Рассказ седьмой - Квинтэссенция

Майн Штейтелэ, Аутодафе

Рассказ седьмой - «Квинтэссенция»

Стероиды успокаивают взбесившуюся иммунную систему.  И заодно, уничтожают мышечную и костную ткань. Подымают давление. Усугубляют диабет. Короче, очень неприятные лекарства.

Ему было тяжело думать. Сердце стучало, как бензиновый движок, и казалось, что оно сейчас выскочит наружу и помчится по улице к анатомическому театру.

С ногами была другая история. Они болели и не хотели никуда бежать. И ходить, категорически,  не желали , и сгибаться, и разгибаться. Стоило сделать пять шагов и ноги складывались, как переносная лестница. Надо было срочно искать опору.

Однажды, утром,  Люлик упал рядом с кроватью. Катастрофа. Не встать, ни сесть. Он лежал на спине и смотрел в потолок. Думал:  «Как хорошо. Ничего не болит. Значит ничего не сломал. Буду жить…».

Пол был холодный. Серого нейтрального цвета мраморная плитка навеивала  масли о памятниках и склерах. Потолок, кровать  тумбочка и все остальное, плыло  и кружилось. Пол покачнувшись, остановился. Какая-то странная тяжесть наполнила голову, дрожь пробежали по телу. «Ну, и дела…», - удивился он. Но сознание его не оставило.

Мобильник лежал на тумбочке у изголовья кровати. Дотянуться до него было не возможно. «Надо перевернутся на бок, упереться руками в пол и подняться на кровать», - он разрабатывал план спасения: «Но как это сделать, когда мне так хреново.».

Прошло полчаса. Жизнь становилась  невыносимой. Он попытался перевернуться на бок. Ничего не получалось. Тело не подчинялось,  отказывалось служить и повиноваться командам  рассудка.

Он вдруг вспомнил своего приятеля. Тот умер несколько лет тому назад. После операции товарищ лежал неподвижно в кровати с закрытыми глазами.  Лицо его приняло какой-то розовато-лимонный цвет. Черты обострились. Он не мог говорить, но еще мог слышать. Его кормили из ложечки, что было большим искусством.  Прошло около 9 месяцев. Он уже не мог есть. и никто  не знал - то ли он спит, то ли он без сознания, то ли он уже в. коме.  Но, однажды, вечером, когда Люлик уходил, он слегка поднял и опустил руку. Как бы прощаясь. Через несколько дней Гектор  умер. Его отец был знаменитый музыкант, что в принципе, никакого значения не имело и  не спасло Гектора от онкологии. Его жена говорила, что Гектора в больнице, после операции,  закормили стероидами и отправили на тот свет. Может быть это правда. А может быть и нет. Кто его знает? Но факт остается фактом. Гектор умер через девять месяцев, и несколько дней, хотя по статистике должен быть прожить целых два года.

Люлик лежал на мраморной плитке и ему было не по себе. Страх приходил и уходил. Когда он уходил, то появлялись всевозможные воспоминания и всяческие мысли. «А, что будет, если никто не придет? Так и подохну возле кровати?», - думал он, — «Надо  обязательно доползти до тумбочки».

Оно, конечно, просто: «доползти до тумбочки», если ты можешь ползти. А если не можешь? 

Прошло еще полчаса, а может быть и больше. Люлик не знал. Он всегда проверял время по телефону. Но телефон лежал на тумбочке.  Люлик  уже несколько раз пытался перевернуться на бок, но ничего с этого не получалось. Не было сил. Хотелось пить. Болела спина. Он наверно все же ушибся.

Солнце светило  сквозь  стеклянную дверь на балкон. С балкона открывался вид на теннисный корт, канал, и Атлантический  океан.   На  корте учились играть в теннис подростки.  По каналу шла большая прогулочная яхта. Ее нос раздвигал темную зеленую воду, а корма оставляла за собой белый ажурный след пены. . Океан  был пуст. Он напоминал опущенную  в синьку морщинистую  простыню, у которой нет ни конца, ни начала.

Люлик подложил руку под голову и приготовился к смерти. Холодная мраморная плитка согрелась  теплом его тела. Она уже не напоминала надгробный  памятник или склеп. И кроме того,  совсем неожиданно позвонил телефон. «Кто бы это мог быть?», -  подумал Люлик поняв, что умирать ему никто не даст, да и уходить из жизни так рано ему совсем не  хотелось.


