Мухаммас на газель Зебуннисо

Я тайно кланяюсь тому, кто выше всех похвал:
Сияньем царственных высот пред всеми он предстал,
Вошёл мне в сердце как огонь, что чист, горяч и ал. 
Аллах мой! Этот светлый луч не ты ли нам послал?
Он ослепил мои глаза, он болью сердца стал.


Не чтущий сей предивный лик далек от правоты,
А я сраженных красотой пополнила ряды.
Его лицо явило мне султанские черты:
Кто он с божественным челом из сада красоты?
В короне падишаха он сверкает, словно лал.

            
Бессильны описать его и тысячи страниц, -
Склоняется мой каждый вздох пред ним слугою ниц.
Он чужд всех сплетен и интриг, но, словно стаи птиц,
Вокруг него круженье лиц, сплетенье небылиц.
С холодным безразличьем он всем россказням внимал.


Во мне и слезы и восторг сплелись в один узор,
Мне кажется, что он любим был мною с давних пор.
Когда я слушала его певучий разговор,
Он на меня взглянул в упор, явил участья взор;
Кто друг его и недруг кто – никто мне не сказал.


Он в гневе - воинская рать, мечом разящий полк,      
Но улыбнётся - и нежней, чем хиндский нежный шёлк.
Он - вдохновение того, кто знает в песнях толк:
Его увидя, соловей сперва, смутясь, умолк
И, очарованный навек, защелкал, засвистал.


Как сон стяжать моим глазам, коль вымокли насквозь
Глаза, которыми узреть его мне довелось?
Какое сердце на его огонь бы не рвалось?
На чьем пиру он званый гость, кому познать пришлось
Тот жар, которым мотыльку он крылья обжигал?


Освещены лишь им одним и мысли, и дела.
Клянусь, куда б он не пошёл, я б вслед ему бы шла!             
Но все несбыточны мечты - они, что прах, зола:
Дом, где надеждой я жила, разрушен был дотла.
Он снисходительно спросил: «Кто жил здесь и страдал?»


Смущаясь и одежды край в волненьи теребя,
«Взгляни! - просила, - отдала Халиса всю себя!»             
«Кто-кто? Халиса? Не знаком!» - он бросил не любя.
Сказала я: «Гляди, Махфи безумна от тебя!»
«Не знаю никакой Махфи!» – ответ его звучал.