Собака бывает кусачей. Из некогда популярной песни

       
                Рассказ.
       Ей не нужно было давать ни какого-то малейшего повода, ни намека на него, я не успел даже подумать о чем-то таком, а только слегка тронул ее , стоящую впереди меня в очереди в кассу «Магнита», за локоть с намерением вежливо попросить ее не задерживать очередь, разговаривая по телефону, а продвинуться вперед и рассчитаться за покупки, тем более что продавщица с нетерпением уже смотрела на нее, «умышленно» нерасторопную и не спешащую расплатиться и уйти, дав наконец другим людям, скопившимся в очереди, начинающей недовольно гудеть и выражать общее недовольство столь бесцеремонным поведением стоящей впереди меня дамы, «плюющей» - как выразился похожий на засушенный стручок гороха пенсионер в беретке – на всех остальных- как она молниеносно отреагировала на мое еле слышимое прикосновение и сделала движение локтем назад, пытаясь отбить мою руку. При этом она, не попрощавшись с абонентом, с которым только что так увлеченно беседовала ни о чем  – как это принято у воспитанных людей-просто засунула свой телефон в карман пальто и, быстро повернув ко мне свое лицо – то ли моментально раскрасневшееся как бы боевой раскраской, то ли имеющее такой цвет постоянно для отпугивания потенциальных врагов,- и выбросила мне в лицо амбре из крепкого и вкусного запаха сала, черного хлеба и черемши ( а она уже поспела по сибирским лесам и полям и продавалась возле каждого магазина предприимчивыми бойкими старушками), негодования и слов:
 - Вот я сейчас кого-то так толкну, что мало не покажется!- и начала утюжить меня наполненным высокомерия взглядом, словно выискивая в моем лице слабое место, куда можно было бы побольнее ударить.
 - Вы бы прошли и рассчитались за свои покупки, людей ведь задерживаете,  после работы все домой хотят, а вы в очереди по телефону разговариваете,-как можно миролюбивей сказал я. Стоящие за мной люди загалдели, на разные лады повторяя то, что сказал я.
- Ничего, потерпите,- с видимым удовольствием почти пропела женщина, не спеша сделав вперед пару шагов.
- И где вы видите, что я по телефону разговариваю?- ехидно повернула она ко мне свое лицо в боевой раскраске.
 Эта ее фраза на некоторое время ввела меня в ступор. Ну это надо же?
Люди в очереди от ее неожиданного поведения приумолкли, видимо, обдумывая, что бы поостроумней ответить ей. Я почти почувствовал, как у стоящих в очереди людей зреет желание заклеймить ее, пришпилить к полу магазина остро отточенным копьем сарказма и желчи.
- Ишь ты какая выискалась,- раньше всех пришла в себя невзрачная женщина, похожая на тетушку из рассказов наших великих классиков – в дождевике, сухом по случаю отсутствия на улице дождя, старинных резиновых сапогах с закатанными голенищами, и теплом цветастом платке на голове, повязанным «домиком». Куда она собралась в таком наряде или откуда вернулась – точно предположить было невозможно.
- Лахудра,- емко, и, главное, громко и смачно, со вкусом подытожила она, оглядывая очередь в поисках поддержки. Некоторые граждане заулыбались, согласно закивав головами, и по ее улыбке было видно, что она довольна такой реакцией на свои слова. Та, в широкую спину которой было направлено это копье, аж взвилась, словно почувствовав остроту его наконечника. Видно, попало оно в самую ту точку.
- Это кто тут «вякает»?- сходу перейдя на «блатной» жаргон обернулась она.
- Ты, мышь серая?
    Она обозначила движение в сторону обидчицы, но шажок сделала небольшой. Та непроизвольно отшатнулась, но натолкнулась на стоящего позади нее засушенного и застыла на месте.
- Закрой свою пасть, или я ее тебе закрою на раз,- вкладывая и в голос, и в выражение своего недоброго лица «значение» громко продолжила грубиянка. По ней было видно, что она готова развернуть возникшую по ее вине дискуссию и спуску в ней не дать никому.. «Доброе» словцо у нее было припасено для каждого.
   И я решил вмешаться и закончить это представление. Надо сказать, что я работал в этом торговом центре ночным охранником, всех работниц и работников расположенных в нем магазинов и бутиков знал по именам, и мне как-то не с руки было уйти в сторону от этого инцидента, словно бы сбежать, хотя я был и не на смене. А вас бы не возмутило подобное поведение?
