из писем к Нане letters to Nana from Sioni

Из одного опустошенного края в другой, снует прохладный юго-западный ветер. Бог скорости, силы, ностальгии, помощи, расскаяния и умиротворения...
И мы, сидящие на вокзале, словно ветра, снуем туда-сюда и оседаем в виде довольных постояльцев и туристов. Обычная среда обитания, а нам многое преподносится в виде неповторимого начала бытия, естественного и правильного смысла вещей; нами многое воспринимается, будто гениальное коснулось мысли художника, писателя, врача, музыканта и понеслась кавалькада мнений в небеса, охватывая все бОльшие пространства, занимая рты и уши горожан,  а то вдруг - озарение и мною уже утверждается наверняка поспешное и ошибочное - "эврика!". А никто из нас даже не пускался в поиски истины и человеческого добра или как ты там вырсжаешься "очищающего света и исцеляющей силы слова"... Значит, в начале была мысль... Тогда обозначь, пожалуйста, когда к нам явилось человеческое ли, божеское ли слово, чтобы мысль наконец-то обрела свой престол среди табуреток мнений и кресел утверждений, удобных ко времени и к нуждам  и капризам ради обретения места себе подобных и чтобы не обманываться ею больше никогда, больше никогда не спотыкаться о камни и на ровном месте не соскользнуть в пустую утрату  времени, источая такое количество слов, пусть и разумных, но бессердечному и безразличному времени все равно, мы лишь подстраиваем его под себя для удобства и для удовлетворения, ибо Бог любит порядок, и мы, смиряясь с этой необходимостью, покоряясь общему закону упорядоченности, наводим порядок у себя в домах, в сумках, выкидывая когда-то нужные номера телефонов, использованные и вышедшие из строя вещи, как будто при покупке нам давали их в подарок или за бесценок, находим порядок в головах и в недоступных для мирского глаза душах, а, обретя настоящий смысл, уже не сожалеем, что в какой-то драгоценный миг понимания своего существования это-то безразличное время нам так было дорого и как мы сокрушались о нем, как о близком своем, как о прошедшей безответной первой любви, как о рассветном желании сбежать к морскому берегу...
Вот вот об'явят перемирие и солнечные лучи таким долгожданным благословением коснутся наших несчастных лиц, наших истрескавшихся и постаревших рук, ждущих своей очереди использования вещей и грязных окон видавших виды, но крепких как сталь поездов!
Об'явят, вновь обнадежив, и мы, цепляясь и ругаясь за него, как за артезианский источник, толкаясь и гремя вёдрами, бежим, спешим, стремимся испить из него, жадно впиваясь губами к проржавевшим металлическим краям...
Зачем ты рассказывала мне обо всем происходящем вокруг, если я все равно так далека от горестей и радостей человеческих..?  Словно обесценились и они. Зачем лить слезы, когда все уже произошло и на таком большом расстоянии неведомы чужие чаяния и чужие надежды? Зачем смотреть и удивляться новостям, если все заранее было определено и доподлинно известно?
Их дети умирают? Меня это не трогает... Их мужчины погибают в созданных самими же собой войнах? Я отворачиваюсь от экрана телевизора... Их женщины, расплакавшись, дают интервью? Я смотрю на них со странной улыбкой...
Их хрупкие жизни внезапно заканчиваются? Меня это не удивляет... Их представления об этом мире и людях рушатся? Меня это не волнует... Их мечты складываются как карточные домики? Чего ты от меня хочешь, Нана?
В этом мире люди, однажды почувствовав свою бесполезность и беззащитность, стали сбиваться в человеческие стаи, а обретя энную толику уверенности, наглости и жадности до жизни, так легко стали убивать друг друга. И почему ты решила, что я должна их жалеть? Живущих в стаях, но загрызающих насмерть и запугивающих смертью друг друга? Пусть умирают...
И тогда зачем они молятся, продолжая причинять друг другу душевную боль?
Я уже давно не молюсь. Мне хочется помолчать вместе с Богом. Не находишь, что он как-то немногословен..? Прекрасный слушатель моих речей и ругани с соседями по участку!

Расплачешься, поняв, что я в эту минуту так далека от людей и от мира их страстей, будто теряю человечность в обличии своем человеческом.? Не находишь, что мы так много жалели, но не тех,  кого надо было? Беседовали и проводили время, но не с теми, кто нам был дорог и нужен? Сколько раз мы обманывали себя, терпя рядом тех, кто нам был отвратителен и, не имея возможности произнести и слова супротив них, щедро угощали и кормили их, улыбаясь и обнимая их за плечи, позже кляня свое грузинское гостеприимство?
Чьи пути благословенны, чьи слова как необходимая утренняя влага, омывающая лицо и руки, освежает и вдохновляет вновь жить? А жить среди людей непросто. Терпеть их непросто, чтобы не выпустить в них обойму-другую, как говорит Левон... Как этого не сделать, если они не понимают..? Лучше пусть уж разом погибают, но не из-за нас...
Сколько еще должно умереть людей, милая моя, несравненная толерантность которой радовала бы глаза и умы тысяч и тысяч и, может быть, вызвала бы сияние божественной мысли? сколько еще должно исторгнуться воплей из их груди и вылиться злобы друг на друга, чтобы озлобленные от бессилия расплакались, а ожесточённые смягчились..?
Может быть, поэтому Левон в абхазскую стрелял не по своим и по русским, а в небо и по забору...

Семья молится. Я слушаю музыку. Семья благоденствует. Я бедствую. Семья отдыхает. Я действую. Что с нами не так..?
Мне хорошо и с людьми, и одной, и без людей.
Я, словно чувствую себя на небесах, окружённая густым туманом облаков, среди когда-то живших душ и слышу как они плачут в одиночестве, как смеются, пусть и управляемы чужими желаниями, как они разговаривают на арамейском языке, как молчат и дышат...
А потом выясняется, что это очередные игры чьей-то глупости с мирозданием, где они всегда Ему проигрывают!
Зачем принижать человечность, ведь стоит только очутиться в Имеретии, взглянуть на замки и уже когда-то забытое чувство родственности к этим землям легко достигает апогея сознания и распространяется на другие национальности и народы?
Я не выдерживаю их климата и пока отсиживаюсь в Поти, иногда приезжая в Сванетию...
Приезжай и ты туда - место благословенно, будто сам Бог, устав от всех, остановился в храме, укрывшись под слоями молитв и славословий. А, может, поселился в каком ребенке и ждёт удобного часа, чтобы выразить свое недовольство родом человеческим. Он ведь не раз так делал...
С такой мощью и такой силой всепрощения не может обуздать мое явленное им якобы мое жестокосердие в письме к тебе..?
Как странно, что он жалеет, а мы, будто там вместо него и никто из смертных не может достучаться до нас. Это вовсе не богохульственно так думать. Трудно быть человеком среди людей, делающих тебя животным. Трудно быть Богом...
Представь его в пяти миллиардах душ и услышь то, что слышит он.  Я уверена: тебя охватит такая жалость к нему, что ты согласишься с его решением, что, когда он сократил жизнь одному из пророков до 120 лет, то спас самого спбя от полного уничтожения и осквернения. Да простятся мне такие слова, но они так и просятся сорваться с губ, чтобы не накапливаться в памяти.


17.02.23