Ортодокс

Дверь открыл высокий ясноглазый дедушка, с жидкой, но длинной полуседой бородкой, розовыми крапинками на лице, придававшими коже румяный оттенок, если глядеть чуть издали, и - болезненности, если подойти поближе. Он был обут в теплые чуни из войлока, а одет в серый подрясник. Открывая, руки он не подал. Но Пал Палыч привык уже к этому на карантине: и то, что руки не подают, и что отходят подальше поздороваться.

 
Он вошёл, огляделся в натоптанной кем-то прихожей, куда пристроить рабочую обувь и, отряхнув от налипшего снега ботинки, поставил их в продолжение ряда из пятилитровых баклажек с прозрачной водой. Достал рабочие тапочки из сумки. И тут его качнуло. Нагибаться после вчерашнего надо было бы осторожнее. Пошарив по карманам, он нашел бумажку.


Дедушка посмотрел на него вопросительно.


- Архангелогородский? Артемий Афанасьевич? – прочел, непроизвольно морщась, на наряд-заказе Палыч.


- Афанасий Артемьевич, - откликнулся дедушка неожиданным басом. И улыбнулся.


- Я счётчики на воду пришёл пломбировать, - признался Палыч, дыхнув на хозяина квартиры вчерашним Крещенским перегаром, и сунул ноги в холодные шлёпанцы. – Диспетчер вам звонил? Поверку сделали? Надо пломбы ставить и акт оформлять.


- Надо так надо. Извольте. Проходите.


Дед смело сделал шаг назад, не боясь запутаться в длинных полах своего одеяния. Из бесконечного рукава выпросталась, наконец, белая, бледная ладонь и указала на дверь ванной комнаты, чуть её не достигнув.


Пал Палыч прошёл у него под этой рукой как под шлагбаумом.


В ванной, открыв люк в нише со счетчиками, он обнаружил их, мягко сказать, в неудобном положении: добраться до приборов с пломбами через частокол труб, фильтров и редукторов, было проблематично. Облицовочную плитку ломать у деда он бы не стал. Да и ни сил, ни желания делать что-то дополнительно после вчерашнего загула не было. Его подташнивало. Без посторонней помощи обойтись, казалось, невозможно. Палыч понял: надо звать старика.


- Можно… Артемий… Как вас?.. Тут помочь надо!


- Отец Афанасий. Можно просто – батюшка. А вас как звать-величать, божий человек?.. Что за нужда? – участливо отозвался дедушка у него за спиной.


- Павел я… Павлович… Да вот… Подсветить… И тросик помочь заправить…


- Каким образом?.. Ах, попасть тросиком вот в эти технологические отверстия на накидной гайке?


- Да, на «американке» …


- Это будет довольно сложно, - рассуждал вслух старик, приглядываясь к трубам. – Я бы на вашем месте не рисковал. Взял бы паузу. Подумал. Выпил что-нибудь… У меня после Великого водосвятия вода осталась. «Днесь вод освящается естество». Выпейте, не побрезгуйте…


Выпить Палычу хотелось. Хоть и воды. И он пошёл за стариком. Помог принести ему одну из пятилитровых бутылей из коридора. Налив ему кружку, батюшка усадил его на край ванны и присел рядом, аккуратно приподняв край подрясника.


- Пейте, пейте, не торопитесь… Вода у нас славная. Сладкая. У меня приход в Калиновке. Не бывали?.. Родник там жемчужный, пруд старинный, взгорки, леса… Как духовник мой, отец Епифаний, преставился, я из столицы на служение в Тихвинскую церковь, к нему, к его святым мощам, напросился. Лет сорок назад… Не отказали, Слава тебе, Господи!.. С тех пор и служим с матушкой Параскевой на Благо Господне!


- Постойте, батюшка, - припомнил Пал Палыч. – Там теперь три дома всего, церковь да кладбище. И вообще, говорят, через неё федеральная трасса пойдёт…


- Так-то оно так… - медленно произнес отец Афанасий. – Вот и сын неразумный мой квартиру эту купил, переселять нас собрался, не понимая, что ни к чему нам это испытание, что должно на служении быть и о храме, и о могилах заботиться.


- Как же вы там живёте? – удивился Пал Палыч. – Там, по-моему, не то что газа, а электричества-то нет… До города километров тридцать, и дорога щебёночная по лесу… Кто же к вам в церковь ходит?


