В каморке сырой, сырь 2000х годов

Годы вечерних разлук.
С людьми,книгами и мечтами.
Утекают миражно сквозь солнечный круг.
И в ночи,хандра сердца стук.
Чай в ночной кухне досуг.
Бытие стало сырыми годами.
Меж,дверей и домов пахло сырыми ветрами.
И чаем я лечил сырую хворь.
Сквозняки,ходили комнатами.
И горчащими глотками.
Прогоняли недуга каморочного боль.
Я жил в сырости у чердака.
И смотрел в слуховое окно на собор.
И книжная,мистика.
С черношрифтного листика.
Делала хандрящего из меня чудака.
И я вспоминал схиму зиму,и верил в любовь.
Сквозь,недуга снега затор.
Я смотрел на кирпичный собор.
И ветра завывали, их черный хор.
С выси чердака Я видел бараки, черноту квартир нор.
И вспоминал,искусство классика.
И картин метафизических на sdдиске палитра пластика.
И спускался,в заметенный дровяной двор.
Это сумрачное время тех пор.
И шел в дом обратно.
И пил чай из фарфора,не пластика.
И закусывал чаинку печенья пластиком.
И обстановка,из железа досок и полимера пластика.
И сырой налёт на окнах иней узор.
И вокруг 2000х годов баульно челночно разор.
Ширпотреба штука,вещная штукистика.
И оставалась в выкупы с рук утеха букинистика.
И красноярья рыночная китаистика.
И рок хаос и дребезг.
Играли до 16 и старше.
И хотелось,пива винной мезги.
И было,бедно жить пропаще.
Горчил чай,не слаще.
Среди примет,и вещего было знаком вещей.
Как знак на рынке.
В китайщину.
Везли баулы штучные на задворки.
Как богема,и цыганщина.
И лакомства и книжки в каморке.
И видео кассеты.
И по ТВ бульварщина.
Вот все сметы.
И я лечился от хандры и сыри.
Холодных комнат.
И не катался ,как масло в сыре.
Среди,веселья бедности и трат.