Сбежавший из ада

 1.
    - «Будь проклят тот день, когда я сел за баранку этого пылесоса!» - сколько раз за свою жизнь  повторял я слова из полюбившейся ещё в детстве комедии, когда судьба  больно щёлкала меня по носу за излишнюю доверчивость к людям или за неудачу в очередной авантюре.  Но беспокойная натура снова и снова  гнала меня в погоню за новой и новой синей птицей, успокаивающе нашёптывая на ушко, что все прошлые синяки и шишки ничто перед ожидающей меня   вот за этим - в крайнем случае,  следующим за ним   поворотом  - небывалой находки.

    Вот и сейчас, трясясь на переднем сидении чудом не развалившегося ещё в прошлом веке «уазика», строил я уже ставшие привычными грандиозные планы. Под колёса ложилась местная «автострада» из двух -  на ширину колеса «КрАЗа» -  полос  бетонных плит, оставшаяся от старой армейской дороги к зенитно-ракетному полигону почившего в бозе Союза нерушимого.  Если бы навстречу попалась даже арба с впряжённым в неё ленивым ишаком, кому-то из нас пришлось бы сворачивать на обочину и пережидать, пока более удачливый – или более нахальный – путешественник не пронесётся мимо, с восточной невозмутимостью глядя перед собой и даже не помышляя показать оттопыренный средний палец лоху, глотающему пыль тысячелетних барханов,  тоже путешествующих под этим знойным солнцем к одним им ведомой цели. Моя же цель была ясна и ведома мне, и кружащий высоко в небе пустынный хищник уже мог видеть её за скрытым от меня горизонтом.

    Путь мой  лежал к кишлаку Урус-Шайтан, почти неведомому миру, но весьма знаменитому в среде чёрных нумизматов. Пару тысяч лет назад кишлак  был довольно большим по здешним меркам городишкой, стоящим в центре оазиса с озером и впадающей в него рекой с чистыми прохладными водами, неизвестно откуда берущей драгоценную влагу и неизвестно в какие чёрные глубины её отдающей. Много чего произошло за эти годы: оазис занесло песком, чистая река превратилась в зловонный ручей с говорящим самим за себя названием Сасых-су – что в переводе означает «вонючая вода» - а гордые аборигены пустыни, некогда разгромившие в пух и  прах передовой отряд самого Александра Македонского, превратились в ленивых жующих нас жителей не менее вонючего стойбища на самом краю дикой пустыни и не менее дикой страны.

    Некоторое оживление в жизнь местного бомонда внесли конники товарища Будённого, брошенные в начале двадцатых годов на борьбу с басмачами. Конники вихрем пронеслись по пустыне, порубили этот самый бомонд на капусту, присвоили кишлаку гордое название Ленин-бабА и с развёрнутыми знамёнами умчались навстречу мировой революции. Кишлак же снова впал в спячку ещё на добрые семьдесят лет.

    В следующий раз кишлак проснулся, когда три мерзавца  в Беловежской пуще решили поделить большую страну на кишлаки и аулы.  Какая-никакая цивилизация коснулась и этих забытых Аллахом мест – в девяностые капусты накрошили поменьше, чем в двадцатые.  Когда последний потомок комиссаров, бросив нажитые трудами праведными манатки, отбыл на земли предков, потомки басмачей переименовали Ленин-бабУ  в Урус-Шайтан, запаслись насом, распрягли ишаков и вернулись к тысячелетиями накатанной предками жизни…

    …Но оставим в стороне конников Будённого  и тоже вернёмся -  к не менее славным конникам Александра. Перед фиаско в цветущем оазисе завоеватели успели поживиться богатой добычей на своём долгом ратном пути из греков в варяги – и всё это досталось победителям.  Жизнь среди пустыни учит бережно относиться к запасам саксаула и карагача, к воде и пище – а тем более к золотишку и перлам с лалами. Большая часть отнятого у незадачливых эллинов  была уложена в глиняные кувшины и медные тандыры и затырена под глинобитными полами дворцов и хижин, рассована по глубоким колодцам и доверена пескам в укромных уголках местной натюр, а у части аборигенов появилась новая забава – побродить ночью по окрестностям с кетменём.  Несмотря на то, что забаве этой пошло уже третье тысячелетие, нет-нет да и услышишь передаваемую шёпотом новость  о неожиданно разбогатевшем и спешно покинувшем родные места обладателе счастливого кетменя, а на международных аукционах всплывают всё новые и новые античные шедевры, об истинном  происхождении которых можно только догадываться.

    Не буду говорить об источнике, но мои сведения были верными, добытыми максимум из третьих рук, в багаже вместо примитивного кетменя лежал купленный на последние деньги суперсовременный металлоискатель и сейчас я был в полушаге от успеха, богатства и, чем чёрт не шутит, славы…



2.

    … Видимо, приняв  сосредоточенное молчание за скуку, водитель предложил мне сесть за руль.  Весь мой водительский опыт ограничивался верчением баранки педального автомобильчика в далёком детстве, о чём я честно предупредил Фархада, на что тот резонно заметил: из колеи не выскочишь, встречных-поперечных здесь нет, а любое умение может пригодиться в самый неожиданный момент. Мы поменялись местами, и вот уже будущий ас шоссейных дорог и гроза автобанов начал наматывать первые в своей жизни километры на лысую резину допотопного «уазика».  Постепенно это занятие так захватило меня, что я не сразу заметил застывшего метрах в трёхстах от дороги верблюда.  Нужно ли говорить, что с кораблями пустыни в Донецке такой же напряг, как в соседнем Изюме с сахаром в сезон созревания клубники? Поэтому, недолго думая, я заглушил двигатель и, не слыша недовольных воплей Фархада, помчался знакомиться к первому встреченному на пути живому верблюду. По мере приближения животное становилось всё больше и больше, шаги мои короче и короче, и вот, почему то сделав «козу» и ласково приговаривая невесть откуда взявшееся «бодя-бодя-бодя», я уже обречённо семенил навстречу судьбе. Когда до неё оставалось шага три-четыре, судьба подняла на меня свои слезящиеся, наполовину закрытые свалявшейся шерстью глазки, лениво пожевала слева направо и справа налево (точь- в- точь, как мой бывший шеф) губищами, и я понял – это кирдык, о котором пытался предупредить Фархад. В следующий момент в лицо мне полетело с полведра мерзкой вонючей слюны, а перед лицом замелькали такие же вонючие задние ножищи оказавшейся женского роду моей незадачливой юдоли. Назад я бежал гораздо быстрее. Злость и обида застилали мой разум, когда со скрежетом врубив первую передачу и время от времени протирая от  вонючей скользкой субстанции глаза, я свернул с дороги и ревя клаксоном ринулся к верблюдице. Та быстро оценила изменившуюся диспозицию и, взревев, запетляла между барханами, наверно, размышляя на ходу, что кирдык – штука переменчивая.

    Так мы и ворвались в Урус-Шайтан. Верблюдица помчалась дальше по улице, громко жалуясь на нахального пришельца, а я лихо затормозил у чайханы. Что ни говори, а главное для пилота взлёт и посадка.


            Продолжение следует...