Война и мир. гл. 4-1-13

4-1-13

Гостил Пьер месяц в балагане,
В нём жило тридцать человек,
Потом все виделись в тумане,
Платон запомнился навек.

В душе застрял он сильным, ценным,
Уклада русской жизни путь,
Настолько духом полноценным,
На светлый путь помог вернуть.

Сосед оставил впечатленье,
Чего-то «круглого» вполне;
И вся фигура, поведенье
На русской виделись волне.

Судя по всем его рассказам,
За пятьдесят должно быть лет,
Он даже и текущим часом,
«Не мог о том оставить след».

Фигура — гибкая, подвижен,
И зубы были все целы,
И силой он был не обижен,
И волосы везде — черны.

Лицо имело выраженье
Невинности и простоты,
Приятный голос в довершенье
И речь с оттенком быстроты.

Не думал никогда, наверно,
О том, что скажет наперёд,
Всё в быстроте казалось верно,
Как из семян рождённый плод.

Ему — неведома усталость,
Не ведал он и про болезнь,
Все поговорки «в нём остались»,
Не ведал, что такое лень.

На вечер — «камушки, калачик»,
Вставая, снова поутру,
Он будто как упругий мячик,
Не изменял уже нутру.

И утром — новая присказка:
«Как лёг — свернулся же тотчас»,
И дальше — будто скинув маску:
«А встал — встряхнулся будто враз».

Как лёг, так засыпал он камнем,
А встал — без всяких лишних слов,
Весёлым, бодрым слыл он парнем,
Что делать — был всегда готов.

Почти что всё умел он делать:
Он пёк, варил, строгал и шил,
Всегда, бывало, занят делом,
Он песни пел, и тем и жил.

Но пел не так, как все обычно,
Чтоб что-то уловить на слух,
Как птицы — так ему привычно,
И поддержать весёлый дух.

Ему всегда необходимо
Произносить какой-то звук,
Под нос бурчать неумолимо,
Себя храня от неких мук.

В плену, обросши бородою,
Солдатский он «отбросил» склад,
Крестьянским стал — самим собою,
В народный возвратившись ряд.

В солдатах службу нёс исправно,
Но не любил о ней вещать,
Но повторял всегда забавно:
«Бит не был, службу — надо знать».

В рассказ он выбирал лишь темы,
Крестьянский освещая быт,
Народные вставлял напевы,
И поговорками был сыт.

Все поговорки были к делу
И дополняли разговор,
Он их выискивал умело,
Давая мыслям всем простор.

Они не были неприличны,
Обычно делал, как солдат,
Ему не было безразлично,
Чем разговор его объят.

Они, бывало — незаметны
И незначительны к тому,
Но, кстати, сказанные метко,
Смысл, мудрость делали всему.

Он часто ведал по-другому,
Чем прежде говорил о том,
Но оба сказа были «к дому»,
Всё, добавляя лишь потом.

Слыл говорливым он соседом,
Общенье — был заветный круг,
Ему язык народный ведом,
Он словно был ему, как друг.

Но говорил всегда он складно,
Свою он украшая речь,
И поговорки «беспощадно»
Из уст всё продолжали течь.

Но прелесть всех его рассказов
Таила словно торжество,
О жизни и её показом:
Что плохо в ней, что — хорошо.

Любил других он слушать также,
И сказки слушать обожал,
При этом улыбался даже,
Вопросы с ходу задавал.

Иметь привязанность иль дружбу,
Ни с кем Платон не заводил,
Но он покорно нёс всю службу,
И с чем сводила жизнь — и жил.

Любил общаться с человеком,
С которым был он незнаком,
Значенья не придав помехам,
Чинам и кто есть в жизни он.

Любил он жизнь, что окружает,
Все вещи, что были; на нём,
Французов, Пьера уважает,
И был горазд судить о всём.

Не расставался с огорченьем
С любым вступая с кем в разговор,
Не увлекался впечатленьем,
Себя вводить в ненужный спор.

Для пленных в этом балагане
Обыкновенным был солдат,
Соколиком, Платошей звали,
Всегда помочь был в чём-то рад.

Над ним трунили добродушно,
Зачем послать — так есть кого,
С охотой делал всё послушно,
Общенье — кредо есть его.

Для Пьера стал непостижимым,
И духом правды, простоты,
По жизни он шагал пытливым,
С проблемой жизни остроты.

Он поговорки знал, молитвы,
Когда же начинал он речь,
Не знал, чем кончит «эти титры»,
Чтоб так себя суметь увлечь.

Когда Пьер, поражённый речью,
Просил его что повторить,
Он словно получив увечье,
Не помнил, что и говорить.

Не мог сказать словами песню,
Которую он напевал,
Слова все те же, в ней известны,
Одни и те же повторял.

Не мог понять он и значенье
Отдельных из речей тех слов,
Что в целом было изреченьем,
И, как удачный в том улов.

Но каждое в речах то слово
Собой являло жизни акт,
И трудно подобрать другого,
Оно и было, как основа,
Из жизни освещая факт.

Но жизнь как он себя убе;дил,
И как отдельно взятый акт,
Его как будто кто обидел,
Частицей целого он видел,
Он словно заключил с ней пакт.

Его слова и все поступки
Неслись, как запах от цветка;
«На жизнь мог навострить лишь зубки»,
От горького её глотка.