     Я сделал несколько шагов с зачинщице конфликта, стараясь двигаться так, чтобы перекрывать ей обзор и она не могла видеть ту, в которую метала свои тяжелые слова. Делающий это человек почему-то непременно хочет смотреть в глаза тому, в кого их бросает,и видеть в них страх и желание сдаться, без визуального контакта пыл его вянет и огонь потухает. Она попыталась было высмотреть из-за моего плеча рискнувшую ей так дерзко ответить, но я был ростом повыше ее да и плечи у меня довольно широки. Она растерянно стихла, обзывать обидчицу просто в пустоту и осыпать ее различными карами ей стало не интересно.
         Я предложил ей успокоиться и выйти на улицу, пригрозив вызвать наряд полиции. Весомость своего предложения я подкрепил, показав ей красную книжечку охранника. Она, возможно, запомня меня именно в этом качестве, в форме и с «бейджиком», продолжая негромко ворчать, лихорадочно скидывала покупки с корзинки в фирменный пакет. Люди подобного склада не могут уйти просто так, молча, им надо, чтобы последнее слово осталось за ними. Она это и сделала, напоследок найдя взглядом ту, которая дерзнула ей ответить и даже прилюдно обозвать:
- А с тобой мы еще встретимся, кошка драная,- после раздумья проговорила она, оценивающе бегая глазами по фигуре в дождевике. Если бы не было видно того, кто говорил все эти обидные слова из арсенала «приблатненных»,  можно было бы подумать, что грозится какой-нибудь прыщавый обиженный подросток, воюющий за свою «самость». Из уст взрослой, за пятьдесят, женщины обыкновенной, а не «уголовной» наружности, с подкрашенными губами, помада на которых стала уже бледной ( она ее, что называется, «съела»),  нарисованными яркими бровями и завитыми в мелкие кудряшки крашенными под блондинку волосами, делающую ее похожей на персонаж, исполненный Верой Алентовой в фильме «Ширли-мырли», и слова эти, и манера их произносить, наигранная, не своя, а словно взятая откуда-то напрокат ну очень уж не вязались между собой. И жалость к несуразности всего этого царапнула меня по сердцу. « А ведь кто-то называет ее мамой и даже любит, - подумалось вдруг мне.
Женщина вышла в тамбур, вышагивая так, как, наверное, в ее представлении должен шагать победитель, и последними  услышанными мной и, возможно, еще кем-то словами была тирада про заполонивших магазины «козлов». На это я не отреагировал никак, хотя, как мне показалось, она до конца еще не успокоилась и готова была вспыхнуть моментально, стоило только прикоснуться к ней, задеть нечаянно, «чиркнуть» по ней  взглядом или словом. Ей словно бы в удовольствие были подобные сцены, и она, словно опытная актриса, не тушевалась под взглядами зрителей и слушателей.
   - Спасибо вам, дядя Сережа,- обратилась ко мне знакомая продавщица.
   - Сладу с ней нет, ходит по магазинам и со всеми ругается,- продолжила она. – Я раньше в другом «Магните» работала, так вот она и туда приходила, чтобы поругаться. Доведет людей до слез и успокаивается, уходит. И  ведь ведет себя так, что ее кто-нибудь обязательно заденет, тронет или скажет что-то. И понеслось… Мы уже и полицию вызывали, а они только руками разводят – ничего, мол, сделать с ней не можем. Она ведь не ворует, матом не ругается, не ходит пьяная…
          - Я ее знаю, она раньше учительницей по биологии работала, теперь на пенсии,- поддержала разговор миловидная женщина средних лет.                - Дочь моя у нее училась. Сын у нее на машине разбился, после этого муж запил и замерз пьяный зимой, возле гаражей его нашли. После этого она, наверное, и подвинулась рассудком. Окружающих во всех своих бедах винит, обозлилась на людей. А раньше хорошей женщиной была, предмет свой любила очень,  уроки у нее интересные были, мне дочь рассказывала…- беззлобно продолжила она свой  рассказ. – Жестоко так жизнь с ней обошлась, жалко ее…- закончила она, выходя из магазина.
      Краем глаза я заметил какое-то мельтешение на улице возле магазина, а посмотрев в огромное окно, увидел, что пластиковый фирменный пакет, в который небрежно побросала свои покупки оскорбившая очередь злая женщина, порвался и из него покупки вывалились на асфальт, под ноги идущим людям. Не успев еще ни о чем подумать, я вышел из магазина и, подойдя к ней, стал собирать ее покупки в свой пакет, который я почти всегда ношу с собой в кармане по неизвестно когда образовавшейся привычке. В магазине я купил для внука «Киндер-сюрприз» и для него мне пакет не понадобился, он лежал у меня в кармане куртки.
               Женщина вздрогнула от моей неожиданной и бессловесной помощи, видимо, не поняв сразу, что это такое делает с ее продуктами незнакомый мужчина, а взглянув на меня и узнав, изменилась в лице и уже другим, не недавним неприятным голосом, попробовала отказаться от помощи.
