Рассказ шестой - Борька

Майн Штейтелэ, Аутодафе

Рассказ шестой - «Борька»


Забор стоял за сараем. За забором жила семья Дениса  и Параскицы Руссо.  Окна их спальни и гостиной смотрели на забор и сарай. Забор и сарай принадлежали семье Шлосберг.

Родившийся розовым, гладеньким и до умиления потешным, Борька очень быстро рос, мужал и набирал вес. Голос его тоже быстро менялся. Со временем он приобрел  средние тона баритона, хотя иногда срывался  в фальцет и даже переходил в контра меццо-сопрано.

Денис Руссо был учителем в Молдавской средней школе #1. Мужчина среднего роста, лет сорока пяти,  с уже обозначившимся  животиком и поредевшими, но еще черными волосами, он не отличался какими-то из рода вон выходящими качествами. По утрам уходил в школу. Учил чему-то детей. И к часам пяти возвращался домой - ужинать , читать газеты и проверять домашние задания учеников. Вообщем, прожигал он свою жизнь на очень медленном огне.

Но в один злокачественный момент, эта жизнь, жизнь Параскицы и их дочки Вероники каким-то образом пересеклись с жизнью Борьки.  Даже, не пересеклись, а скорее, плотным образом прилипли, утонули одни в другой, приобрели какую-то  зависимость и законченность. И такой симбиоз продолжался целых два с половиной года.

Состояние Бардо, согласно легенде определяется,  как  место между землёй и небом. Жизнь на небе является метафизическим состоянием души. В то же время, на Земле - это физическое проявление желаний и кармы. Находясь в состоянии Бардо, душа не понимает: все, что держало ее здесь, внизу, кончилось, а то, что будет наверху, ещё не началось. Именно так определяется модальность состояния Бардо. Но Борькина  душа еще об этой модальности не знала.

Саломон Шлосберг был женат. Его жена, Софа, поначалу в паспорте значилась как София Двойра Мельникова, но выйдя замуж, взяла фамилию мужа. Чем в последствии его упрекала в очень, и не очень, сложные, моменты их взаимоотношений.

Мама Соломона, Эсфирь Леонидовна или Лейбовна, маленькая полная женщина лет шестидесяти,  страдала варикозом. У нее сильно болели ноги. Тяжело было стоять и ходить.  Тем  не менее, она пекла очень вкусные сдобные пирожками с вишнями. И прятала их от Люлика, ее единственного внука,  чтобы он не съел их всех сразу. Но куда бы Эсфирь Леонидовна, не прятала противень  с пирожками, а прятала она его на верхнюю полку кухонного шкафчика, Люлик, начитавшийся романов Агаты Кристи, и повторяя Эркюля Пуаро, находил их с необычайной ловкостью. Никакие увещания и просьбы, и разговоры о коликах в животе, как результат потребления горячего теста, не помогали. Логика была проста. Бабушка печет пирожки. Пирожки с вишнями не являются музейным экспонатом. И к тому же, холодные они теряют свою девственность, вкус и запах.  Их надо есть пока они теплые.

Когда Соломон привёз Борьку, Люлик  делал уроки на веранде. Борька не произвёл на него особое впечатление. Напротив, ему показалось что Борька, как-то не вяжется, вернее, не вписывается в семейную фотографию. Но Люлика мнение никто не спрашивал. Все пытались погладить спинку  младенца. Сюсюкали и умилялись.

Первые три недели Борька жил в большой картонной коробке. Эсфирь Леонидовна кормила его молоком из бутылки с соской. Борька с удовольствием сосал молоко и спал.  Чуть повзрослев, он начал шататься по дому.  Наведывался и в спальни откуда Эсфирь Леонидовна , возмущаясь, его выгоняла гневными криками. «Gein avek brat!», что в переводе с Идиш означало: «Уходи мерзавец!».

Он не обижался. Убегал на кухню и там гадил возле плиты. Такие оказии происходили очень часто, и отрицательно действовало на мораль семьи. 

Но к счастью, наступил день, когда плотники соорудили что-то вроде маленького свинарника за стеной сарая. Они сделали навес и заборчик c калиткой. Борьке понравилось новое местожительство.  Он был счастлив. Борька любил жизнь такой, как она ему представлялась. Эсфирь Леонидовна была его главной и единственной музой. Она готовила ему кукурузную кашу, и он, повизгивая,  с удовольствием проглатывал эту кашу, одновременно, расплескивая содержимое  корытца по сторонам.

Семья Руссо часто открывали окна спальни и гостиной, дабы насладиться свежестью прохладных летних вечеров. Им в самом черном сне не могло присниться, что ждет их в ближайшем  будущем

Борька обладал прекрасным аппетитом и при отсутствии  санитарных условий исправлял свою нужду где попало. Ему это совершенно не мешало. И запах тоже.