- Приход небольшой. Параскева моя да две Татианы. Вдовы. Но служим по праведному, акафисты читаем, храм в порядке содержим, за могилами ухаживаем. У них там и деды, и отцы, и мужья лежат, светлая им память… Такое не бросают, пока живые да Бог здоровья даёт. И за детей молимся, за здравие, и за внуков… И живем им не в обузу. Сами себя содержим с Божьей помощью.


- Это как?

 
- Огороды, птица, коза… Лес, пруд… А что ещё надо?.. Я вот, божий человек, деньги в глаза не видел лет двадцать, и не нужны они мне. Один грех от них, от денег. Я и жалованье своё в пользу храма перечисляю. И матушка моя также. И как-то легче без этой срамоты. Спокойнее… Да и забываешь, на что они нужны… Муки, масла постного, соли да спичек в своё время паства моя много скопила. Да и по брошенным избам, где зерно, где крупа осталась. А где и чай, и сахар, и мыло хозяйственное…   Надолго хватит…


- И телефонов нет? Скорую вызвать?


- Нет. Ни телевизоров, ни интернета вашего, ни радио. И газет мы не выписываем. Зачем? Что в Божьем мире может измениться, чего мы не знаем? Всё уже было… А скорая к нам всё одно не доедет. Хоть на сосну залезь, да оттуда зови!.. Татианы травы целебные собирают. Помогают при хвори.


Пал Палыч загрустил. И попросил ещё кружку вкусной воды.


Отец Афанасий налил чуть не под самый край, не пролив ни капли, и спросил неожиданно:
- А вы, Павел Павлович, куда старые свинцовые пломбы деваете? Выбрасываете?


- Конечно. А куда их девать?


- Ну, раз выбрасываете, вы их лучше мне дайте… Матушка Параскева рыболовством иногда на пруду занимается, а грузила теряет последнее время, не находит в траве. Видит уже плохо. Вы бы ей этим большое одолжение оказали…


- Да давайте я вам пустых пломб отсыплю!


- Не надо… Нам чужого не надо… А вот использованные, если выбрасываете, эти я возьму… Любо-дорого посмотреть, как паства моя у пруда сидит: солнышко на закате розовое, и платочки белые на солнышке розовеют… Нет, они и карасей, и плотву приносят, и окуня. Нажарим, чем вам не разговенье?.. Нет, летом хорошо у нас. Вы заезжайте, Павел Павлович. Храм у нас старинный, редкий… И ещё хочу у вас спросить: что люди говорят про войну какую-то?


- Вы не знаете?! – с недоверием спросил Пал Палыч. И замолчал.


Отец Афанасий внимательно посмотрел на него, отвернулся и насупился. Они надолго замолчали. Пал Палыч внутренне простонал и закрыл глаза.


- Значит, правда… И давно?


- Скоро год.


- Год?!


- Ну, в общем, там надолго. На наш век хватит… Мобилизация была…


Отец Афанасий что-то зашептал в полголоса и несколько раз перекрестился.


- А всё деньги эти проклятые… Деньги, пропади они пропадом! Не дотерпели до смерти моей!.. Что же я пастве своей скажу? Как я им в глаза посмотрю? О каком Боге вспомню?..


Он вдруг встал и вышел из ванной. В квартире стало тихо и неуютно.


Пал Палыч вздохнул и принялся за работу. Несколько раз, протянув дрожащие с похмелья руки в нишу с трубами, он пытался попасть тросиком в невидимые отверстия наощупь, но тросик предательски сгибался и не хотел туда попадать. Наконец, он оставил это занятие, поняв, что попытки его бесполезны, обернулся и вздрогнул. Отец Афанасий стоял перед ним с початой бутылкой водки «Ортодокс» и просфорой в одной руке, и рюмкой – в другой.


- Брось, Паш… Давай-ка помянем невинно убиенных за Мамону. Оно тебе на пользу пойдёт… Ребята вот воду святую заносили, оставили… Видно, не зря…


Они выпили молча, по очереди, из одной рюмки, разломив просфорку на двоих, поровну.


Уходя, Пал Палыч отсыпал отцу Афанасию из коробочки с десяток новых свинцовых пломб и отмерил сажень тросика. Матушке Параскеве на поводки. На случай, если щука клюнет на живца, чтобы леску случайно не перекусила.


Бланк акта о пломбировании он заполнил уже в конторе, устроившись в уголке, подальше от людей. Чтоб запаха не слышали.


И за батюшку сам расписался. Всё равно не встретятся уже. Счетчики пломбируют раз в шесть лет.