Зеркало

В пелене пластов сна зыбкой
Потянулся на кроватке,
Предвкушая дня начало.

Не сиюминутная минутка,
Чьего-то шороха, ворчанья
Исходящих из прихожей,
Едва ли уловимым фоном.
И нет иного - проверять.

Иного нет – «призадержаться»
У большого зеркала в прихожей,
Источающего энергий вихри.
Уж и рюкзак школьный, где-то
Свалившийся с тумбочки обычной,
Не отвлечет от действа
Непривычного.

Чувств клубки пролиться норовили
Из грудной клетки, амплитуду повышая
По мере приближения к зеркальцу,
Но и они не отвлекали.

С любопытством осторожности самой
Заглянул, улицезреть то ожидая:
                самое себя.
Но движенья повторяла неизвестная,
Кучерява и бела.

В туманной дымке,
Истекающей клубками из зазеркалья,
Сама Грация блистала.
Молчаливо своим видом говоря:
Пред тобою та, кого любить
Ты обречен вечно.

Хоть и "пропал" школяр в образе прекрасном,
Грудная клетка его чувства удержала,
Не дала пролиться им навстречу
Туманцу непонятному, накаленному искрой.

Кучерявой и подыграть уж не желалось,-
Своим движеньем рук манила, не кривляясь.
А черты ее лица не то раны предрекали,
Не то витания в мягких облаках.

То, что в грудной клетке умещалось,
Подсказало ненавязчиво вопросом -
Где границы зеркала?
Отстранился, осмотрел - все обычно.
Все тот же интерьер, что и сотни раз
Наблюдал в прихожей вынужденно.

Кроме неизвестной в зеркале
И энергий вихрей.

Сила энергий возрастала, казалось,-
Не приспособится к ним тельце.
И все же насыщалось - хоть горы наверни,
Со всей буквальностью.

Неизвестной, словно только и оставалось:
Робость отыграть, неуловимую усталость.
Чтобы заметил,- вновь к ней приближаясь
Еще больше сил его наполнят кратно.

уловка ли? - "Попался".
Уж вибрирующий воздух не отвлек,
От поцелуя с Грацией.
Пока руки ощущали тревожные границы.

Закончить можно, знатной фразой - и был таков.
Пусть и не привычно было просыпаться
Все в той же кровати, дойдя до нее
Своим ходом от самого зеркальца с искрой,
А не очнуться в ней "вдруг", "внезапно".

Но что есть эти пласты?
Кому их обременить системой?
Когда даже обычны дни
Могут меняться в памяти местами.

Так и другое зерцало было, несомненно.
До, после, в те же дни?
Пока только и остается робкая попытка
Воспринять раму зеркала и содержание.
Всему присвоить имя, до чего дотянется
Не шатка, беспристрастна мысль.
Со всей наивностью желая
Оставаться во тьме тумана.


Комнатушка непривычная, заставлена в изысках.
Громоздкие картины и не очень, волнительны -
Аж глядеть страшно, беглость взгляда задержать.
Окно невероятной высоты, как для великана,
Навевающее мысли о мастерах из фэнтази рассказов.
И зеркало ему в том вторит, пусть и не пытаясь
Размером превзойти, случайно оттенить.

Рама зеркальца внушала глухую непреклонность
Пред  временами и всем, что могли те предводить.
Словно необработанный драгоценный камень,
Посметь коснуться которого, даже и подумать
Предложить огранку ли, шлифовку ль,
Отважится безумец лишь, искатель участи
                ...Похуже смерти.

Столь изыскано ненавязчиво-навязчивое злато.
В ком каждый образ, каждый штрих, где надо.
Внушало всякому, кто видел раму, неизбежность
Отчаянья - недосягаемых высот не людского мастерства.
Когда проще поверить в силы неведомых добра иль зла,
Нежели в разум смертного, человека навык.
Если б тишина у рамы взмогла кричать,
Кричала бы одно она - склонись, несчастный.

То рама, что для владельца-великана
Повседневная банальность интерьера, да?
Чем грозить может отражение внутри?
А презренье говорящей тишины?

Впрочем, школяр решил, не без смущенья,
Что и без того он здесь мал, на поводу еще идти
Молчания гнетущего, неоспоримого великолепия.
А осмотреть там было что, но шапку снял.

Четыре, три шажка проделал? -
Заметил ножку кресла,
Не далеко от зеркальца,
Не далеко, по меркам великана.

Потребовало определенного усилия,
Переводить свой взгляд неспешно
От сапог красных к халату красному,
Не нагроможденному узорами,
Затейливой вышивки из злата.