  - Не переживайте, я помогу вам, мне это нетрудно. К тому же у меня, к счастью, оказался лишний пакет.
        Она замолчала, подбирая с земли продукты и уже аккуратно укладывая их в пакет. Когда наши руки в процессе соприкоснулись, она смущенно отдернула свою руку, словно обжегшись о мою.
       Собрав все, я предложил ей проводить ее до дома. Пакет оказался довольно увесистым, немолодой женщине нести его было бы трудновато, и она, видимо, приняв это, от моей помощи  не стала отказываться, для порядка, скорее, сказав, что не хочет отнимать у меня время. Временем я располагал и успокоил ее.
   Шли мы молча. Ей – и это было видно по тому, как она мялась, вздыхала, старалась идти немного позади меня,- было неловко за нашу недавнюю стычку в магазине, и она не могла никак выбрать правильную для себя линию поведения. Из всех проходивших мимо нее незнакомых людей только я, человек, которого она напоследок обозвала «козлом», предложил ей свою помощь. Наконец она, видимо, собравшись с духом, извинилась передо мной, сделав это с видимым облегчением, я извинения, не ломаясь, принял и у нас завязался разговор из разряда «ознакомительных»: в каком доме она живет, чем занимается и т.д. Мы познакомились – строго по имени-отчеству, и вскоре уже подошли к ее дому. Я предложил поднять пакет с продуктами до дверей ее квартиры, она категорично отказалась, чуть не силой забрав пакет у меня из рук, мы попрощались и уже пошли каждый в свою сторону, но тут она наступила ногой на маленький пакетик, из тех, в которые в магазинах фасуется товар, нога у нее проехала по нему и она неловко, некрасиво и шумно упала на бок, на бетонный бордюр- "поребрик", как говорят в Питере, и охнула, ударившись, видимо, больно. Пакет она умудрилась сохранить в целости – он не порвался и из него на этот раз ничего не выпало.
   Я бросился к ней, стал помогать подняться, она какое-то время посидела на асфальте идущей к подъезду дорожки, не заботясь от боли и неожиданности падения о том, как она выглядит в такой ситуации и не испачкалась ли юбка, потом оперлась на мою руку и медленно поднялась. Лицо ее вновь стало багровым, но не от злости, а от боли, и по этой пышущей жаром поверхности непроизвольно текли человеческие слезы, прочерчивая ее своими ручейками.  Ей было по-женски неловко, что я стал невольным свидетелем такого конфуза, она старательно не смотрела мне в глаза, и тут-то от моей помощи она уже не могла отказаться.
  В одной руке я нес пакет с продуктами, на другую опиралась она. Мы вошли в подъезд «девятиэтажки», и на ее второй этаж поднялись на лифте. Она открыла дверь квартиры и мы вошли в прихожую. Она наконец подала голос и предложила пройти. Я разулся и пронес пакет с продуктами на кухню. О мои ноги тут же начала тереться появившаяся откуда-то кошка.
  - Может, вам «Скорую» вызвать? – участливо спросил я, глядя на ее кривящееся от боли лицо. – Вы ведь сильно ударились, вдруг трещина где-нибудь или, не дай Бог, перелом?
- Пожалуй, да, вызовите, пожалуйста, если вам не трудно,- на нормальном человеческом языке согласилась она.- Проходите, садитесь, извините, я вас чаем даже сейчас не могу напоить, хотя у меня к чаю есть вишневый пирог, сама пекла, хотите попробовать? - смущенно спросила она.
- Да не надо, не хлопочите, я понимаю, посидим просто так, поговорим, «Скорая» минут через 20 должна подъехать, вызовов сегодня много,- ответил, окидывая взглядом ее небольшую кухоньку.
   На ней было чисто и опрятно, посуда была вымыта, электроплита  сверкала чистой металлокерамикой, висели в рядок расшитые чьей-то умелой рукой полотенчики. Но я заметил торчащую из стены розетку и подумал, что ее неплохо было бы поставить на место и закрепить. И тут же предложил сделать это, спросив, где у нее лежат инструменты.
         - Да вот, в кладовке рядом, на стеллажике,- она показала рукой нужное направление. Открыв дверь кладовки, я увидел аккуратный, именно стеллажик – таким он был почти игрушечным, и, скорее всего, самодельным.
     - Муж сделал сам?- утвердительно спросил я.
  - Сам,- согласно покивала она головой,- руки у него были на месте, - с удо-вольствием и гордостью добавила она. – Нет его, и розетку некому отремон-тировать,- начала тихо, словно жалуясь, рассказывать она о своей жизни.
