Белые снегири - 55 -2-

2. НАША ПРОЗА
Рассказы

Александр ВОРОНИН
(г. Дубна, Талдомского г.о., Московской обл.)
Член Союза писателей России

    
МОЙ ДЕД

                ВОРОНИН  ИВАН   КУЗЬМИЧ  -  дед  автора по  линии  мамы
                Дед всегда был самым крутым мужиком в деревне. Примерно так же, как раньше Солженицын для интеллигенции и диссидентов. (А по нынешней демократической терминологии - пахан или крёстный отец, то есть самый главный, самый авторитетный в нашей родне). Все шли к нему за советом или, как к мировому судье, чтобы  рассудил  их  споры.
                Очень любил дед, в назидательных целях, рассказывать внукам про своё трудное, голодное детство. Как он остался полусиротой (умерла мать) и с 13-ти лет пошёл, как Максим Горький, "в люди" и сам зарабатывал себе на кусок хлеба. Отец его умер в Ленинграде в блокаду, оставив двух сводных сестёр от мачехи - Полину и Матрёну (Мусю), которые  жили  в  Горьком.
В раннем  детстве  дед мне всегда вспоминался сидящим на лавке по утрам и пускающим клубы синего табачного дыма. А мы в это время лежали на полу на набитом соломой матрасе, смотрели на него снизу и на то, как в косых лучах солнца из окна, клубится по полу голубой  табачный дым. (Кстати, дед к курению всегда относился серьёзно. Папироски докуривал до конца. А дядя Коля Волков любил побаловаться,  пуская  колечки  из  дыма. Дед не шалил. Курение для него было продолжением тяжёлой крестьянской работы. В это время он думал  о  жизни.)  Вставать ещё не хотелось, и мы слушали разговоры деда с бабушкой и с дочками, которые тоже нежились на кровати  и  диване. Бабушка крутилась у  русской  печки, готовя еду на  всю ораву, которая съезжалась  на  лето в деревню. Да ещё и скотине  с птицей надо было тоже что-то сварить. Вокруг горящих  дров в печи всегда стояло много разных  по размеру  чугунов и сковородок.
Деда очень любили все животные. Кошки прямо не слезали с него. Когда он ел, тёрлись вокруг него, мяукали, а он кормил их из рук. Когда дед спал днём, всегда на животе или в ногах у него лежали кошки. Одна кошка так к нему привязалась, что даже ходила с ним по утрам на покос, а днём на усадьбе спала рядом в борозде, пока он полол или копал картошку. Дед никогда сам не резал овец и телят. Всегда нанимали мужиков - обычно, маленького и худого Петю Ляпкина, который приходил со своим остро наточенным ножиком, завёрнутым в тряпочку. (Кстати, Петя умирал очень тяжело  и  долго. Сначала его  организм не принимал никакой  твёрдой  пищи. И  любые  жидкости  кроме молока  не  приживались, а под  конец  целый месяц  пил одну воду. Говорили, что это Бог его наказал за жестокость). Курам головы тоже рубила бабушка Луша, хотя  дед  воевал на  войне и рассказывал, что и  в немцев  стрелять  приходилось.
                Раньше, когда дед был помоложе, он держал и собак. Самую первую собаку, которую я запомнил летом, большую, рыжую и очень добрую, кто-то застрелил из ружья зимой у озера за нашим домом. На следующее лето мы ходили смотреть на её кости. Потом было много всяких дворняжек с прямыми и загнутыми хвостами, умных, глупых, добрых и злых. Запомнился один толстый, чёрный с белыми пятнами кобелёк, по имени Жулька. Где-то в альбоме есть его фото. Все собаки панически боялись фотоаппарата, видимо, думали, что это ружьё. Как только я наводил на них объектив, тут  же  убегали  или  лезли под стол, если дома.
Когда дед злился на бабку, он, стиснув зубы, ругался и, при этом, сидя на лавке, топал ногами по полу. Бабушка почему-то всегда его боялась, пряталась на кухне  за  занавесками  и  оттуда  иногда огрызалась ему в ответ.  Деда боялись все, хотя я ни разу не видел, чтобы он кого-нибудь ударил или просто толкнул. Разве что ленивую лошадь стегнёт иногда вожжами. Зато он много и от души ругался. Может,   этим  и  наводил  страх?
                Лупила  нас в детстве всегда только бабушка Лукерья. Била и веником, и тряпкой-потирашкой, и рукой. Но так как она была маленького роста и очень худенькая всю жизнь, то её шлепки для нас были не больнее комариных укусов. Хотя Вовка-большой (Пахом) всегда устраивал из этого целые концерты - он падал на пол, катался, вопил, что умирает от боли, что у него руки-ноги переломаны. Все,  в том числе  и  бабушка, тут же начинали  улыбаться его  дурачествам.  Он был любимчиком деда с бабкой и  ему всё прощали. Когда бабушка не могла до нас дотянуться руками, она пугала нас дедом: "- Ну, подождите! Вот придет дедушка с фермы - он вам, паразитам, задаст!" И мы всегда этого боялись. Видимо был у него авторитет строгого хозяина, сказал один раз - и всё, надо сделать!
                По утрам обычно бабушка начинала нас будить за грибами - раз десять к двери в прируб подбежит (или с моста кричит нам на сеновал): "- Сашка! Вовка! Вы будете вставать или нет? Все уже в лес ушли, а вы всё спите!" Мы только мычим в ответ, спать охота, сил никаких нет, недавно только, под утро, пришли из клуба. На пятый или шестой раз терпение бабушки заканчивается и она пускает в ход тяжёлую артиллерию: " - Ну, всё, пошла за дедушкой. Сейчас он вас живо разбудит!" С нас тут же слетает сон и мы, кряхтя и стеная, начинаем одеваться. А дед и не думает ругаться. Он сидит на лавке на своём обычном месте, окутанный табачным дымом, с укоризной смотрит на нас и вразумляет: "Что ж вы, братцы, спать что ли сюда приехали? Я вот уже скосил половину усадьбы, бабушка печь топит, обед вам готовит, скотину всю накормила, все работают, а вы что же? Нехорошо, ребята, некрасиво". Нам от таких слов становится не по себе, даже кусок в рот не лезет, отказываемся от завтрака, на ходу выпиваем молока, хватаем корзинки - и быстрей в лес, там никто нас не достаёт и не ругает. (Сердобольная бабушка  успевает нам сунуть на ходу что-нибудь из еды – пирожков,  пряников,  сушек, огурцов или яблок.)  Если грибов мало или очень жарко, мы ложимся где-нибудь в тени на опушке или на полянке и досыпаем, так как молодой организм  своё  требует. Здесь кроме слепней, мух и муравьев никто не мешает. Чем ещё хорош лес вокруг  нашей деревни - это тем, что там отродясь не было змей. Спали без опаски  на  земле  в  любом  месте.
                Раньше встречали  нас  с  поезда  и провожали  до станции на лошадях. И всё время на разных, так как их было около двадцати в деревне. У каждой лошади был свой хозяин, своя телега летом и  сани зимой. Летом  лошади паслись на усадьбах и в поле, а зимой стояли в тёплой колхозной конюшне. Обычно за пару часов до отъезда дед идёт в поле (зимой на ферму) за лошадью, накануне договорившись об этом с хозяином или бригадиром. Приведёт, сам запряжёт, сена или травы на одёр (в сани) от души бросит и мы начинаем вещи из дома таскать и верёвками привязывать. Иногда больше десяти мест бывало - коробки с картошкой, вёдра с творогом или вареньем, чемоданы, корзины, бидончики, сумки, мешки. Дороги тогда были такие, что в дождь лошадь чуть не по брюхо в грязи ползла, а в сухую погоду все кишки по колдобинам растрясёшь. Да ещё наша деревня называется  Горка  и  стоит  на  насыпной  земляной  гряде высотой метров в двадцать. В деревню лошади  со  всех   сторон  забираются с натугой, но без страха, а вот выехать из деревни - всегда проблема, особенно на молодых и горячих  конях  или  кобылках. Старые и  умные  кони враскорячку, упираясь задом в телегу медленно спускаются, а молодые да с дурцой, так несутся, что и с дороги съедут, и телегу перевернут, и оглобли переломают. А таких горок по дороге на станцию ещё несколько. Среди полей текут ручьи  и  вымывают  глубокие  овраги. Одно время дед провожал нас на Зорьке - была такая рыжая, брыкливая кобылка. Никто на ней работать не хотел, из-за её дурного характера, и она почти всегда была свободна для таких шабашек, как проводы питеряков на станцию. Тех, кто на ней благополучно доезжал до поезда, можно было записывать в космонавты. Поезда она тоже боялась, как огня. Если её не привязать подальше от станции, то она обрывала вожжи и убегала километра за два в поле. А наш дед с ней неплохо дружил и почти всегда они ладили, она даже его не кусала и не лягала, как других  и  редко  переворачивала  телеги  в  канаву. Как-то на ней мы провожали тётю Тоню, мать Пахома. Она была учительницей и уезжала  домой  всегда в конце августа. Тётя Тоня, напуганная слухами про строптивость Зорьки, на одёр не села, а решила  все пять километров до станции идти сбоку пешком. И правильно сделала, потому что в этот раз Зорька показала нам всё, на что способна. Когда тётя Тоня спустилась из деревни к ручью, то дед, пытавшийся тихонько свести Зорьку под уздцы вниз, уже поставил на колёса опрокинувшуюся телегу, поправил всю сбившуюся сбрую и заканчивал собирать веши, разбросанные по дороге. Только большой коричневый чемодан, в котором лежали двести отборных куриных яиц, которые бабушка копила старшей  дочке  всё лето, сиротливо валялся полуоткрытый в канаве и из него вытекало жёлтое месиво, в котором плавали газетные обёртки и скорлупа. Дурёха Зорька мирно щипала травку на обочине, косила на нас чёрным хитрым глазом и искренне  не понимала, зачем опять грузят вещи, если без них скакать легче. Потом  года  два очевидцы рассказывали, что тёти Тонины крики и  причитания  слышали аж в соседней деревне Грудино за церковью. А деду хоть бы хны, он уже столько всего повидал в жизни, что чемодан с яйцами для него был просто очередным анекдотом, который ему подбросила проказница жизнь, чтобы потом со смехом рассказывать его в частых и весёлых застольях наших  родственников и соседей.