Большой вопрос возник внезапно-ожидаемо -
Как гигант не приковал к себе взгляд сразу?
Большой любитель оттенков красного.
Но интерьер, и даже вещи несуразные
Оттеняли в неприглядность его лик,
Его задумчивость, неведомое то ожидание,
Ожидание того, над кем время никак не властно.

Он уделил свой взгляд в ответ, на краткий миг.
Непрозрачно говорящий даже не "зачем ты здесь?"
Скорее - "ты здесь, что ж, сожалею",
Хоть и едва ли в нем было сожаленье,
Но, безусловно, была в нем неприязнь.
Такого рода, например, как немыта кружка -
Раздражает, но пусть еще тут постоит.

Оставалось только вглядываться,
В его задумчивость с оттеком меланхолии,
Но не решился бы спросить, за сей оттенок.
Могло быть что угодно в нем,
А взгляд мог пребывать в любом из измерений.
Что до содержимого грудной клетки:
Ползучая уверенность - великан был всегда,
Ползучая та неприязнь - знаком он мне.
Откуда, где, когда?
Неприязнь такого рода, например,
Когда можно смело и не пытаться
Принять меры что-то вспоминать.

Великан так и мог пребывать в своих мыслях,
Подперев подбородок кулаком в движимой тиши,
А гостю-школяру скучно стоять в смиренном "не пойму".
Устроил казус, рода - вспомнить не прилично.
Что там уронил, сломал? - не суть.
Но внимание привлек, на такой же краткий миг,
После которого полетал совой, небрежно.
Впрочем, по едва видному мановению руки гиганта,
Будто только и решившего сменить на ладонь кулак,
Упразднились возможности к полету у совы.
Да и школяр-сова стал поменьше, нежели был.

Всё то уже и не грозило,
А напрямую уныньем наполняло,
Со скупой слезой совиной.
И не понять еще - где время!?

Когда свершились перемены, - Когда?
Сов мелкий их уже не ждал, не жаждал,
Предельно был похож на домашнего питомца.
Кто-то вышел из зазеркалья, минуя раму.
Даже мысль его настигла - "Неужели гость?"
"Мое ли дело? Старик, скучающий в картине,
О чем-то не договорил. Он же говорил?"

Но вот, действительно то оказалось неожиданно,-
Узнал в гостье давнюю Грацию знакомую,
Когда соизволил уделить немного взора ей.
Уже встречался с ней? Встреча только предстоит?-
Сейчас для сова то не суть, картины аж попадали
В его восприятии совином...
Так перестарался впечатлиться, что не расслышал
О чем говорили гигант и грация, о чем их
Настроение уравновешено-игривое.

И это впечатление его померкло пред другим,
Когда и Грация снизошла поглядеть на сова,
Когда догадка настигла отвратно-беспринципная -
Узнал он великана, узнал в нем самое себя.
Себя, быть может старше лет на двадцать.
И не отвлекали опадающие перья
С тельца школьника, привычного...
 
- Ты обратил его в сову, но присмотрись:
  Что именно, он обратил в смирение.
  Каких врагов достоин может быть.

Не спутать голос Грации ни с чем.
Никаких полутонов лишних, зажимок скрытных.
А гигант поднялся с кресла в "час" перемен,
В иных обстоятельствах это бы "добило сова",
Направился к зеркалу своему.

- Ты б не спешил, атлет.
  Спроси его, что видит.

Взгляд великана беспристрастно говорил -
"Не вынуждай повторять ее вопроса".

- Ты олицетворение войны.
  Узнаю свои лица черты в тебе,
  Но еще не настолько обезумел,
  Что б не видеть в росте неимоверной разницы.
  Такой соблазн увериться, что предо мной
  Мое грядущее...
  Там где я провел столетья, кои для тебя,
  Быть может, миг.
  Ты нечто большее... образа идеального,
  Ты роль, которую не играют,
  Но которую живут, со всей банальностью.

- Столетия? Я и не заметил.
  Долго ждал возможности
  Остроумием блеснуть?

- Рама интересная.
  Это действительно был тот вопрос,
  Ответ на который ожидал услышать?

- Что хочешь знать?

- Как именно ты стал таким?
  Впрочем, кто-то другой может
  Разглядеть в тебе свои черты.
  Если не я, кто-то другой
  "Сыграет" твою роль.
  И провернет все куда лучше,
  Нежели я, и того более,
  Не сумеет сделать то... не лучше.
  И не подумай, будто мне надо
  Разъяснять азы о твоем влиянии
  На все живое и не очень.

