотрудников колхоза "Большевик", кормила тогда всю нашу школу  с 1го по 9й класс. Мы прибегали на большой перемене, как татаро-монгольское иго, и сметали все, что можно со столов, аккуратно накрытых дежурными старшеклассниками. Мать Кольки после нашей шумной трапезы всегда безропотно вытирала за нами грязные столы. А я часто думала, как это ей не противно подтирать чужие объедки? Глупая была я тогда.
С Колькой мы учились в одном классе. Любил он почудить, поерничать, посмешить окружающих.
Вот сейчас передо мной всплывает его белозубая улыбка на смуглом лице и темные, похожие на черную смородину глаза.
Вот так, Колька. В последний раз сегодня ты пройдешь от храма, мимо родной школы, к нашему сельскому погосту.  И все.
Хотя нет. Когда ты пролил кровь, в чей-то большой кошелек капнула энная сумма и чьи-то отпрыски, отдыхая на знойном побережье, купили себе еще один коктейль. Твари.
Я не хочу думать сейчас о твоей мамке. Господи, наверное, у нее совсем не осталось темных волос. Их съела страшная седина. Страшная, не потому что белая, а потому что горькая и безнадежная. Если у человека не остается надежды на самую малую справедливость, то какой смысл во всей этой кровавой кутерьме и вообще в существовании?
Я знаю, Колька, тебя встретили самые светлые Ангелы. И ты сейчас смотришь на нас с неземных высот и думаешь:  "Вот, чудаки. Есть же Родина- Россия! Она наша, наша общая. И каждый из нас ей нужен, потому что она нас любит. Любит как умеет: болезненно, жгуче и безысходно."
И ты улыбаешься своей ясной улыбкой, а ветер треплет твои черные, как смоль волосы, Колька.