                Дед философски относился ко всем жизненным зигзагам. Как-то тётя Валя Волкова уехала с маленьким Серпусиком в дом отдыха на море, а дядя Коля, на время осиротев, слегка загудел в Дубне. Да так, что и права на машину отняли, и деньги  все  ухнул, и ещё много чего. Пахом, имеющий  особый нюх на все  застолья с вином,  пришёл к нему в гости на разведку, а там входная дверь нараспашку, посреди комнаты стоит табуретка, на ней бак с брагой, а по углам мирно спят друзья дяди Коли. Сам он, как хозяин этого банкета, спал на кровати. После этого приехали они в деревню и тётя Валя начала жаловаться деду: " - Вот, папа, ты всё Кольку хвалишь, а он ведь  что натворил... Опозорил на весь город..." Дед даже слушать её не стал: " - Нечего тут жаловаться! Сама виновата! Не хер одной на морях тебе делать! Молодец, Колька! И в следующий раз так же ей сделай! Будет знать, как без мужа по курортам егозить. Бабушка, неси-ка из сундука бутылку, там у меня припрятана. Любимого зятя угощать буду!" Дядя Коля весь засиял от такой неожиданной поддержки, расправил плечи и тёте Вале подмигивает: " - Вот так, Валюша,   наша  опять  взяла!"  Тётя Валя обиделась на деда и убежала в загороду собирать ягоды.
                В 1960-е годы хозяйство у деда было каждое лето большое: корова с телёнком, 10-15 овец с ягнятами, два поросёнка, 15-20 кур, собака, кошки. (В зиму   резали или продавали  поросят,  молодых баранов, телёнка. Кормить было накладно, а мясо  на холоде хранилось до весны. Да и деньги нужны были, так как зимой в деревне  работы не было, кроме как  на  ферме.)  Кормов не хватало, особенно сена на зиму. В колхозе косить на полях запрещали и все воровали, где могли. Обычно дед с дядей Колей Волковым рано утром, ещё по темноте, уходили в лес косить траву на полянах и вдоль дорог. Там же в лесу прятали косы, грабли и вилы. Деду надо было вернуться утром к разнарядке на работу - бригадир ходил по домам, стучал в окно и говорил, кто что будет делать в этот день. Днём бабушка с тётей Тоней втихаря бегали пару раз в лес, чтобы пошевелить и перевернуть сено. Часто даже не ждали, пока оно высохнет, привозили и досушивали в огороде, вроде как своё. Привозили из леса обычно по ночам. Дед под вечер с кем-нибудь ехал в лес, там пока грузили, темнело и тихонько, не разговаривая, останавливаясь и прислушиваясь, везли домой. А в это время председатель на своём газике, не включая фар, ездил вдоль леса и ловил ворюг колхозного добра. Дед ни разу не попался, но сено у него несколько раз отбирали с усадьбы, так как кто-то из соседей стучал в правление. Времена тогда были строгие. Если сено в лесу успевало высохнуть, его убирали сразу на двор. Дед сзади, через огород, заезжал в проулок, сваливал весь воз и уезжал распрягать лошадь. А мы все, кто гостил летом, без шума таскали сено на двор - кто вилами, кто охапками. В годы перестройки, когда развалились все колхозы, сено вообще перестали косить, заросли все поля и даже дороги. Мы с мамой не могли пройти в Лисий Нос, так как трава с многолетним нескошенным клевером так к августу переплетались, что ноги из них было не выдрать. Приходилось ходить в обход, через Погорелку по дороге на Карелу. (Несколько деревень, где  жили  кареляки,  высланные  из  Карелии  ещё  во времена Петра Первого).
                Коров дед никогда сам не доил. Зато много лет был заведующим фермой. В детстве мы часто ездили с ним в обед на дойку. Обычно ездили на двух одрах, уставленных сорокалитровыми бидонами. Позднее ездили на машинах или тракторах, если была грязь после дождя. Приедем на опушку леса или в поле, дед сидит и записывает, кто сколько молока сдал. Доярки подносят молоко в вёдрах, сливают в молокомер, а из него в бидоны. А мы вокруг носимся, глядим, кто как доит. Доярок много молодых было, бедовых, с шутками-прибаутками всё делали. Иногда прямо из коровьей сиськи в нас молоком брызгали,  заигрывали  с  городскими ребятами. Пили  молоко сколько хотели. Даже пастухи или шофера подходили, кружкой черпали из вёдер. Боялись в стаде мы только быков.
Быки - это отдельная песня. Время от времени в округе попадались быки-убийцы и их забирали на мясо. На моей памяти в нашей деревне вроде бы никого не забодали до смерти. Дед, после ухода с фермы, взялся ухаживать за быками - утром отвязывал, вечером загонял в сарай, привязывал и кормил их, замешивая молотое  зерно  в ведре. Делал густую  похлёбку  быкам. На ночь давал ещё и по охапке травы, накошенной днём. Быков обычно было  два  из-за  большого стада.  Последних звали Соловей и Мишка. Один из них и помял деда, сломал ему несколько рёбер. Прижал к стене сарая и начал бодать, но дед был худой и рога прошли у него под мышками, а то пропорол бы насквозь. Дед его стал успокаивать и гладить по голове, бык и отошёл от него. Бабушка требовала, чтобы быков сдали на мясо, а дед отказался от работы. Но в деревне никто не захотел рисковать жизнью, чтобы ухаживать за такими бугаями и деду опять пришлось взяться самому. Такой он был безотказный трудяга. Говорил, что и быков ему жалко, они ни в чём не виноваты. Видел я их вблизи - морды совершенно бандитские, стальные  блестящие кольца в носу, изо рта  густая  слюна  тянется. Соловей чуть не в два раза больше Мишки - такая чёрная гора мяса с хвостом и рогами. Позднее, уже после смерти деда, Витя Никешин  пас коров  в  поле у Пустошки и на него напал бык. Часа четыре он от него уползал на спине. Бык его бодал, но рога тоже проходили мимо. Никеха был весь в крови, рёбра сломаны, еле до дома добрёл - дышать долго не мог нормально.
                Электрический свет в деревню провели в начале 60-х годов. Сначала его давали несколько раз в день и дизель включал на Дорах наш родственник, муж сестры б. Луши, учитель Александр Макарович Макаров. Если мы засиживались до полуночи, то бабушка нас начинала укладывать спать: " - А ну-ка, по кроватям, сейчас Макарыч свет гасить будет". Про телевизоры в деревне тогда и не слыхивали.
                В последние годы дед всё чаше вздыхал и жаловался дочкам, что рано родился и жил в такие годы, когда всё запрещали: " - Эх, сил нет уже работать, а сейчас всё можно - и овец, и поросят держать сколько хочешь. Денег бы на них заработать, да вам в Дубну дать, помочь вам. И дров, и сена - бери, сколько унесёшь, а сил-то нет". Вспоминал свою жизнь и плакал: " - Вот жизнь прожил, а костюма нового не носил  никогда.  Всё  за зятьями  старые  донашивал, что  дочки  привозили".
                С зятьями деду тоже не повезло. Старшую дочь зять бросил с двумя маленькими  детьми,    внука пришлось взять к себе и десять лет растить самому. У младшей дочери зять оказался городским, деревню не любил и появлялся там редко. А когда приезжал, то ходил по деревне, как петух, в соломенной шляпе, цветной рубахе в клеточку, светлых брюках и с приёмником на шее. Все доярки завидовали деду и его дочке - вон, какой зять гладкий, да справный у Кузьмича. И только зять у средней дочки пришёлся по душе деду. Дядя Коля Волков любил деревенскую работу, с радостью помогал во  всех  делах, любил выпить с дедом и поспорить с роднёй о политике. Он привёз из Дубны провод и провёл свет на двор, в хлев. До этого бабушка доила корову или в темноте, или с керосиновой лампой. Руки у него были золотые. Несколько раз я с ним ездил к деду на машине. Один раз даже с пятилетней   дочкой  Инночкой.
                Когда дед умер, дядя Коля Волков уже тяжело болел и не вставал с постели. На семейном совете было решено ничего ему не говорить про деда, а саму поездку в деревню на похороны скрыть от него. Потому что у них была какая-то особенная дружба и дядя Коля мог разволноваться, а так он ещё год прожил, не зная про деда.
                Про войну дед рассказывать не любил, хотя имел  два  ордена Отечественной войны 1 и 2 степени и единственную в нашей родне медаль «Партизану Отечественной войны». Воевал на Западном фронте с июня по ноябрь младшим политруком, а потом  партизанил в брянских лесах по сентябрь 1943. Когда в 1970-е годы сняли телефильм «Вызываем огонь на себя», то дед  признался, что воевал в тех же местах. Мало того, в одной из серий есть момент, когда ночью партизаны готовятся напасть на гарнизон аэродрома в Сеще. Там на опушке леса командир отряда обращается к комиссару: « - Ну, что, Кузьмич, начнём?» А дед как раз был комиссаром отряда и звали его Иван Кузьмич. Когда мы спрашивали, не его ли показали в кино, дед хитро улыбался и говорил, что очень даже возможно.
А ещё дед был единственным в родне, кто награждён знаком «50 лет в КПСС».