Время шло и количество нечистот росло. Иногда приходил специалист по чистке свинарников. Но не очень часто. Борька не обладая манерами воспитанного Homo Sapiens, разбрасывал кукурузную кашу, отруби и остальную пищу вокруг себя. Что добавляло пикантность существующим нечистотам.

Радостям больших зелёных мух не было предела. Они с огромнейшим удовольствием прилетали пообщаться  с Борькой, и заодно плотно пообедать. Иногда, они заглядывали к супругам Руссо. . Ио там такого изобилия, как у Борьки, конечно не было.

Рядом с сараем стоял старый дуб. Осенью созревшие желуди скрасят стандартный рацион и добавят много удовольствия  в Борькину жизнь.

Вероника росла очень красивой девочкой. Она была стройная, худенькая, с длинными ножками.  Ее глаза были такие черные и такие большие , что в них мог утолить  свой гнев и ярость самый страшный циклоп из Одиссеи Гомера. Её взгляд, был подернут воздушной дымкой. Ее улыбка обещала то, от чего отказаться было абсолютно невозможно. Люлик видел ее несколько раз, случайно, на улице, но знаком не был. Вероника, конечно, ему нравилось и он часто о ней думал.

В детстве разница между девятью и двенадцатью годами громадна, как Гранд Каньон, находящийся в штате Невада.

Хотя семьи Вероники и  Люлика и были соседями, но они никогда не общались. Люлик не навязчиво подглядывал за Вероникой из-за забора, позади сарая. Когда Борька въехал в свои апартаменты, Люлик лишился этой возможности.  Он сильно разочаровавшись и разозлившись, начал строить планы как избавиться от Борьки. Денис и Параскица тоже строили планы. Но ни Люлик, ни супруги Руссо  ничего толкового не придумали.

Прошло несколько месяцев. К поздней осени, когда желуди действительно начали падать со старого дуба, Борька уже набрал достаточное количество килограммов и превратился в довольно крупного поросенка. Его место жительство начало приобретать вид настоящего свиного  хлева.

Свинья, по натуре, очень чистое существо, но поскольку ее интеллект весьма близок к интеллекту некоторых людей, то времени на уборки, мытье посуды и походы в туалет у нее нету. За домашними животными  надо следить. Но если это животное хрюкает, то можно и пофилонить. Тем более, что они не возражают, и может быть, им это даже нравится.

К ранней весне следующего года Борька набрал еще весу.  У него выросла плотная щетина и хотя он остался блондином все же тут и там присутствовали черные пятна. Он был живой и игривый. Он хрюкал и бегал по свинарнику,  когда Эсфирь Леонидовна приносила ему отруби.  Но  к сожалению, ей было трудно  ходить по мартовскому мокрому снегу. Кормежкой занялись другие члены семьи. Утром это была Софа, а после школы - Люлик. Сначала Люлик отбрыкивался и отклонялся от возложенной на него, обязанности, но потом, как-то увидев Веронику за забором, изменил свое мнение.  «Может быть она со мной заговорит…», думал он.

И действительно, в одно из кормлений, Вероника, перегнувшись через забор, сказала:

- Какой хорошенький, - имея ввиду то ли Люлика, то ли Борьку.

- Да, - несложно ответил Люлик.

Борька одобрительно хрюкнул. 

- А сколько ему лет? - спросила Вероника.

- Скоро будет год, - ответил Люлик, смотря вниз, под ноги.

Борька еще один раз одобрительно хрюкнул. 

- А ему не холодно? - продолжала задавать вопросы Вероника, почему-то глядя в упор на Люлика.

- Не знаю. Он ведь не умеет говорить. Но наверно не очень, - ответил Люлик, чувствуя, что еще немного и он признается в любви.

- А что он любит? - как назло спросила Вероника.

Ее вопрос оставлял какую-то двусмысленность интонации.

- Не знаю может быть варенную картошку или капусту, - ответил Люлик, вспомнив, что бабушка иногда варила в казане качаны и листья капусты.

- Ну хорошо, я пожалуй пойду…- сказал он, хотя был готов вести эту беседу до бесконечности.

- До свидания, - ответила, улыбнувшись, Вероника.

Махнула ему рукой и спрыгнула с деревянного ящика, на котором она стояла. Люлик тоже махнул рукой и закрыл за собой калитку. Борька закончив трапезу, зашел под навес и ощущая приятную сытную тяжесть, задремал.  Солнце спряталось за тучами и наступил холодный мартовский вечер.

Этой ночью Люлик долго не мог уснуть, а когда все же заснул, то ему приснился приятнейший сон. И конечно - Вероника.

Они еще несколько раз встречались у  Борьки. Но потом пришло лето. Вероника уехала в деревню, где жили родители Параскицы. А когда она вернулась, то это была другая Вероника. Она сделала себе прическу «Бабетта идет на войну» и превратилась в почти взрослую девушку. Борька ей стал совсем не интересен. В деревне было множество свиней. Люлик тоже повзрослел и его чувства приутихли. Появились другие интересы. Так прошел этот год. А потом еще полгода.