- Любезна Грация, как давно знакомы мы?
  Ты ошибалась ровно - никогда?
  Мелкий говорит верно, но как...
  «Просторечиво», без толики изыска.
  Меня навещали куда более достойные.

- Тебе ли мне рассказывать
  Об простоты изяществе?
  Не претендующей на победы,
  И непрестанно побеждающей.

- Что ж, проверим достоин ли.
  Если правильно тебя я понял,
  Такая простота предполагает...
 
Прошелся, два-три шага неспешных,
Неспешных для гиганта, волнительных
Для того, кто мог бы наблюдать сейчас
Его со стороны.
И взгляд переменился - как прежде
В неизвестных, дальних измерениях,
Но уже словно пребывающий столетья там.
Бывший сов и не заметил, когда
Гигант решил вновь обратиться
К нему, перо рассматривающему.

- Едва ли тебе нужно мое зеркало,
  Хоть и поглядишь в него однажды.
  Подойди к окну.

Отдернул штору, вызвав громыхания грозовые,
Ощущенье тяжести предметов интерьера,
Открыв вид прелестный мирозданья,
Такового, какой только и есть,
Каковой только и может быть.
Спиральных круговертей звезд всевозможных.

- Великолепие проходящее сквозь монументы,
  Сквозь громады строек повсеместных...

С придыханием поведал, без скромности, гигант.
О сверкающих кляксах толи Ван Гога, толи Пикассо.
Впечатлялся тем школяр? - Безусловно.
Но ожидал лишь гласа Грации той скромной.

Не требуя волненья,
Прошептала на ухо то она:

- Не стесняйся в зеркало взглянуть.

Гигант неспешный любовался завороженно
Мирком "своим", пусть и таким,
Какой только и может быть.
Школяр в два тихих шага оказался
У непререкаемого в величии зерцала.

Испытав легкую досаду, - в отражении
Оказалось "самое себя" и прежний фон
С завороженным гигантом у окна.
Если бы в какой-то лихой миг,
Гигант не осмотрелся, переменившись
В "спокойно-стальной"  мимике, гримасе.

В отражении стали испаряться, исчезать
Предметы интерьера, сам гигант.
Что-то успело "осенить" его,
Любителя красного, большого.
Узрел беду не столь он в факте
Предательского непослушанья,
Сколько в безразличии безмятежном
Школяра, что и сам неспешно исчезал...
В единственно возможном мире.

- Остановись, в твоей власти
  Прекратить самой жизни гибель.

- В моей власти оставить
  Лишь одну Звезду.
  Ты и сам осведомлен,
  Гигант.

Упавши на колени, сломленный гигант,
С ужимкой и легким срывом в гласе,
Стараясь уцепиться за толику покоя,
Последнюю попытку предпринял:

- Тебе не одолеть весь страх жизни.

- Я олицетворение неверности
  Закона сохранения энергии.
  Учись, гигант.

Прошелся по комнатушке рассыпающейся,
Нашел чернила, что успели приглянуться.
Пока гигант не смел поднять взор,
Запись сделал на клочке бумажки.
Бумажки, некогда пригодной для издания
Указов.
И выбросил запись в ту форточку большую,
Зная наперед: где, когда и как
Содержимое ее в материи окажется.


"_
А еще уверяли, что вас называли
Превосходным диалектиком...
Я потому мужик,
Помимо очевидных физиологичностей,
Так вот потому,
Что могу позволить себе заниматься -
Чем захочется.
Так как очень легко, быть может,
Легче, чем кому бы то ни было,
Делаю то, что приходится.
Пока моя Грация очень легко
Делает то, что ей хочется.

И всякий раз, когда я слышу уверятелей -
Будто бы такие важные они, обременены
Необходимостью чем-то заниматься вынужденно,
Будто бы "кто, если не они?" -
Мне приходится подавлять в себе желание
Влепить строгую пощечину этим уверятелям.
И даже влепил некоторым, весьма непринужденно.
Ожидая, что за такими их разговорами
Будет толика хотя б правдивости.
Но знаете, на что хватало их?
На разнообразные варианты фразы -
"Дурак, что ле?" И после уходили навсегда
И из моего фокуса, и из фона,
Догнивать свой век обремененный.
_"

Как здорово, что нет ни желания,
Ни необходимости писать еще что-либо,
Просыпаясь вдруг, внезапно.
В квартире известной по вывеске
На массивном домике "Тантал".
Без малейшей тяги собирать рюкзак
И драпать в школу, столь привычную.