ГРИБНАЯ ЭЙФОРИЯ

                Любимым моим занятием летом в лесу всегда был сбор грибов. Малину, землянику и чернику тоже люблю собирать, но только когда их “наукрасно” или  “наусыпно”, как говорила моя бабушка Лукерья Петровна. Выискивать в траве по одной ягодке  земляники или лезть в жгучую крапиву за горстью малины – удовольствия мало.  Да и грибной лес отличается от ягодного  другой   чистотой, свежестью и особыми запахами.  Даже если пробегаешь полдня, а на дне корзины лишь сыроежки с солюшками, всё равно  на душе радостно – от общения с природой. Домой идти с пустой корзиной из леса всегда стыдно,  приходилось чем-то её наполнять. Обычно  резали берёзовые ветки на веник и просовывали их под ручку корзины. Хоть что-то  принести для хозяйства.
                Такой чудесный  грибной  лес, как в моей деревне Горка, я видел только в Антропово Костромской области. Там тоже грибов было, хоть косой коси. Один раз осенью я привёз в Дубну целый большой чемодан сырых опят. Пока их отварили,  посолили и посушили - провоняли всю квартиру грибами. Зато потом всю зиму родители их жарили с картошкой.
Как-то в деревне был такой урожайный  год, что мы  не могли в лес зайти, чтобы не наступить на подберёзовик – они стояли сплошным ковром,
шляпка к шляпке. Прямо на опушке мы срезали одни молоденькие, укладывали их рядами в корзины, затем снимали куртки и тоже  набивали целые. Корзины несли на локте, а узлы за спиной. Бегали в лес по три раза в день, а женщины в загороде или в проулке в тени чистили и резали грибы. Бабушка  по-доброму  ругалась  свалившемуся на её голову изобилию, так как приходилось топить два раза в день русскую печь: в чугунах и вёдрах отваривали грибы, а на  железных противнях сушили.
                Были года,  когда мы с братом приносили сотнями подосиновики и белые. Иногда  был урожай на лисички, опята, чёрные грузди.  Редко, но бывали и неурожайные на грибы  года. Тогда лес нас радовал чем-то другим: земляникой, малиной, брусникой, орехами. Рядом с лесом ловили в прудах сетями и корзинами карасей, а в речке щук. Охотников было мало в те года, поэтому в полях мы часто видели бегущих  от нас зайцев и лис.
                Первые детские впечатления от походов в лес за грибами – самые яркие. Ничем  их не затмить и не перебить. Совсем маленьким, вслед за старшим братом и его друзьями, я  семенил в лес, запоминал грибные места, полосы, приметы, деревья, под которыми росли грибы. Причём, хитрый брат заставлял меня ходить за друзьями и собирать грибы вокруг них, чтобы нам на круг вышло больше.  А сам в это время бегал впереди, стараясь найти самые красивые и заметные грибы. Всей этой лесной науке брат обучил меня в совершенстве.   Позднее, попадая в незнакомый лес, я мог безошибочно сказать, где какие растут грибы, а где их быть не должно.
                Со школьных лет деревенский лес был для нас вторым домом. С вечера мы с братом уходили в клуб, дома появлялись под утро. Только уснём, а бабушка уже будит: вставайте, соседи  в лес  давно  ушли, всё соберут, вам ничего не оставят. И вот мы сонные, злые, плетёмся в резиновых сапогах по росистой траве. Я что-нибудь жую для поддержания сил, а брат курит папиросы одну за одной. Впереди уже два-три  следа в траве кто-то протоптал к лесу.  И это тоже не добавляет радости. Зато появляется спортивная злость, которая  подгоняет и торопит – надо и нам  успеть  набрать, чтобы не стыдно было обратно идти.   
                И вот входим в лес. Нас обволакивает прохлада, особая лесная тишина, со всех сторон окружают волнующие запахи. Достаём  раскладные ножи и начинаем кружить вокруг деревьев, ищем знакомые места, где уже находили раньше грибы. Вижу, как брат присел один раз, потом ещё и ещё. И я нашёл несколько подосиновиков, пока срезал, вижу, невдалеке в зелёной траве краснеют  такие же крепыши.  Все красивые, плотные, с бархатными наощупь шляпками. Даже резать их жалко. Сонливость как рукой сняло, дыхание участилось, появился охотничий азарт. Поставил корзину и бегаю вокруг неё, всё время расширяя круги. Значит, здесь мы первые, соседи ходят где-то рядом, у каждого свои любимые места.
Слышу, невдалеке брат радостно напевает  знакомые песни. Такая у нас сложилась традиция, если грибов много, мы бегаем по лесу и поём песни, что вчера слышали в клубе или по радио. Если грибов мало, ходим хмурые и ругаем друг друга. Время от времени мы  обмениваемся результатами.  Брат кричит:  “- Саша, сколько у тебя?”  “15… 45…  70…  90…”  “- А у меня – 23…  60…  80…  120…  Давай, догоняй!  Ищи, Саша, ищи лучше!”  И в голосе брата я слышу ласку ко мне, как к его ученику-добытчику и гордость  за  себя,  мол, я  старше и у меня должно быть всегда больше  грибов.
                В удачные дни мы набирали каждый больше сотни белых и подосиновиков. Брат даже записывал в особый блокнотик количество грибов, чтобы потом хвастаться перед роднёй. Подберёзовики и прочую мелочь не считали. Если корзины были уже полные, а грибы всё не кончались, набирали в куртки. Потом надо было их ещё донести до деревни, а это от двух до пяти   километров. Героями мы чувствовали себя только на деревенской улице, проходя мимо сидевших на лавочках соседей, удивлённо ахавших и охавших от  такого количества грибов. Дома мы ставили корзины в тенёк и звали деда с бабушкой. Они подходили к корзинам, перебирали лежащих сверху красавцев, нюхали их и хвалили нас:  “- Молодцы, ребята!  Вон сколько набрали. Это ж донести их из леса ещё надо, устали поди?  Умывайтесь, да обедать сейчас будем”.  Мы скромно улыбались, да что там, могли бы и больше принести, разве это тяжесть. От похвал стариков всю усталость как рукой снимало. Ради этих  сладких минут стоило полдня бегать по лесу. Мы чувствовали свою нужность и причастность к чему-то большому. Становились, как и дед, добытчиками и кормильцами.
                Иногда мы хитрили и шалили. Не хотелось терять славу фартовых грибников-ягодников из-за капризов погоды. В неудачные года  мы перед деревней вываливали урожай на траву,  на дно корзины клали куртки или охапку клевера, а сверху красиво укладывали грибочки. Шли по деревне и гордо несли  корзины. Все удивлялись – надо же, грибов нет, а внуки Кузьмича каждый день по полной корзине приносят, места, наверно, особые знают. А нам было просто весело соседей разыгрывать.
                С малиной   была своя хитрость. До деревни  несли дополнительно несколько стаканов в руках. От тряски спелая малина уминалась и трёхлитровые бидончики выглядели не полными на два-три сантиметра. Не имели товарного вида, как теперь говорят. Досыпав  из стаканов малину в бидоны, мы гордо несли их по деревне. Всем издалека было хорошо видно,  что они полные – малина насыпана  горкой.  Чувствовать себя героями хоть в чём-то, это так важно в жизни. Особенно в детстве.

27.02.1991.


Александр Алексеевич Кочевник
(г. Великий Новгород)
Член Союза писателей России


ПО МЕРЕСЬЕВСКИМ МЕСТАМ


В 1961 году, классным руководителем шестого «В» класса первой средней школы города Боровичи была удивительный Человек – Екатерина Михайловна Журавлёва. Она вела у нас русский язык, литературу и… физкультуру. Это была женщина маленького роста, со слегка подстриженной причёской вьющихся каштановых волос, с пронзительным заинтересованным взглядом карих глаз и звонким голосом. Над верхней губой с левой стороны лицо её украшала крупная родинка. Екатерина Михайловна обладала неуёмной энергией. Мать своих троих детей находила силы организовывать максимально-активную жизнь своих подшефных учеников. Только в нашем классе во внеурочное время работали кружки художественного слова, драматический, спортивные секции баскетбола-волейбола и краеведческого туризма.
По школьной программе на уроке «лит-ры» – так почему-то все сокращённо называют литературу, школьники «прошли» произведение советского писателя Бориса Полевого «ПОВЕСТЬ О НАСТОЯЩЕМ ЧЕЛОВЕКЕ». Затем, для закрепления материала для всего класса был организован культпоход в ближайший кинотеатр на просмотр фильма по сценарию того же автора. Роль лётчика – Алексея Мересьева там исполнил популярный актёр того времени Павел Петрович Кадочников, который весьма часто приезжал в Боровичи.
После фильма, состоялся бурный обмен впечатлениями. На диспуте наша учительница, как бы вскользь, вдруг заметила, что воевал легендарный лётчик в соседнем Валдайском районе и совсем недалеко от Валдая был сбит где его нашли деревенские мальчишки, когда он с перебитыми, обмороженными  ногами полз по зимнему лесу к нашим позициям.
Эта весть вызвала бурный энтузиазм краеведов. Они сразу запланировали будущей весной, как завершение учебного года, многодневный поход по Мересьевским местам. Именно на этом собрании Екатерина Михайловна поведала нам, что настоящие имя, отчество и фамилия Героя Советского Союза, легендарного лётчика - Алексей Петрович МАРЕСЬЕВ.

Началась серьёзная подготовка. Мне было очень интересно, но оставалось только облизнуться. В отряд туристов входило всего лишь учеников двадцать. Моя просьба включить и меня была доброжелательно отклонена, так как я уже был в составе классных кружков драматического и художественного слова. Дополнительно занимался в радиокружке Дома Пионеров и входил команду гимнастов Боровичской Детской Спортивной Школы. Занятия в секции туризма Екатерина Михайловна посчитала для меня уже лишней. Увы!

