Трогательная простота деревенской глубинки

На отдых мы останавливались в деревне Киселево на берегу Днепра у Жиговки и Валюшки. Пять редко стоящих домов, которые и деревней то можно было назвать с трудом, «для отдыха в тиши, так были хороши…», несмотря на отсутствие электричества и водопровода. Отдавало первобытной экзотикой.  Руководство совхоза давно уговаривало жителей Киселёво перебраться в деревню Волково в новые дома. Учитывая перспективу переселения, дирекция не организовывала водопровод в деревне Киселёво и не проводила электричество. Инерция старых жителей, их привычка к родному месту не способствовали переезду. Валентина Степановна Гурьева перебралась в новый дом в деревню Волково, только когда не стало её матери. Жиговка отправилась в потустороннее путешествие, лежа на своей русской печи, у которой провела жизнь.
Когда я впервые увидела Жиговку, то была удивлена её благообразностью, широкой приветливой улыбкой и быстротой движений  невысокой  возрастной «шустрячки».
Конечно, в дом на берегу Днепра нас привела Валентина Степановна Гурьева, которую мои родители отыскали на ферме в деревне Волково. Валюшка, для меня тетя Валя, работала бригадиром животноводческой бригады в местном совхозе. Про Валюшку нам рассказала Степанида Яковлевна, когда мы навещали её в Усвятье. Валентина Степановна Гурьева впала в ступор, увидев нашу компанию. Но моя мама шагнула навстречу и она воскликнула: «Ленушка!..» - двоюродные сёстры крепко обнялись, спустя четверть века. Дальше были приветствия, «обнимашки», несмолкаемый гул беседы между Валюшкой и Ленушкой.
Бабуля Жиговка, поприветствовав и разместив нас, быстро переоделась в «новьё»: праздничную поддёву с вытканным рисунком на рукавах, штапельную зеленую юбку и тканый с нарядным рисунком фартук, на голову повязала тонкий фуляр. Самовар раскочегарили во дворе, накрыли стол к чаю с московскими гостинцами. Жиговка водрузила на стол большую крынку топленого молока. Какая же толстая золотистая пенка привлекала взгляд! Мне повезло: вся эта вкуснятина досталась мне, потому что моя любимая двоюродная сестричка Галка терпеть не могла пенки.
Эмоциональные всплески: «А, помнишь!..» плавно перетекли в тихую беседу, потому что тётя Валя, уставшая после ранней утренней дойки, бросив ватную телогрейку в междугрядье картошки, заснула. Жиговка, оставив нас ненадолго, пошла отнести мешанку свинкам. Как вдруг из хлева донеслось: «Худая табе боль. Хворостина по табе плачеть. Рыло твое ненасытное». Ругалась Жиговка беззлобно. Оказалось - она нарядная, гордо несла шайку с мешанкой и вошла в загон, а когда стала вываливать еду в корыто,  благодарный хряк боднул её головой под колени. Жиговка удержалась и не рухнула в корыто, но когда её во второй раз приласкал хряк, она с шайкой в руках села новой юбкой на навозный пол загона  в хлеву. Так бесславно закончилось дефиле в нарядной одежде. Стесняясь, бурча себе под нос, бабулечка переоделась и присоединилась к компании. Она рассказала, что свинок выращивают и сдают в совхоз на мясо за деньги. Сами давно не заготавливают для себя свинину, да и зачем, когда всё можно купить в магазине в деревне Волково.
От Валентины Степановны мы узнали, что на изгибе Днепра, недалеко от её молочной фермы в Волково, направо от пологого спуска к реке есть  небольшой пляж с черным песком. Напротив пляжа брод на противоположную сторону реки.  Там, между нынешним руслом и старицей цветущий луг, на который четверть века назад Ленушка и Валюшка переводили коровок Лысёху и Ночку попастись на сочной травке.