Гектор стоял перед калиткой. Калитка продолжалась прозрачным забором, который тянулся во все четыре измерения. Как это можно объяснить Гектор не знал. Но не находил такое явление странным.  Рядом с калиткой стояла скамейка. Она была деревянная со спинкой.  Стена то мутнела, то становилась прозрачной. Было очень тихо. Светило солнце, свет был белый и мягкий. Он тоже пульсировал. Когда стена становилась прозрачной, то за ней можно  было увидеть бесконечный луг с полевыми цветами и изумрудной высокой травой. Цветы и трава не шевелились. Здесь, вообще, ничего не шевелилось. Ничего не менялось. Не начиналось и не кончалось.  И даже пульсирующий свет солнца и прозрачность и мутность   стены не мешали ощущению всепоглощающего покоя.

Калитка была закрыта. Гектор сел на скамейку и стал ждать. У него на душе было так спокойно и так хорошо, как никогда раньше. Он никуда не спешил и знал, что спешить  не зачем. Его не мучили ни голод, ни жажда. И это не смущало. Он не помнил откуда пришел и куда направлялся. Он ни о чем не жалел. Он ничему не радовался. И то, и другое были тут рядом.  В нем, и вокруг него. Гектор ждал. Он не знал, что внизу, на земле прошло много лет. Что в Америке уже не совсем понятно: кто - мужчина, а кто - женщина. И что молодежь, развлекаясь, ломает памятники президентов, генералов и писателей. И что пандемия началась и кончилась. И что детям делают операции по изменению пола, а потом кормят гормонами. И что границы открыты, и что периодически исчезает противники режима. И что доллар  обесценивается. И что за океаном идет война… и что всем все по барабану.

Гектор не знал. Он много чего не знал. Да оно и понятно. Сидя на скамеечке перед входом в Рай, у тебя какая-то другая перспектива на жизнь. Тебя, например, не интересует будущие взаимоотношения искусственного интеллекта с интеллектом естественным. Потеря долларом статуса мировой валюты тоже как-то не имеет для тебя особого значения.

Калитка отворилась. Перед Гектором стоял крепкий мужчина в модном женском купальнике и шелковых чулках на резинках. Он окинул Гектора оценивающим взглядом женщины, которая знает, что она ищет в незнакомом прохожем. Закончив осмотр,  мужчина обратился к Гектору:

— Как вы себя чувствуете, молодой человек? - сказал он.

Голос у него был мягкий и заигрывающий.

— Ничего, спасибо, — ответил Гектор.

— Вам нравится у нас? Вас не смущают тишина и ожидание? Не действует на нервы? — продолжал задавать вопросы мужчина, присаживаясь на скамейку рядом с Гектором.  Нога в шелковом чулке вплотную прижалась к ноге Гектора. Она была горячая и упругая. Гектор почувствовал себя в сауне и это очень ему нравилось. Ог всегда любил финскую баню.

— Вы знаете, мы предлагаем новоприбывшим  четыре программы. Первая очень простая. От вас ничего не требуется. Но надо проходить курс  по истории колониализма и расового превосходства белого человека. А также целовать руку чернокожим  соседям и коллегам по офису. Вторая программа предполагает,  что перевоспитанию вы не подлежите. Ни в первой, ни во второй,  вам райские прелести не полагаются. Хотя, все мы люди и если завести определенные связи, то … сами понимаете…

Гектор внимательно слушал, потому, как все, что рассказывал мужчина было ему очень интересно.

— Но вот третья и, особенно, четвертая программы , конечно, предлагают райские  времяпровождения. Во первых, вы  сможете принимать участие во всех культурных мероприятиях, а в четвертой, даже высказывать свое мнение и возмущаться. Периодически спускаться в нижние миры и вести там исследовательскую работу. Частота посещения низких миров зависит от программы. Кроме того, четвертая программа позволяет вам приблизиться к моменту возвращения в физическую реальность гораздо скорее чем третья. Вы все поняли, молодой человек? Вас кажется зовут Гектор? — закончил он.

— Да, меня зовут Гектор, — ответил Гектор,  — но что определяет мое участие в той или иной программе? Выслуга лет? Я бы хотел быть принятым в четвертую или, на худой конец, в третью…

— О, это очень просто, — возликовал мужчина в  женском модном купальнике, — У нас все построено на справедливости.  Первая программа не требует никаких усилий, вторая - самую малость, но третья и четвертая… надо потрудиться…

— Но что надо делать? — с нетерпением спросил Гектор

— Ок, вторая - один покойничек. Третья - пять, а четвертая - десять. «Все в твоих руках», как поется в популярной песне…

Гектор опешил. «Что за покойники?»,- подумал он и сказал:

— Я не совсем понял. Что за покойники?
— Это то что остается от вас после смерти…
— И что я должен делать?
— Вы должны найти подходящего кандидата и сообщить его данные и адрес соответствующей канцелярии. Все остальное наша проблема… так какую программу вы возьмете?
— Не знаю. Надо подумать. А что происходит, если я не справлюсь с нормой?
— Ничего. Вы просто перейдете в программу попроще, — разъяснили купальник и чулки с резинками, — нам пора, , пойдемте, я провожу вас к вашему месту пребывания.