Работа туристов началась! В планы организации похода входили тщательная разработка маршрута по топографическим картам. В библиотеках сбор и изучение информации о достопримечательностях этой местности, по которой придётся идти. Географические и ботанические особенности, что встретятся по пути. Подготовка сообщений о Боровичах, нашей школе, цели похода и о самих туристах для местных жителей, кто будет принимать нас на остановках в деревнях. Ведь там, где появятся путешественники, всегда найдутся старушки или любознательные местные ребятишки и зададут вопросы.
Немаловажной частью было, планирование обязанностей каждого туриста выполнять ту или иную роль. Кто-то взял на себя изучение флоры и фауны, или местного фольклора. Серьёзно подготовили концерт художественной самодеятельности. На подготовку незаметно ушёл почти весь учебный год.
Но новая тема похода пошла вразрез с предыдущей. Ранее была запланирована месячная поездка отряда на август в Молдавию для сбора урожая винограда. Тогда подобная практика была распространена в школах и эксплуатацией детского труда не считалась. Перемена планов понравилась не всем туристам, и в мае несколько человек отказались от участия в Мересьевском походе. Я сразу возобновил свою просьбу, тем более моя мама в записке учительнице дала мне такую характеристику:
«Уважаемая Екатерина Михайловна, считаю, что мой сын Саша Кочевник будет полезен в предполагаемом семидневном походе, так как он закалён в индивидуальных путешествиях. Отсутствие капризов с его стороны гарантирую!
К сему: дата, подпись и расшифровка – Кочевник Елизавета Ивановна».
Подобное письменное поручительство родителей о возможных капризах своих чад в этих обязательных ходатайствах служило гарантией надёжной дисциплины каждого кружка или секции в любых ситуациях. Ведь подобные записки мы просили у родителей сами и открыто доставляли классной руководительнице лично. И все знали, что нарушение этого пункта грозило простым, без истерики, исключением виновника из программы, а в особых случаях, решением руководителя прекратить подготовленное интересное событие в любой момент и безвозвратно. Поэтому стоило кому-то в походе надуть губы, допустить унизительный окрик или попытку поругаться, между ребятишками и виновником беспокойства происходил серьёзный, взрослый разговор и проблема решалась мгновенно самим коллективом, без участия Екатерины Михайловны.
Учительница, прочитав мамино письмо, улыбнулась и обнадёжила, что отряд туристов на собрании включит меня в свой состав. Вся жизнь класса у Екатерины Михайловны была организована так, что нам тогда казалось, будто мы сами всё придумали, сами подготовили, сами выполнили. Она только присутствовала на собрании. Только повзрослев, мы поняли, какая гигантская и незримая для нас работа была выполнена нашим педагогом при явном таланте организатора, чтобы всё намеченное происходило без сучка и задоринки!

Наступил долгожданный старт похода.
За час до отхода вечернего пригородного поезда «Боровичи – Угловка» все, как один вовремя пришли к школе в полной готовности, и со всеми причиндалами. Общее имущество – палатки, вёдра, котелки, топоры, пилы и прочее были распределены заранее. Личные кружки, миски и ложки были у каждого на своей совести. Не было никаких пр0водов с толпой плачущих мам и жалобно причитающих бабушек. Может быть, у кого-то это и было, но дома. На людях разводить подобные сопли-вопли, было не принято.

Вместе с классной руководительницей нас в походе сопровождала старшая пионервожатая Майя Максимовна. После переклички она построила нас в полном снаряжении и скомандовала попрыгать. Никаких бряканий в рюкзаках не было, кроме наружного звона пустых вёдер. Готовы! И двадцать два человека пешим ходом тронулись на вокзал к вечернему пригородному поезду.
Паровоз, шипя, стоял под парами и, изредка, натужно пыхтел. Туристы вольготно расположились в первом порожнем вагоне в ожидании, с любопытством поглядывая в окно. Наконец раздались удары перронного колокола, почти сразу, долгий протяжный гудок паровоза, и начался путь в неведомое!

Первым транзитным пунктом маршрута было село Угловка. Там в деревянном здании местной школы нас ожидал огромный горячий самовар. Ужинать после домашних харчей пока не хотелось. Ярких впечатлений для бурного общения было ещё мало. Поэтому наскоро попив чай, отправились в соседний класс, где на полу были приготовлены спортивные маты и несколько ватных тюфяков, на которых мы, не раздеваясь, с лёгким гомоном расположились на ночлег и быстро затихли, каждый со своими мыслями.

Тема моих тогдашних волнений сейчас дарит мне повод улыбнуться. Из фильма запомнился фрагмент встречи Мересьева в лесу с медведем. Там при помощи пистолета всё было решено быстро и просто. Но меня взволновало отсутствие боевого оружия. Поэтому я очень обеспокоился за своих товарищей. Чтобы спасти их, если вдруг нападёт медведь, я взял кривой садовый нож. Много раз представлял, как из кустов выскакивает огромный зверь, рыча встаёт на дыбы… тут выскакиваю я, и одним движением распарываю ему брюхо острым, как бритва, садовым ножом! С такими мыслями я и погрузился в сон…
Позднее, когда мы пошли по дремучим лесам, первое время зверь мерещился в каждом тёмном углу, и приходилось быть наготове. Должен успокоить – медведь не встретился, жертв не случилось. Мы оба остались живы.

Рано утром все проснулись как-то разом, ещё засветло. Мгновенно умылись и дружно справились с лёгким завтраком. Вчерашние, слегка зачерствевшие бутерброды исчезли влёт. На запивку была ключевая вода. О горячем чае не вспомнил никто. К шести часам утра все были готовы выступить в путь. Нужно было добраться до деревни Новотроицы, которая расположилась невдалеке от северной оконечности озера Ужин. Идти предстояло по просёлочным дорогам чуть больше двадцати километров. Чтобы ребятишки не выдохлись в энергичном порыве, темп похода задавала Майя Максимовна. Екатерина Михайловна была замыкающей и наблюдала, кто как себя ведёт. По свежачку шли легко и ходко, увлечённо переговариваясь. Появившиеся, было, комары куда-то исчезли. Слышались шутки смех. Погода была солнечная с ясным небом, солнце поднималось выше и выше, нагревая воздух. Ласково дул тёплый чуть заметный ветерок.

На первый привал остановились на окраине маленькой деревеньки домов в двадцать. Екатерина Михайловна взяла в помощники рослого одноклассника и пошла с ним к видневшейся ферме, купить молока. Многие уже почувствовали усталость.
Одна из вновь прибывших в отряд девчонок, сбросив рюкзак, побежала на ярко зелёный луг и стала радостно валяться в высокой траве, как дурашливый щенок. Бывалые туристы зашикали на неё и выгнали с луга. Майя Максимовна подошла и преподала ей урок, который был давно известен всем остальным. Спокойно объяснила, что траву нужно будет косить, а мятый луг скашивать колхозникам труднее. Поваляться можно на полянках, на берегу озера и в других местах, где трава низкорослая.
Здесь появилась Екатерина Михайловна и её помощник, который заметно изгибался под тяжестью полного ведра. Все почувствовали, что уже не против и подкрепиться. Оживлённо загомонив, расположились на краях канавы. Достали из рюкзаков кружки и хлеб. И устроили пир на весь мир. Нет ничего вкуснее краюхи чёрного хлеба с горелой коркой и парного молока. Молоко кончилось очень быстро. Дотошный мальчишка, назначенный завхозом отряда и по совместительству горнистом, спросил для отчёта, сколько стоит молоко? Екатерина Михайловна громко сообщила, что заведующая фермой дала молоко туристам бесплатно, как угощение и пожелала – счастливого пути! Приятно!

Пока ребятишки перекусывали, подошли две старушки и полюбопытствовали, кто мы такие? Куда держим путь? И надолго ли в их деревню? Туристы наперебой рассказывали. Старушки предложили напечь нам в дорогу оладушек, но мы с сожалением отказались, потому что должны успеть на катер, который в двенадцать часов по расписанию выйдет из Новотроиц и отвезёт нас в Валдай.
С одной из старушек пришёл рыжий коротконогий пёс непонятной породы. Он деликатно наблюдал со стороны за нашей трапезой и почти постоянно «улыбался». У одной девчушки молоко кончилось, а хлеб остался. Она поймала преданный собачий взгляд и, недолго думая, кинула оставшийся кусок псу. Все видели, как хлеб летел, но никто не заметил, как пёс его съел. Впечатление, что он открыл пасть и кусок упал ему прямо в желудок, а в следующее мгновение он удивлённо взглянул на ребят с немым вопросом в глазах: «Разве что-то было?»
Хозяйка сразу кышкнула на пса и недовольно сказала, что не нужно кормить его хлебом. Ведь у Шарика утроба бездонная. Дай волю он весь запас хлеба съест и не наестся. В деревнях было не принято так подкармливать собак, тем более чужими людьми. Ну может быть в отсутствие хозяев?..