  Я замялся, потом решился:
- Извините, не знаю, как и спросить у вас, где он теперь? - мне почему-то не хотелось дать ей понять, что я знаю о ее жизни немножко больше, чем может знать человек, с которым познакомились совсем недавно.
 - Он умер,- просто, без деталей, ответила она. – И сын наш умер, убили его в пьяной драке.
  Казалось, этот немногословный рассказ отвлек ее от боли в боку.
 - И у вас больше никого нет?- спросил я. И, видимо, не звучало в моем вопросе праздности, лишь бы спросить для поддержания разговора, или никто давно не разговаривал с ней в спокойной обстановке и она почувствовала человеческое участие, но лицо ее вдруг некрасиво искривилось и она заплакала, отвернувшись от меня к окну и прикрывая лицо рукой.
- Людмила Александровна, ну что это вы, извините, что довел вас до слез, не буду больше вас спрашивать, расскажите о чем сами хотите.
 Она замахала на меня рукой, словно отгоняя муху:
- Ну что вы, вы здесь совсем ни при чем. Спасибо вам за участие и еще раз простите за мое безобразное поведение в магазине. Понимаю ведь, что не должна так себя вести, что другие люди не виноваты в том, что случилось в моей жизни, терплю и терплю, а потом вдруг словно пелена какая находит, зудеть словно внутри начинает, и мысли разные про то, что у кого-то в жизни все нормально, семья, дети, дом, мужья-жены хорошие, работа, карьера, деньги и удовольствия разные,  а ты одна как перст, и только две могилки на кладбище твоих самых дорогих людей…  И иду куда-нибудь – а самой хочется скандал устроить, наговорить гадостей людям, чтобы им жизнь не казалась такой безмятежной и счастливой,чтобы им стало так же плохо, как мне, и пока не сделаю этого – не могу успокоиться. Выговорюсь - и вроде бы легче становится. А слова-то какие поганые говорю - думаю потом: учительница, тебе бы язык отрезать за такие слова. А потом стыжу себя дома, обещаю не делать так, сдерживаться, какое-то время получается – а потом снова… А к врачам идти боюсь, еще признают психически больной…
               Она шумно вздохнула, вытирая лицо платочком. Я закончил ремонт розетки, сложил инструмент на место и как мог попробовал успокоить ее, отвлечь от горьких мыслей.
 - Давайте я вам Библию подарю, у нас в церкви найдется для такого случая.
Она сокрушенно покивала головой.
- Вера это хорошо, но почему Бог со мной так, почему позволил уйти моим близким? И как он сможет меня теперь утешить, какие слова найдет для меня?
Она опять заплакала, беспомощно положив руки на стол.
- У Бога для всякого человека найдется слово любви и утешения,- твердо ответил ей я. – Посмотрите на меня и попробуйте отгадать, от чего Он меня освободил?- попробовал я озадачить ее.
     Она внимательно оглядела меня заплаканными глазами, ничего не определила и пожала плечами.
- Он меня от пьянства освободил, я ведь запивался, карьеру сгубил, с работ вылетал из-за этого, семью чуть не потерял. И силой воли пытался справиться, и характером, и кодировался,  и к «бабкам» жена водила – на время помогало, а потом опять срывался. А Он в один день взял и освободил.
  Она смотрела на  меня немного удивленно,  ей было не привычно,
что почти незнакомый человек рассказывает ей такие подробности своей жизни, которые принято скрывать.
 Мое свидетельство произвело на нее впечатление, видимо, где-то у нее в глубине сердца появилась надежда на изменения в своей жизни.
             Мы обменялись телефонами, и я пообещал принести ей Евангелие и починить сломанную книжную полку. До приезда «Скорой» я еще успел поменять лампочки там,где они не горели и, дождавшись врачей, попрощался и ушел. На сердце у меня было светло и чисто.
 Позвонив на следующий день Людмиле Александровне, я узнал, что перелома у нее не оказалось, был только ушиб ребер. Я принес ей обещанную книгу, починил полочку, сходил по ее заказу в магазин. Она была обыкновенной немолодой одинокой женщиной, таким же человеком, как и мы все, и ей, как и всем нам, хотелось внимания, участия, заботы и понимания того, что она не одна, что о ней помнят и любят, не смотря ни на что, и прощают ошибки, и снова любят, и прощают…
      Я рассказал о ней жене, и она предложила пригласить ее в нашу церковь. Людмила Александровна с радостью согласилась. В ближайшее воскресенье поедем туда  вместе. А вчера, когда я пришел на смену, женщины – продавцы из «Магнита» передали мне посылку- в небольшой картонной коробке из-под пиццы лежал вишневый пирог, заманчиво глядя на меня масляно блестевшими глазами красных ягод. Коробочку передала мне «та самая злая женщина.»
05.05.23  08.15.