Кто успел открыть окно,
Сквозняка впустить?
Отчего болели мышцы тела,
Будто день весь предыдущий
Таскал гантели, гири?

Но всего больше умилило -
Чье-то перо на подушке милой.
А сказал школяр беспечный,
Разглядывая перо то, лишь:
"Пфф".

В школу все же он ходил,
Не смущаясь пропускать не дни -
Недели.
Неосмысленное знание об участи
Всего его окружения унылого,
Изливающего гниль из глаз, ушей,
Наделяло неосмысленной той силой.
И одна радость на многие года,
Созерцать на своем клинке,
Неустойчивом и неосвоенном,
Кровь врагов, в сопровождении
Падших на пол взоров.

Когда никто не смел сказать и слова
Вопреки тотальной диктатуре,..
Нелюдима "сова".
Наивность однокашников, считавших -
Прижаться спиной к стенке,
И устремить взгляд на свои ботинки,
Залог покоя, уверенного "не привлеченья"
Внимания неспешной, бездны на ногах.
Созерцать горсть учителей несчастных,
Впечатлительность собственную
Не способных одолеть,
Непререкаемость во абсолюте.

С робким умиленьем созерцать,
Каждую секунду, работающую на то,
Что б подвесить на крюке массивном,
Крюке на цепи уходящей ввысь,
Всякого, слабохребетного.
И впечатляться искренне, порой,
Ухыгыкая по совьи,
"Своей страной оленьей".

И всяка секунда работала на то,
Что б вчерашний школьник снизошел
До не робкого пера.
Записал простое, к чему не приложили
Ни один сон, ни одна явь усилий:

"Любая мука не мука, когда порабощена,
Счастье не счастье, когда оно в служении".

Записал, зная наперед, другого счастья
И не нужно, но… попробуй кто его
                Удивить теперь.

Секунда работала на то,
Чтоб ознаменовать конец времен.
Падение всех звезд, кроме одной.

"_
А пока, мелочь взмоляет всё о Рае,
Готовая и к Аду, на конец худой,
Милее то мне, что низвергает всякое.
Милее то, про что как-то записал:
Никому не превзойти красоты Небытия.

Пока всяка мелочь в'ищет спасенья, упоенья
У духов предков, алтарей тех "незабвенных",
Милее то мне, пред чем, пред коей
Сам дьявол - лишь свинка в стойле.
То, пред чем бессильна непомерно
Всякая надежда.

То, что отменяет сам факт явления,
И все, что могло предшествовать,
Дыхание веков вещь всякой.
Та Тьма, бывалая задолго до
Самых первых созиданий,
Пред коей всякий бог - червяк.

Будь кой-либо бог хоть свинопас,
Хоть волк в овечьей шкуре -
Всякий шаг грозит окончанием
Истории живого и не очень.

Столь незначителен в своем
Увеселении Ее... всяк червяк.
Увеселении той, что не ошибалась
Во всех времяизмереньях - никогда.

Моя последняя и вечная
Любовь,
В пульсациях единственного
И неизменного мотива.

Любовь, пред коей вся культура,
Вся История - лишь пыль,
Которой может и не быть,
Которой может и не бывало...
Как не бывало всех шагов,
Как не бывало всяка червяка.

Никому не превзойти Красоты
Небытия на острие клинка.

Умиляй и увеселяй Ее! -
Смертного никчемный разум,
На что не решится никой Бохъ,
Умиляй робостью,.. остервененьем
Понять то, что растворит
В неполживом Ничего
_Всё_
И дружочков, и врагов.

Кто померится с Ней силой?
«Неполживые» ослицы может быть,
Оленей свора надменных?
Словно беспечные фотон-волна,
Что не нашли где «приземлиться».
Не зафиксированы – и не бывали никогда.
Словно? - Нет, то знаю точно.

В «ожиданье» чуда,
Что случится с кем угодно,
Но не с ними, фотон-волновыми.
Без снов и без видений.
_»

И добавить здесь, будто бы некстати:
Как бы не извивалась та, иная ли река,
Текут одинаково и впадают они все в океан.
Высекая в лицах черты, едва ли «изменимые».

Одолевшему последний километр строк,
Автор последний предлагает тут
Тишины звонкий вопрос: Кто?!
В самом деле,.. написал все это?

И научил друга своего,
О коем упоминал не мало,-
Как и прежде,
Срывать цветочки на поляне.

Пока рассыпаясь, растворяются в ничто
Райски птички, соловьи нелепы.
Забываются... несуществующи сады
И гаснут ароматы, столь необыкновенны.