Пригревало всё сильней. После перекуса ребятишек разморило. Многих стало клонить в дрёму, но горнист сыграл команду – выступать, и отряд двинулся дальше. Чтобы преодолеть сон, Майя Максимовна предложила запеть песню. Мальчишки, согласно холмистому окружающему ландшафту, грянули «По долинам и по взгорьям». Все дружно подхватили и перешли на ритмичный шаг. Усиливался, приятно освежая, ветерок. Время от времени солнце скрывалось за появившимися облачками.
Песен знали великое множество – солдатские, пионерские, революционные, весёлые и озорные народные, но исполнять стремились лишь приличные. От многих песен сохранился только мотив, а содержание было собственными «народными» поэтами исправлено на местные темы. На всём протяжении похода они звучали, почти без повторов, помогая сохранять темп передвижения по ровной дороге. Встретившееся бездорожье преодолевалось по закраинам колеи молча. Какой уж тут темп?
На дальнем взгорке увидели какое-то селение. Это и были Новотроицы, где мы должны остановиться на обед. На пути встретился небольшой родник с кристальной, ледяной водой. Все сразу почувствовали жажду. Устроили короткий привал. Екатерина Михайловна сразу предупредила, что пить нужно маленькими глоточками согревая воду во рту, чтобы не простудить горло. Но лучше не пить, а просто прополоскать рот и умыться. Иначе изойдём п0том. Как же она оказалась права! Те, кто напился безмерно, уже в начале хода, изнывали от пота, и мучились вновь внезапно подступившей жаждой. Когда мы через час выбирали место для привала на берегу озера. Водохлёбы буквально, без сил свалились на землю. Учительница с пионервожатой как будто не замечали мучений неудачников, и не стали пенять и тратить энергию. Для всех это и так было наглядным уроком.

Недалеко от пристани нашли удобную площадку для бивака, а на краю невысокого крутого берега, между двух валунов, прошлогоднее кострище. Я приступил к своим обязанностям члена отряда. Мне были предписаны должности кострового, рыболова и… поэта. Дома перед походом я запас десять коробков спичек, предварительно завернув каждый коробок в целлофан, чтобы они не намокли от дождя, и несколько рыболовных снастей из лески, поплавков, грузил и крючков. А удилища всегда можно было найти на берегу любого дикого водоёма среди длинномерного древесного молодняка. Бамбуковые удилища тогда были роскошью, которую не каждый мальчишка мог себе позволить.

Костры с раннего детства были моей страстью. Владеть этим искусством всех мальчишек нашей деревни научил местный лесник.
Со знанием дела приступил к хлопотам. В недалёком лесочке из лиственного мелколесья нашёл несколько стволов сухостоя, у кромки воды на растопку набрал охапку хорошо просохшего хвороста и выброшенного волнами камыша. Сухие жерди ударами о камни кострища наломал на полуметровые коротыши, сложил грудкой и огонь весело заплясал, вырываясь из пирамидки костра. Ко мне присоединились и другие мальчишки. Потом вместе с назначенным «завхозом» отряда из свежей древесины поставили козелки с перекладиной для вёдер и казана. Я достал снасти и приготовился идти ловить рыбу, но девчонки-поварихи охладили мой пыл, сообщив, что суп будет рыбный, но из консервов – «частик в томате», а на второе – макароны по-флотски с томатом. У них уже всё готово для варки. Картошка с луком начищены. Что ж, я понял, что мечта, наловить рыбы, начистить, сварить уху и накормить всех, неосуществима, хоть рыба так и играла вдоль берега. Просто было мало времени. Остаётся только открыть консервы для поваров и поддерживать костёр в рабочем состоянии. Все занимались своим делом…

Прозвучал горн на обед, и туристы со своими мисками кружком расположились вокруг костра. В костёр под пышущую жаром гору угля в золу закопали картошку – заготовку походного деликатеса.
Солнце двигалось к полудню. Картошка подоспела вовремя, и все отдали ей должное. Слегка обжигаясь, моментально съели всю. Даже ту которая не пропеклась, оказавшись с краю. О горелой и разговора нет. Схрумкали с аппетитом, изрядно вымазавшись сажей. Только успели сжечь мусор и умыться, вдали показался маленький, белый, речной кораблик.

К пристани подошёл наш катер, который оказался и не таким уж маленьким. На борту красовалось его имя, выведенное крупными красными буквами «ВАЛДАЙ». На короткой носовой мачте был укреплён металлический треугольный флажок с нарисованными загадочными буквами – «СЗРП». На корме развевался флаг из лёгкой ткани с флотской расцветкой и такой же таинственной аббревиатурой. Как оказалось, это было всего лишь «Северо-Западное Речное Пароходство».
Собственно пристани-то и не было. Над обрывистым берегом просто был вытоптанный почти до грунта участок луга. В полутора метрах от обрыва был вкопан деревянный столб около метра высотой. Катер, подойдя к берегу наискосок, упёрся в песчаное дно мелководья и остановился. Появился парень в тельняшке, взял деревянный трап, который лежал на судне вдоль борта, один край упёр в столбушку на берегу, а второй положил на борт. Потом кинул на берег конец толстого пенькового каната с петлёй, которую тут же подхватили мужики, и надели на своеобразный кнехт, матрос выбрал слабину и довольно сносно пришвартовал свой корабль.

Трап представлял собой две, четырёх-пяти метровых доски с прибитыми на всю длину поперечными рейками-ступеньками общей шириной чуть больше полуметра. Если попадался грузный пассажир, это чудо современной техники заметно прогибалось, но это никого не смущало. Прибывшие пассажиры с небольшой поклажей, поочерёдно гуськом потянулись по хлипкому сооружению на берег. Двое молодых парней на берегу помогали пожилым бабулькам, принимая их катули с сумками и поддерживая на сходнях. Всё было привычно и обыденно.
Наконец, после недолгого отстоя, пробили склянки, и началась посадка. Собралось человек пятнадцать разновозрастных пассажиров. Один из наших шустрых туристов бросился к трапу в надежде первым проскочить на палубу, и занять лучшее, на его усмотрение, место. Но прозвучал звонкий голос Екатерины Михайловны:
«Это кто там у нас нарушает порядок и создаёт сутолоку?».
Виновник понуро вернулся обратно к группе терпеливо ожидающей свою очередь школьников и вынужден был подняться на палубу последним. Тогда свято соблюдался неписанный закон, ребятишки всегда уступали дорогу пожилым и взрослым. И немыслимая картинка - сидящий юнец в переполненном автобусе.

Может сложиться мнение, что все наши туристы были пай-мальчиками и девочками, которые всегда чинно беседовали, не повышая голоса, степенно передвигались и готовы ходить детсадовскими парами. Нет, мы были нормальными тринадцати-четырнадцати летними горластыми и, очень подвижными, сорванцами, считающими себя взрослыми, поэтому, для самоутверждения способными на всякие выходки и несуразное поведение. Хотя в школах существовала некая негласная градация между классами одного возраста. Считалось, что в классах «А» находятся самые способные ученики-паиньки. Под литерой «Б» интеллект несколько ниже. Их между собой в разговорах называли «А»шники и «Бэ»шники. Мы же были «Вэ»шники. Однако, Екатерина Михайловна не разделяла учеников на эти категории. Всех нас считала нормальными. Хотя в классе немало было мальчишек, которых последнее время почему-то стали называть «трудными» подростками. Но тогда подобных ярлыков на них никто не вешал.
Обратив внимание на силуэты тёмных елей на противоположном берегу удлинённого озера, ребята вспомнили про эхо, и сразу решили проверить. Природа не разочаровала. Звонкие крики отчётливо отражались от стены густого леса. Руководители даже попыток не делали прекратить этот ор. Все накричались, чуть не до хрипоты, пока не надоело и гам прекратился самостоятельно.
Когда же заходил серьёзный разговор, учителя своим талантом общения доносили до школьников непререкаемый Закон «УЧИТЕЛЬ ВСЕГДА ПРАВ!» и умели внушить нам безропотное подчинение своего «я» коллективу, используя наш же максимализм и общее стремление к справедливости. Поэтому пионерский коллектив нашего класса три года подряд, за нашу активную общественную деятельность удостаивался Почётного Звания – «Отряд Спутник Семилетки» учреждённого Общесоюзной Пионерской Организацией имени В.И.Ленина. В награду вручили красивый переходящий отрядный флаг, на полотнище которого золотистой вышивкой были изображены пионерские атрибуты и блестели слова названия.

Наконец, все заняли свои места. Местные жители предпочли пройти в кают-компанию, а мы расположились на ветерке солнечной палубы. Катер, после очередного сигнала рынды, отшвартовавшись медленно развернулся, взревел двигатель, и мы отправились в водное путешествие, рассекая гладь озера Ужин.
По ходу движения на берегу изредка появлялись люди и взмахами останавливали катер. Так, подбирая попутчиков, мы приблизились к протоке, по которой на малой скорости преодолев, поросшую по берегам соснами и березняком протоку, вышли на бескрайнее озеро Валдай с массой рыбацких лодок вдоль всего побережья, тогда ещё принадлежавшее всем местным жителям без каких бы то ни было государственных запретов. Оно  встретило нас лёгким бризом и крупной рябью, которая нам показалась волнами. Наш корабль на полной скорости направился к заросшему растительностью острову, на котором виднелся тёмный силуэт храма с несколькими облупленными строениями. Это был Иверский монастырь.

Перед остановкой объявили получасовую стоянку. Туристы устремились в провал кирпичной стены обследовать старину. Молчаливый монастырь наполнился беспорядочным детским гомоном. Из темных зарослей олешника и набирающей силу густой крапивы навстречу путешественникам поднялась туча голодных комаров. Высокорослый сорный лес и кустарники, перемежающиеся вековыми берёзами не дали хорошенько рассмотреть грандиозное сооружение с пустыми провалами окон, полуразрушенными стенами, провалившимися крышами, и кое-где, сохранившимися коваными оконными решётками. Полчаса пролетели мгновенно. Послышался звук рынды. К великому разочарованию комариного племени толпа «вкусных» ребятишек поспешно покинула это мрачноватое место. Впереди был Валдай!