Он встал и, обняв Гектора за талию, повел его на луг за стеной.

Люлика  разбудили крики жены. «Сколько раз я тебя просила не вставать с кровати, когда меня нет дома! - причитала она в отчаяние.
«Не волнуйся. Все в порядке», — успокаивал  ее Люлик: «Помоги  мне подняться на кровать».

Солнце уже не светило сквозь стеклянную  дверь на балкон. Люлик лежал в постели. Ему было очень плохо. Сильно болела голова и ушибы. Страшная слабость окутывала его тело серой ватой. Было тяжело дышать. Ему казалось, что  на груди сидит  молодая горная горилла мужского пола. Кажется это был нам хорошо знакомый, Джерри Тончик из заповедника Вирунда.

Смеркалось. Он слышал как кто-то сказал: «В какой госпиталь поедем?». И горилла ответил голосом жены: «В тот который поближе. Вам виднее». К своему  удивлению Люлик увидел силуэт мужской фигуры, стоящей рядом с дверью на балкон. Это был Гектор. Он странно улыбался. Его розовато-лимонного цвета лицо выражало какую-то неприличную радость и гордость.

Твердые сильные руки подняли простынь на которой лежал Люлик и перенесли на носилки. Люлик ничего не видел и не слышал. Сумерки кончились. Наступила черная. как чернила, ночь.   В небе, на хвосте Большой Медведицы, раскачивался еще один  Гектор.


Люлик уже целую вечность  стоял перед калиткой. От калитки во все четыре измерения  тянулась прозрачная стена. Рядом расположилась деревянная скамейка. За стеной распростерся бесконечный луг. Изумрудная высокая трава и полевые цветы были неподвижны. И какие-то знакомые,  хорошо знакомые, люди шли по лугу к калитке.  Это был Ребе  Шварцбойм, немного пьяненький портной Аврум, Эсфирь Леонидовна, дедушка, родители, Сема Дзунгель. Невинно убиенный поросенок, Борька, бежал рядом с Эсфирь Леонидовной и повизгивал в фальцете. А вел эту веселую компанию сам  Господь Бог. В ночном небе висел желтый зерновой Комбайн. Его фары освещали   голубым светом идущих к калитке людей. Гле-то вдалеке просвечивались сельскохозяйственная  выставка и Штейтелэ, город районного значения, который так хорошо нам знаком по предыдущим рассказам. И в летнем ресторане, в Кишиневе, кому-то вслед понимающе улыбался пожилой официант.  Две довольно пожилые нимфетки, два белокурых ангела, тоже спешили увидеть Люлика и их отец, грубиян, пытался предотвратить, помешать этой встрече. Он, конечно же, отлично знал, как хороши еврейские мужчины в постели. Ну, не всегда. Но часто.

На скамейке сидел  Иуда Искариот и печальными глазами выходца из трущоб  Иерусалима, смотрел на Люлика. У него было розовато-лимонного цвета, с довольно острыми чертами, лицо. Это был Гектор. И он плакал.

Матильда осталась внизу, в пустой квартире с роскошным  видом на полоскающуюся в синьке,  морщинистую простыню океана.

Да, чуть не забыл. Соседи, Денис и Параскица Руссо тоже шли к калитке. Но без дочки.

Неожиданно стена помутнела. И уже нельзя было видеть  луг. Появились рванные тучи. Они не двигаясь, стянулись в одну большую лиловую точку. Мудрость и доброта  наполнили Люлика.
Он знал: в этой точке начало всего, что есть. Он почувствовал ужасную тоску. Ему страшно захотелось поделиться тем, что он понял. Но делится было не с кем. И тогда Люлик познал Творца, его одиночество, его состояние неподвижности, его желание создать свет, море и жизнь. Поделиться с кем-то своей святостью. Быть принятым и изгнанным. Творцу были нужны люди или кто-то подобный. И пусть они или он будут несовершенные, злые и коварные… но пусть они будут!

Точка исчезла. Люлик открыл глаза.  Он увидел лицо врача.  «Слава богу», — произнес доктор: «мы вас вытащили…».

«Как жаль», — сказал другой врач: «Если бы только его привезли чуть-чуть пораньше…».

25.5.34