Денис и Параскица привыкнув к ситуации, к которой привыкнуть невозможно, отказались от решительных действий и стали ждать. Соседство Борьки и  зеленые  мухи им почти не мешали. Ко всему можно привыкнуть.  Окна в гостиной и спальне всегда оставались закрытыми.

Стояло бабье лето. Воздух был наполнен запахом дыма. Уже топили печи. Занятия в школе начались, но сегодня Люлик был болен. У него воспалились гланды и болело горло.

В семь часов утра скрипнула калитка. Два сильных мужика в резиновых сапогах и фуфайках проследовали к веранде. Соломон пил чай с маковым рулетом. Он вышел к мужчинам и они поздоровались. Поговорили о чем-то. Соломон показал рукой на сарай и вернулся пить чай.

Борька начал визжать.  Сначала грустно, нижними тонами баритона, потом нотами повыше. Посетители ему не понравились. Он не знал  зачем пришли эти люди. Но они ему определено не нравились. Его маленькие добрые глазки налились кровью. Он занял оборону.

Один из мужчин держал в левой руке грубую  веревку.  Другой тяжелую лопату. Оба начали теснить Борьбу к стене сарая. Борька упирался и визжал. Визжал диким фальцетом. Сначала с угрозой. а потом с отчаянием. Резиновые сапоги хлюпали по холодной жиже. Ноги скользили. Борька сопротивлялся как мог. Но люди были умнее. Тот с лопатой стукнул Борьку по голове и Борька,ошалевший от удара, пошатнулся. Дальшое все было проще. Веревка петлей затянулась на толстой шее Борьки. Ему стало тяжело дышать. Бешеный животный страх охватил все его существо. Борька уже не мог четко думать. Фальцет становился все выше и выше. Ноги подкосились и триста килограммов живого веса рухнуло в растоптанное месиво. Он лежал и тихо хрипел. Мужчины связали борькины ноги. Стукнули еще раз, для уверенности, по голове. Борька затих.  Тот кто был помоложе притащил короткую лестницу. Они привязали Борьку к лестнице перевернули ее и понесли во двор на открытое место. Там они поставили  лестницу на деревянные козлы и достали инструменты из потрепанной кожаной сумки. Борька, вдруг пришедший в себя, завизжал душераздирающим, в предсмертной тоске, криком. Он понял, что Эсфирь Леонидовна не придет и не избавит его от незаслуженных мучений и что он никогда не вернется в родной свинарник, где так быстро прошла его свиная жизнь. Эсфирь Леонидовна тихо плакала. Первый раз после смерти мужа. Люлик не знал, что происходит. Но на душе скреблись кошки. Очень сильно болели горло и голова, хотя температура была невысокая.

Кровь потекла из маленького отверстия, именно в том месте, где секунду назад мчалось  в бешеной погоне за ускользающей жизнью,  Борькино большое сердце. Он дернулся и ушел, не успев помолиться и потосковать о своей преждевременной кончине. Его душа взмахнула розовыми свиными крылышками и устремилась в небо. Она ни разу не взглянула вниз на то, что происходило с телом Борьки. Перед ней открывалось мягкое сияние состояние Бардо.

Этим утром супруги Руссо вздохнули с облегчением. Кошмар последних двух с половиной лет кончился.

На следующей день принесли свежее мясо  на отбивные, котлеты и жаркое. И еще сало. Мама Люлика нашпиговала сало чесноком и спрятала в морозилку на потом.  И позже, уже в конце декабря, Шлосберги радовались бутербродам с  копченным окороком и пастромой. Эсфирь Леонидовна не прикоснулась к этому изобилию. То ли соблюдая законы кашрута, то ли вспоминая Борьку.

                *****

Прошло очень, очень много времени. Почти полвека. Люлик вырос, женился, уехал из районного центра в другую страну. Его дети выросли. Женились и вышли замуж. Появились внуки и внучки.

В принципе, жизнь была сейчас приятная и спокойная. Но случались иногда минуты, когда неизвестно откуда, вдруг, возникали в памяти Леонида  Соломоновича то бабье лето и тот поросячий визг, который померещился ему, когда он болел ангиной и не пошел в школу.. И еще, почему-то, он вспоминал вкус копченного окорока, пастромы и запах нашпигованного чесноком сала. И новогоднюю елку в углу гостиной. И под ней розового поросенка, с крылышками из мармелада, который держал шоколадку в его маленьком рыльце.

Люлик видел перед собой бабушку, Эсфирь Леонидовну, маму и папу, и еще, девочку Веронику, и Дениса, и Параскицу Руссо… Они все были тут рядом, и в то же время - так далеко. И он знал, что наверняка с ними встретится. И что Борька тоже будет там. И конечно же, будет хрюкать и визжать баритоном переходящим в фальцет.

С открытого балкона открывался изумительный вид на залив и океан. На тумбочке в спальне, у изголовья кровати, лежали «Преступление и Наказание» в твердом переплете.


19.5.2023