Как-то Жиговка сказала, что можно идти в лес за черникой. Нас уговаривать путешествовать пешком, не было нужно. Прихватив бидончики и небольшие лукошки для ягод, компания в сопровождении двух местных мальчишек одного возраста со мной и Галкой вышла за околицу и направилась по проселку к лесу. Предлесье, по которому тянулся проселок, было очень живописно: невысокие кудрявые березы рядом с редкими высоченными соснами и многочисленными крупными кустами орешника с роскошным травяным ковром внизу под деревьями. Вдруг папа привлек внимание всех, сказав: «Посмотрите, впереди два великолепных щенка восточно-европейской овчарки!». Когда мы с мальчишками разглядели спокойно стоящих, повернув в нашем направлении головы, «собачек», то поняли, что перед нами, никем не пуганые, волчата. Мы приближались, а волчьи щенки, возрастом около шести месяцев, спокойно на нас смотрели, а потом медленно удалились в пролесок.
Сосновый бор корабельных сосен напоминал царский высокий терем с анфиладами просторных палат, пол которых устелен сплошным ковром из молочно зеленого мха. Поверх этого природного ковра выглядывали многочисленные кустики черники с крупными ягодами. Через двадцать минут во рту у всех были сине-черные языки и в руках полные лукошки. Ягоды из лукошек мы пересыпали в бидончики, которые были привязаны у поясов родителей. Ещё полчаса и, все ёмкости заполнены - можно было двигаться к дому. Тетя Валя после утренней дойки каждый день приносила домой ведерко молока с добавленными в него сливками. Все ели собранную чернику с молоком и были довольны таким изысканным десертом.
Мы часто отдыхали после утреннего купания на зеленой лужайке около дома, на груди у папы обыкновенно шлепали два месячных желто-зеленых гусёнка и пощипывали за росшие там волосики. Жиговка сказала, что сумасшедшая гусыня села на пару яиц и вывела гусенят слишком поздно, чтобы запустить их в общую стаю, которая гуляла у воды далеко от дома. Гусенята приняли нашу компанию за «своих» и, как только мы приземлялись на травку, ручные птички оказывались рядышком. У Жиговки взрослую стаю гусей с хорошо подросшими птенцами возглавлял свирепый щипачий гусак. Каждый из гостей обходил его стороной, сильно побаиваясь, потому что бега с этим гусаком всегда были в его пользу. Сама бабуля Жиговка выходила с крыльца с дрыном, гусак сторонился и сильно шипел. Как-то она не углядела гусака и, он щипнул её за зад так, что она закричала. Природный темперамент бабульки не позволил снести такую наглость, Жиговка схватила гусака за шею и огрела им стену хаты. На том нахальное существование наглой птицы прекратилось. А, наша компания несколько дней ела гусиную лапшу и пироги «курники» с чудесной начинкой из гусиного мяса.
Родители не раз навещали Степаниду Яковлевну в Усвятье, папа починил старушке забор, а моя мама прибралась в новой избе и окучила картошку в огороде.
Однажды Жиговка попросила меня и Галку сходить в магазин за хлебом. Взяв кошелек, мы вышли на улицу и тут нас остановил окрик бабули: «Дявчонки, вы што, чушки? Срамотить мяне по дяревне удумали? Нешто понарядней нету одёжи?» Пришлось переодеться: на мне была батистовая белая блузка и кипельно - белая в крупный коричневый, желтый и зеленый горох пикейная юбка-восьмиклинка. Галка красовалась в сатиновом ярком оранжевом сарафане с принтом зеленых и желтых листьев и с большими оранжевыми бантами в волосах. Одобрив прикид гостей из Москвы, бабуля перекрестила нас и, мы гордо зашагали по дороге. Галка вдруг завизжала «как резаная», кружилась как ненормальная и я не могла добиться объяснения. Ничего не говоря, она тыкала пальцем в бант и продолжала орать. Всё оказалась проще простого: пчёлка приняла воздушный яркий бант за цветок, запуталась в ленте и жужжала Галке в ухо. Бант пришлось снять, ленту вплела в косичку. Так и пошла моя сестричка с ассиметричной прической: с одной стороны хвостик с пышным бантом, с другой худенькая косичка с висячей лентой. В магазине в Волково кроме продавщицы никого не было, она задала нам десяток вопросов, отпустила хлеб и, мы бодрым шагом отправились домой. На обратном пути заглянули на ферму к тете Вале. Она обрадовалась нам и попросила меня отвести коня на водопой к реке, пока Галка знакомилась с телятками. С конем я была знакома, нам тетя Валя разрешала править телегой, в которую впрягали коня с непонятной кличкой - «Зеленый» - хотя по окрасу он был «серый в яблоках». Я, «не мудрствуя лукаво», вскарабкалась на спину «Зеленого» и, держась за гриву, медленным шагом направила коня по спуску к реке. Размеренно шагая, «Зеленый» кивал головой, а я потихоньку сползала к шее, когда он зашел в воду и наклонился, чтобы напиться, я в грязной от пыльной спины коня нарядной одежде упала в воду и стала «чумазой хрюшкой». Сдав «Зеленого» тете Вале, мы тщетно пытались привести меня в порядок. Так и пошла домой. Хорошо, что сумка с хлебом оставалась у Галки и не намокла.