Мне было приятно стоять, держась за мачту носового гюйса и подставляя лицо под потоки редких искрящихся брызг от удара некоторых высоких волн в борт нашего корабля. С кормы слышалась песня девчонок. От восторга нахлынуло вдохновение и, вспомнив, что я назначен в команду ещё и поэтом, стал подыскивать поэтические строки. Постепенно родилось первое четверостишие:

«Мчится катер наш быстро,
Рассекая волну.
Гул голосов туристов
Сливаются в песню одну…»

После нескольких тупиковых вариантов строчек и рифм появилось продолжение:

«Весёлые мы туристы.
Вчера пошли мы в поход.
И шли по местам гористым,
И мелкие реки переходили вброд»

От дальнейшего творчества пришлось отказаться. Мы стремительно приближались к Валдайской пристани. «Морская» часть нашего путешествия завершалась. На мелководье брязгались местные ребятишки в прозрачной воде. Чуть дальше в более глубоком месте купались и наши сверстники. Так хотелось искупаться за компанию, но решение Екатерины Михайловны было беспрекословным!

Быстро собравшись, мы по проулку вышли на главную площадь города. Там, повернув направо, мимо старого двухэтажного дома дореволюционной постройки, на котором красовалась большая вывеска «Ресторан – Дар Валдая», стали подниматься в гору к высокому зданию пожарной каланчи. По архитектуре было видно, что это бывшая церковь. Не доходя до неё, прошли за металлическую кованую ограду на старое кладбище. Целью посещения была дань Памяти героям партизанского движения Александра Викторовича Германа и Николая Григорьевича Васильева на их могилах. Майя Максимовна коротко рассказала их боевую историю.
После совершения спонтанного скорбного ритуала вернулись на главную улицу и неорганизованной, растянувшейся группой двинулись под гору в обратную сторону, любуясь аккуратными рядами кирпичных домиков на обеих сторонах улицы, которые входили в давнишний традиционный комплекс торговых рядов характерных для всех мало-мальски крупных уездных городков России. На ухоженной улочке перед многими деревянными домиками свежеприбранные грядки бесхитростных цветников с проклёвывающимися ростками царских кудрей, ножичков, как называли полудикие синие ирисы, пионов и прочей взошедшей цветочной рассады, которая готовилась украсить жизнь провинциального Валдая.

После коротенькой экскурсии по центру Валдая, немедля продолжили поход по маршруту в село Короцко, где на берегу озера должны успеть приготовить ужин и разбить палаточный лагерь на ночлег.
Миновав условную границу селения, построились в колонну по-одному и, вдоль шоссе по обочине двинулись в сторону Москвы. Здесь мы и ощутили особенность холмистого, Валдайского ландшафта. Наш путь то устремлялся вверх в гору, то плавно через перевал полого спускался в ложбину, и без передышки вновь начинался подъём на следующий взгорок.

В деревне Зимогорье на очередном возвышении остановились на короткий привал, чтобы полюбоваться просторной панорамой Валдайского озера с живописными лесистыми островами, отливающими в дымке синевой. Как по заказу, пересекая картину  на склоне между нами и озером, с протяжным гудком из леса, натужно пыхтя, выкатился товарный поезд длинной вереницей кирпично-красных вагонов, которую тандемом тянули два паровоза. Мы, как по команде, стали вслух считать вагоны. Насчитали больше сотни и сбились. Дым белыми клубами, энергично вращаясь, вырывался из труб и устремлялся вверх. Потом, плавно расширяясь, успокаивался, объединялся в одно длинное облако и по диагонали медленно поднимался к голубым небесам. Неповторимый солнечный пейзаж отпечатался в памяти на всю жизнь!

За Зимогорьем, наш отряд покинул трассу «Ленинград - Москва» с редко идущим транспортом и, свернув вправо на грунтовую дорогу, нарушил строгий строй. Разбившись маленькими группками, по три-пять человек, растянувшейся толпой, вольным шагом, без приключений продолжил путь по холмистой местности.
Майя Максимовна рассказом о судьбе легендарного лётчика после войны сдерживала чуть не бегом рвущихся вперёд, энергичных мальчишек. Утром нам стало известно, что Алексей Петрович Маресьев, сейчас живёт в Москве. Писатель, изменив одну букву фамилии героя, вольно дав имена мальчишкам, нашедшим его в лесу, и другим персонажам, получил свободу изложения. Чтобы судьба героев произведения не повлияла на реальные судьбы прототипов. А протокольно-чёткое перечисление фактов в донесениях с удивительным стечением обстоятельств, послужило опорой для рождения литературного произведения, «Повести о настоящем Человеке». Исподволь мы узнали, для чего в литературе используются псевдонимы и гиперболы.

Екатерина Михайловна, в хвосте растянувшейся колонны, начала пересказывать повесть Томаса Майн Рида – «Всадник без головы». Вокруг неё быстро образовалась плотная группа отставших ребятишек, и опытный руководитель, увеличивая темп ходьбы, постепенно сократила расстояние до лидирующей группы. Так, незаметно туристы пришли в село Короцко.

За околицей открылся удивительный по красоте пейзаж. Лужайка со свежей изумрудно-зелёной травой переходила в берег небольшого озерка, на ряби которого сверкали россыпи солнечных бликов. На голубом небе, довершая живописную картину, стали собираться редкие облачка. Лучшего места для ночлега не стоило и искать. Без передышки, около устья родникового ручейка, установили палаточный лагерь. С лёгким гвалтом все занялись своими обязанностями. Увидев в прозрачном озере обилие рыбы, я быстро соорудил удочку и стал ловить плотву. Постепенно ко мне присоединились ребята, у кого были с собой снасти. Клёв был отменный. Поклёвка за поклёвкой. Даже не мешал шум купальщиков.
Всю мелочь, размером с ладонь отпускали обратно. В азарте наловили рыбы больше чем нужно. Из половины улова получилось огромное ведро наваристой, душистой ухи. Вторую часть переложили крапивой и запрятали в кустах у ручья на завтра. Насытились быстро, и после ужина почему-то напала дремота. Длинный путь, с обилием информации, энергичные действия на свежем воздухе утомили даже таких непосед, как мы. После назначения дежурных, все быстро разошлись по палаткам, и наступила тишина.

Ранним утром меня разбудило глухое бряцание ведра, непонятное чавканье и чуть слышный шелест листвы. Солнце чуть поднялось над горизонтом и сквозь легкую туманную дымку освещало озеро, и лес на том берегу. Мягкий ветерок шевелил ветви кустов, а на водной глади местами нарисовал длинные полосы ряби.
Дежурных около потухшего костра не было, зато безмолвно лежали два огромных лохматых, беспородных пса. Они внимательно, но дружелюбно смотрели на меня, и, когда я приблизился, в знак приветствия лениво шевельнули хвостами. Мне стал понятен источник звуков. Наше ведро из-под густых остатков вчерашней ухи лежало на боку, и было чисто вылизано четвероногими гостями. Исчезли запасы рыбы и куча рыбьих потрохов, оставленных вечером в прибрежных кустах.
В толстом слое золы потухшего костра нашлось несколько тлеющих угольков, от которых, весело играя язычками пламени на растопке, я затворил новый костёр. Запах дымка разбудил несколько самых чутких ребятишек. Их гомон мгновенно пробудил остальных. Кто, морщась спросонок, а кто, весело перешучиваясь, при помощи студёной воды избавились от дремоты и быстро собрали палаточный лагерь. Пока подкреплялись утренним чаем, костёр уничтожил весь мусор, собранный вокруг лагеря. Сытые псы степенно наблюдали со стороны за нашей суетой. Когда убедились, что для них ничего «вкусного» больше не ожидается, неторопливой рысью направились обратно в Короцко. А мы, тщательно залив водой  головешки, бодро двинулись дальше. Впереди нас ждала деревенька Яблонька.

Погода медленно портилась. Слабый непрерывный ветер медленно, но верно прикрывал солнце белёсыми облаками, пока не образовалась монотонная серая мгла. Хорошо, что обошлось без дождя. Если бы не интересные рассказы Майи Максимовны и Екатерины Михайловны, то скуки не миновать.
Увлечённый пересказом фантазий Майн Рида, я всё-таки, утомлялся медленным движением этой группы, и время от времени, присоединялся к передней группе, где рассказы шли о партизанских событиях уже в Валдайских лесах и других отрядах Партизанского края Старой Руссы, Парфина и Уторгоши. Затем, отстав, я опять погружался в события американских прерий.
Так незаметно мы оказались на окраине деревеньки, которая соответствовала своему названию обилием цветущих яблонь. Местные жители посоветовали нам, где разбить лагерь и в дополнение к нашему гороховому супу из брикетов концентрата опять снабдили нас молоком и творогом. На отсутствие аппетита никто не жаловался, поэтому добавка доставалась только тем, кто умел есть быстро.
Этот переход, как ни странно, своей монотонностью и серой погодой утомил так, что после ужина ни у кого не возникло интереса полюбоваться цветущими окрестностями. Даже костёр догорал почти в одиночестве. Все незаметно разошлись по палаткам. Сквозь слипающиеся глаза я рассматривал предсонные видения дневных впечатлений:
«Капитан Касси Коллхауэн злобно оскалившись, целился в ничего не подозревающего Алексея Маресьева. Злому умыслу помешала толпа индейцев на лошадях с громкими криками проскакавшая к берегам Пальцеобразных Озер, где наши партизаны дружно ловили удочками рыбу…»

… Утро выдалось пасмурным с резким порывистым ветром. Ребятишкам это настроения не испортило. Тем более, что местные старушки (которым было лет по пятьдесят) принесли нам на завтрак ведро молока с оладьями и сметаной, а в дорожку собрали туесок со свежими поджаристыми сочнями с творогом. Хозяюшки недооценили наших молодых сил. Их угощение тут же исчезло в один присест. Благодарно распрощавшись, мы по ветерку возобновили наш путь. Когда углубились в лес на глубоко разъезженную дорогу, ветер стих, но изо всех тёмных кустов в нашу сторону поднялись рои огромных рыжих комаров. Екатерина Михайловна весело пошутила:
«Раз комары появились, нужно ждать дождичка!»
Лучше бы она не шутила. Похоже, дождик только и ждал этой команды. За первым же поворотом начался редкий моросящий дождь, постепенно перешедший в затяжную сетку. Дорога сразу раскисла, появились лужи. Некоторые девчонки спрятали свои косы от дождя самодельными косынками из столовой клеёнки. Но они помогали мало, поэтому все промокли насквозь. Мы, подгоняемые комарами, ходко двигались вперёд, ловко перепрыгивая лужи то на одну закраину дороги, то на другую, где, как нам казалось, было менее топко. Комариный звон и текущая за шиворот вода неожиданно родили у меня вдохновение. Сложилось продолжение стихотворения:

«Дошли до леса дремучего,
Где деревья скрипели - Скры, скры!
А вокруг нас носились тучами
Злобные, рыжие комары!»