Однажды мы стали свидетелями производства спиртного на старинной конструкции из чугунков склеенных хлебным мякишем. Жиговка хорошо усвоила этот процесс, ассистируя Дмитрию Петровичу и Фоме, когда они гнали самогон в большом дупле векового дуба. Учитывая то, что спиртное во все времена было расхожей валютой, Жиговка с завидной периодичностью собирала конструкцию из разнокалиберных чугунков. Однако, у неё этот процесс осуществлялся в избе, большой чугун нагревался на русской печи, стояла жара и приходилось спать «в бане» в опьяняющем паре.
Местные мальчишки прикатили нам баллон от трактора, чтобы у нас был свой речной транспорт. Мы с Галкой убегали высоко по течению, катя по очереди баллон, а потом на нём спускались к нашему дому.  При одном таком спуске меня укусил слепень между бровей, дома почему-то все хохотали, глядя на мою «красоту», мне было больно и не до смеха. Особенно обидно стало, когда местные мальчишки пришли пригласить нас в клуб посмотреть фильм.
Интересная ситуация произошла в один из вечеров: Жиговка попросила меня переплести две косы в одну, что заняло определённое время, потом открыла сундук, стоявший около печи и, достала из его недр праздничный наряд. Она протянула мне одежду со словами: «Облачись. Хачу глядеть, как буду ляжать в домовине». Мне стало не по себе, но отказать бабулечке я не могла. Когда я надела нарядную поддёву с вытканным красной нитью большим рисунком на рукавах и по подолу, синий шерстяной сарафан с атласными лентами, онучи с чунями и накинула хустку на плечи, Жиговка пристально оглядела меня, заставив несколько раз покружиться. Потом она нырнула за печь, вынесла овечий полушубок, надела на меня, повязала голову платком и при этом приговаривала: «Поддёву Мархута выткала, сарафан сама сработала, чуни покойный Ляксей сплёл, шубейку Хома Митрич стачал… А, ты дяучина, первой была бы на дяревне». После её слов, какая-то глубокая энергетическая связь возникла у меня с прошлым временем, с бытом моих предков, со всем непонятным, что наполняет русскую душу…

Похожесть на предков в манерах, ужимках -
Известная близким в потомках картинка.
В каждой семье испокон веков 
Живет наследие наших предков:
Смелость, напор, отвага и мужество,
Чувство плеча и надежность содружества.
Выросли мы на народных сказках,
Но жить не будем по чьей-то указке.
В России история наша старинная
В легендах, сказках, народных былинах,
Российский построила менталитет,
Равных которому, в мире нет.

Марфа Яковлевна Гурьева свои 54 года преодолевала трудности деревенской жизни, но была вынуждена покинуть отчий край из-за обстоятельств, разрушивших её жизненные устои и привычки. Она уехала в неизвестную непонятную жизнь столицы преодолевать в дальнейшей жизни городские трудности…
***