Дождь, наконец, стал ослабевать. На выходе из леса учителя предложили остановиться на обед. Обозрев мокрые пни, поникшую траву, истекающие водой кусты, все единогласно отказались и стали просить продолжения похода до победного конца. То есть, до самой деревни Плав. Так решили и тронулись в путь.
Дождь прекратился, а ветер стал разгонять тучи. Кое-где голубыми заплатками стало проглядывать небо. После тёмного леса идти по взгоркам стало приятнее. Здороваясь со встречными крестьянами, без остановок миновали крохотные деревушки. Появилось солнышко и осветило на высоком взгорке горизонта маленькую деревушку. Это был Плав. Хоть все изрядно устали, появилось новое дыхание
А у меня потекли новые строки:

«Ни дождик, ни ветер порывистый
Не портил нам настроение
Вдруг видим – берег обрывистый
На взгорке жилые строения.

Ведь это деревня Плав!
Куда мы упорно стремились…»

Когда мы входили в деревню, нашлась концовка:

«А солнце слегка устав
За лес не спеша покатилось»

Деревня встретила нас с заинтересованным удивлением и всеобщим гостеприимством. В 1961 году наш отряд с исследовательскими целями подвига Маресьева был новинкой для них. Ранее приезжали журналисты, курсанты лётных училищ, солдаты, студенты, а школьники в первый раз. Нас пытались устроить на ночлег по избам, но мы предпочли палатки, которые разместили под высоким заросшим обрывом на длинном лужке вдоль берега озера с чистой прозрачной водой. За ужином у вечернего костра окончательно просушились после дневного дождя и уточнили завтрашние действия в соответствии с составленным в Боровичах планом.
Утром выяснилось, что намеченной встречи с мальчишками, нашедшими лётчика, состояться не может, по той простой причине, что за шестнадцать лет после войны они уже выросли в самостоятельных мужчин, заимели семьи и жили в другом месте. Да и в описанное Борисом Полевым время, им было уже почти по двадцать лет. Один из них был призван в действующую армию и воевал до Победы. Их школьный возраст был всего лишь литературной фантазией автора.
Проводников в то знаменательное место особых охотников не нашлось. Все ссылались, что точно не знают где это место, и на занятость на работе. Наконец, один колхозник согласился показать примерное место для особо настырных туристов. Остальные ребята отправились в поле с ботаническо-географическими исследованиями. Другие пошли по деревне в поиске фольклорных находок и исторических баек и легенд.
Человек семь правдоискателей решительно углубились вслед за провожатым. Проплутав около часа по мелколесью с перемежающимися мелкими болотцами, наш проводник на краю болота остановился, устало обвёл руками воображаемое пространство и сообщил, что это «где-то здесь!»
Мы с новыми силами бросились прочёсывать лес. Что искали? Конечно самолёт, наивно полагая, что он с тех пор нас дожидается. Изрядно умаявшись, ничего не нашли и поняли, что другого результата не будет. С лёгким разочарованием понуро отправились за проводником в обратный путь. Если кто и был доволен нашей экспедицией, так это только голодные комары, дождавшиеся нас в сырых зарослях.

Оставшиеся в деревне туристы зря времени не теряли. Познакомились с деревенскими ребятишками. С их помощью нашли самых старых местных бабулек, которые с удовольствием рассказали собирателям фольклора легенды, сказы, и спели старые песни. Посредине деревни между берёз было подготовлено место для вечернего концерта. Зрителей собралось! Чуть не вся деревня. Самодеятельные артисты спели хором несколько песен. Рассказали стихи. Мне, как поэту нашего похода, предложили прочитать стихотворение орденоносного поэта Степана Петровича Щипачёва «Ленин», которое он написал будучи военным корреспондентом под впечатлением сброшенного памятника в освобождённом, но разрушенном фашистами городке Сольцы Новгородской области, где юные туристы пока не побывали, оставив идею для будущего похода:

«Из бронзы Ленин. Тополя в пыли.
Развалины сожжённого квартала.
Враги в советский городок вошли
И статую низвергли с пьедестала.

Полковник-щёголь был заметно рад,
Что с памятником справился так скоро,
И долго щёлкал фотоаппарат
Услужливого фоторепортёра.

Полковник крепко этой ночью спал,
А на рассвете задрожал от страха:
Как прежде памятник в саду стоял,
Незримой силой поднятый из праха.

Засуетились гитлеровцы вдруг.
В развалинах мелькали чьи-то тени:
То партизаны, замыкая круг,
Шли на врага. И вёл их Ленин!»

Наши доморощенные солисты спели любимые песни, которые иногда подхватывали и зрители. В заключение прозвучал фрагмент длинной старинной песни, подаренной нашим фольклористам одной из бабушек этой деревни:

«Что ни нох монастырь становился
Молодой черенец постригся,
Захотелось чернецу да погуляти,
Что за те ли за тесовыя  ворота,
За воротами беседушка сидела,
Как во той ли во беседе красны девки;
Уж как тут черенец привзглянет,
Черночище(!) клабучище долой сбросит,
Ты сгори моя скучная келья,
Пропади ты мое черное платье,
Уж как полно мне добру молодцу спасаться
Не пора ль мне добру молодцу жениться,
Что на душечке на красной на девице»...

Концерт закончился, но никто не хотел расходиться. И долго ещё в разных концах деревни звучали песни вдохновлённых парней и девушек. Так гости устроили местным жителям стихийный праздник.

Следующее утро обрадовало солнечной тёплой погодой. При полном штиле озеро лежало чистым зеркалом, отражая острова и ясное голубое небо.
После завтрака стали готовиться в обратный путь. Предстояло обойти закраину озера в деревню Красилово, которая прекрасно просматривалась на противоположной стороне. Там у берега стояла большая, рыбацкая лодка. По-прямой будет около километра – рукой подать!
Вдруг, пошушукавшись, три мальчишки бросились к озеру, на бегу крикнув Екатерине Михайловне, что они сейчас пригонят лодку и всех перевезут в Красилово. Учительница закричала: «Валерка! Вовка! Серёжка! Прекратите! Давайте назад!»
Но где там? Сорванцы, Тимофеев, Минаев и Беляев, не слыша, энергичными сажёнками ходко удалялись от берега. Каких нервов стоила эта выходка нашим руководительницам никто оценить не сможет. Все в беспокойстве следили за заплывом, пока ребятишки на той стороне не выбрались из озера. Когда с того берега отчалила лодка и направилась в нашу сторону, все поспешно стали собирать свои манатки.
Кому-то пришла идея все наши деньги, чтобы не растерялись из карманов отдать Екатерине Михайловне, поскольку только у неё был настоящий кошелёк. Сказано, сделано – вся наличность была в общем «банке» и спрятана самое сокровенное место, в бюстгальтер.

Подошедшая лодка оказалась огромной, но для почти двух десятков человек всё-таки была на грани возможного. Перевозчик, крупный плечистый рыбак, хмуро наблюдал за посадкой и прикидывал возможности. Ему же было сказано, что будет несколько ребятишек, которых оказалось семнадцать, да две учительницы.
...До края борта, когда все разместились, осталось около пяти-семи сантиметров.  Мужик решил плыть, одним разом, но приказал, чтобы мы все сидели смирно, не шевелясь и не вставая, убедительно пообещав огреть веслом и утопить, если кто будет раскачивать лодку. Глядя на длинное весло, и его почти свирепое лицо, обещанию поверили все и притихли.

Лодка медленно тронулась по водной глади. Ход всё ускорялся, и противоположный берег довольно быстро приближался. Рыбак своё дело знал! Всю дорогу я боролся с искушением посмотреть назад, чтобы увидеть, как рыбак орудует веслом, но помня посул гребца, берёг свой загривок. Когда до берега оставались считанные метры и вдоль борта проплывали торчащие над поверхностью вершинки камыша, вдруг громко прозвучало:
«О! Уже мелко! Дно видно!»
Всем срочно понадобилось убедиться, так ли это? И мы оказались в воде! Громко прогремел комментарий лодочника на устной народной речи. Он взял своё страшное весло и пошёл на берег сушиться. А мы смогли убедиться, что действительно было мелко – чуть выше пояса, и принялись спасать наши пожитки.
Когда рюкзаки и прочие вещи были на берегу, вдруг выяснилось, что весь наш капитал выскользнул из укромного места учительницы и оказался на дне. Мальчишки радостно бросились спасать кошелёк, но тщательно перемесив каждый квадратный сантиметр слегка илистого дна, окончательно затоптали в дно нашу потерю, поэтому ничего не нашли.

Путешествие было рискованным, потому что степень умения плавать определялось устным способом - вопрос-ответ. Но на воде, не прибегая к спас средствам, держались свободно все, без паники. Готовились к деятельной, взрослой жизни, а всякие чиновники-омбудсмены со своими тупыми инструкциями, якобы с заботой о детях, ещё не появились. Жизнь портить было некому. Полную ответственность за нас несли родители и мы сами. Был же предложен вариант тем, кто боится плыть обойти озеро пешком по берегу? Отказались все!

Мы пока не могли полностью осознать величину огорчения Екатерины Михайловны потерей денег и серьёзности ситуации. Нам было весело. Погода стояла почти жаркая. Накупались вдоволь. Американские фантазии - мерить температуру в озере и придумать не могли. До прихода машины оставалось больше двух часов, и мы смогли спокойно высушить всё, что у нас промокло без серьёзных потерь. Собрав по порядку вещмешки, все были готовы двинуться в путь.

В назначенное время подошла грузовая машина, оборудованная для перевозки пассажиров, которая называлась «грузотакси» и на ней мы должны приехать в Валдай. Это был ГАЗ-51 с повышенными деревянными бортами и прорезиненным брезентовым тентом с маленькими овальными оконцами под потолком. Вместо кресел поперёк кузова были пристроены толстые деревянные лавки…

Молодой водитель, выслушав Екатерину Михайловну, был озадачен, но думал недолго. Скомандовал грузиться и просил никому не говорить, что он отвёз нас бесплатно, чтобы не дошло до начальства. Второго приглашения не потребовалось! Мы быстро заняли кузов полностью, и весь путь до автостанции Валдая веселились от души, подпрыгивая на ухабах грунтовой дороги. Какие тут «ремни безопасности?» Пыль поднималась над дорогой и почему-то, как в пылесосе оказывалась у нас в кузове. И даже скрипела на зубах. Но это нас не расстраивало. Выгружаясь, мы опять хохотали глядя на наши чумазые физиономии. Майя Максимовна повела на озеро умываться. Путь мимо ресторана «Дар Валдая» своим ароматом напомнил нам, что мы с утра не ели. Екатерина Михайловна, пока мы мылись и купались у пристани, пошла в ресторан, договариваться о нашей кормёжке.

Директор ресторана прониклась историей потери денег и предложила необычное меню. Хлеб и подливка тогда были во всех столовых и ресторанах бесплатными и вволю. Сладкий чай она тоже обещала заварить даром. Всё остальное было подотчётным. Учительница засомневалась, хватит ли подливки? Директор уверила, что повар специально сварит полный тазик и вдобавок нам дадут молодой редиски, и прочей зелени.
Юные туристы, глотая слюнки от соблазнительных запахов, машинально прикрыв рты своими кружками, входили в ресторан и с удивлением взирали на причудливую сервировку. Посередине составленного из четырёх столов огромного общего стола стоял благоухающий ароматом жареного лука тазик густой подливки. Рядом огромная кастрюля сладкого чая с поварёшкой и два подноса нарезанного свежего, чёрного, неповторимого Валдайского хлеба. Несколько крупных пучков зелёного и тарелка нарезанного репчатого лука. Что с этим обилием делать учить было не нужно. Поверьте! Каждый из нас, макая хлеб в тазик с подливкой, закусывая луком и запивая чаем, ощущал, что вкуснее обеда у него в жизни ещё не было! А я с тех пор и до сего дня полюбил протёртый суп-пюре.

После сытного обеда, ребятишки стали с интересом ждать, как мы без денег выберемся из Валдая? Ехать должны на автобусе, а это не грузотакси. Здесь нужны билеты. До отправки автобуса оставалось полчаса. Екатерина Михайловна отправилась на переговоры в кассу. Молоденькая кассир была потрясена просьбой учительницы отправить рейсовым автобусом в Боровичи 22 безбилетника! Она, конечно, понимала безвыходность положения учительницы, но не только сделать, придумать что-то подходящее ничего не могла. Вдруг вошёл пожилой водитель, который готовился выполнять этот рейс. Выслушав печальный рассказ расстроенной учительницы, решил вопрос сходу:
«Ступай к автобусу. Когда все пассажиры с билетами рассядутся по своим местам, на свободные грузи своих ребятишек»
«А как же без билетов-то?» подала робкий голос кассир.
«Что же им здесь без денег, пропадать что ли? А меня за это не расстреляют! И даже в штрафбат не пошлют!"

Екатерина Михайловна с широкой улыбкой прибежала к нам и радостно объяснила, что мы должны делать. Туристы расположились плотной группой рядом со входом в автобус, пропуская законных пассажиров. Их оказалось совсем немного. Все школьники были готовы по первой же команде занять места в автобусе.

К Екатерине Михайловне подошел высокий, широкоплечий дядька в фуражке цвета хаки и голубым околышем на макушке, распахнутой кожаной, коричневой куртке лётного покроя и, приветливо улыбнувшись, спросил:
«Это и есть твои безбилетники?» получив утвердительный ответ. Продолжил:
«Если встретятся контролёры, вы уж все поддержите меня! Объясните, что к чему!» Это и был наш шофёр. Потом поинтересовался у нас:
«Как же это вы попали к нам в Валдай? Чем это вы таким занимались, что даже все деньги растеряли?»
Мы наперебой стали рассказывать про Мересьева, про поход, про лодку…
«А-а-а, это Алексей Петрович Маресьев-то? Как же? Знаю, слыхал! Хорошее дело! Занимайте свободные места, а у меня вам задание – чтобы дорога казалась короче, всё время пойте наши красивые песни!»

Его задание мы отработали по-полной. Сам шофёр с удовольствием поддерживал наш хор. Некоторые попутчики постепенно заразились нашим пионерским задором и стали подпевать нам. Песни-то действительно были хорошими, оптимистичными, направленными в счастливое будущее. На подъезде к Боровичам, когда репертуар песен почти иссяк, а на горизонте стали видны дымящие трубы Комбината «Красный Керамик», кто-то из мальчишек запел не вполне приличную, дворовую песню:
«Скорый поезд мчится с Пензы на Москву,
Я лежу на верхней полке и с понтом гляжу…»
Притихшие было девчонки, с интересом поглядывали на учителей. Те радости не выразили, но и строго запрета не последовало. Тогда все задорно подхватили приблатнённый припев:
«Держи, лови! Лови, держи!!
Держите ваши багажи!!!»

Это, была завершающая песня похода, которую допели уже проезжая по улицам пригорода.
Время в пути пролетело незаметно! Загорелые, счастливые мы вернулись домой!

В сентябре следующего учебного года состоялся отчётный слёт юных туристов, который традиционно проходил в городском Доме Пионеров. Седьмой класс «В» активно готовился к этому общегородскому событию, к которому туристические отряды всех школ делали большие красочные альбомы с фотографиями, гербариями и подборкой заметок по темам литературно-фольклорной исследовательской работы и личных впечатлений. Дополнительно готовили по три сценических номера.

Запомнив своё назначение в поход поэтом, я отредактировал своё стихотворение и, переписав на отдельный листочек, отдал Екатерине Михайловне. Она очень удивилась, что я эту «должность» воспринял всерьёз и выдал результат, но прочитав, написала на листке:
«Саша, работай больше над собой – у тебя получится!»
А на словах предложила мне прочитать стихотворение на слёте со сцены.

В назначенный день Дом Пионеров бурлил гомоном и огромным количеством ребятишек в парадной форме – белых рубашках с алыми галстуками и в тёмных брюках мальчишки, а девочки в юбках. Собрались пионеры-туристы всех школ города и перед началом события с интересом разглядывали альбомы и другие экспонаты, выставленные по периметру актового зала.
Наконец сбор начался. Выступления шли одно за другим. Подошёл черёд и нашего отряда. Наш короткий доклад заработал аплодисменты. Девочки тоненькими голосами спели найденную ими в походе песню:

«Что ни нох монастырь становился
Молодой черенец постригся…»

Вдруг объявили:
«Стихотворение юного поэта «В походе!» читает автор»

Я с интересом смотрел на пустую сцену.
Оказалось это объявили меня. Не медля, одним прыжком напрямую из зала «взлетел» на сцену и громко прочитал:

«Мчится катер наш быстро,
Рассекая волну.
Все голоса туристов
Сливаются в песню одну

Весёлые мы туристы.
Вчера, пошли, в поход.
Прошли по местам гористым,
И реки переходили вброд

Дошли до леса дремучего,
Где деревья скрипели - Скры, скры!
А вокруг нас носились тучами
Назойливые комары!

Ни дождик, ни ветер порывистый
Не портил нам настроение
Вдруг видим – берег обрывистый
На взгорке жилые строения.

Ведь это деревня Плав!
Куда мы упорно стремились.
А солнце слегка устав
За лес не спеша покатилось.

Мы шли по дорогам грязным,
Но никто не отстал в пути.
И всё нам казалось прекрасным!
И хотелось всё дальше идти!»

… и наскоро поклонившись, не задерживаясь спрыгнул к аплодирующим одноклассникам.

Так закончился увлекательный поход Боровичских школьников по Мересьевским местам Валдайского района Новгородской области в мае 1961 года.
После похода мальчишка, посчитал себя поэтом и с лёгкостью рассыпал панегирики и прочие стишки до тех пор, когда услышал произведения настоящего поэта из деревни Коровкино около села Перёдки под Боровичами. Переосмыслив свою «поэзию» понял, что это словоблудное рифмоплётство и со своей поэзией простился на всегда.

Почти ровно двадцать лет спустя в марте 1981 года мне опять довелось побывать на берегах озера Шлино в составе группы кинодокументалистов для съёмки сюжета о двух «мальчишках» нашедших когда-то в лесу героя, которые к тому времени стали пожилыми людьми.

13 мая 2016, около деревни Плав  накануне столетнего юбилея легендарного лётчика Алексея Петровича Маресьева состоялось большое торжество! С целью увековечения подвига легендарного лётчика, в лесу был открыт Памятный знак.

…Но это уже другие истории…

                23 января 2017 года
                Александр КОЧЕВНИК

На снимке: 13 мая 2016 сын Алексея Петровича Маресьева, Виктор у Памятного знака подвига своего отца в окрестностях деревни Плав, открытого ко дню столетия Героя.