Автобиографическая поэма Спираль

                Спираль      (поэма)
                Глава  I.   Светлое   начало
Село,  где  вырос  я,  - не  захолустье,
Оно  близ  города,  а значит  на  виду.
Нашли  меня,  конечно,  -  не  в  капусте…
Шестым  по  счёту  я  в  семье  иду.

От  малых  лет отчётливо   всё   помню:
Я  с  улицы  почти  не  уходил.
Всё  то,  что  как-то  приносило  пользу,
Всё  собирал,  ловил  и  в  дом  тащил.

Река  кишела  всякой  мелкой  рыбой,
Грибов  и  ягод -  хоть  косой  коси.
Нам  это  просто  помогало  выжить,
Так  испокон   держались  на  Руси.

Луга  вокруг  блистали  разноцветьем:
Стада  бурёнок,   крики  пастухов,
У  каждого  двора  играли  дети,
Под  ласковым  надзором  стариков.

Тогда  все  наши  детские  забавы,
Имели  тень  отмеренной  войны.
Она  характер  нам  формировала
Суровый  и  простой  - до  глубины.

Тогда  в  погоде  всё  было  приятно:
Что  лютый  холод,  что  июльский  зной,
Природа  всё  давала  нам  бесплатно,
Ходи,   гуляй  -  с  граблями  и  с  косой.

Родиться   довелось   последним  самым,
Тогда   у  всех  большие  семьи  были.
Детишки  всё  ж,   любили  больше  маму,
Отцы  порою  выпивали  и  грубили.

Но  место   их,   ни  что  не  умоляло,
Авторитет  мужчины  был  высок.
И  женщина  себе  не  позволяла
Домашнее  -  «рассыпать»  за  порог.

О  Боге  в  первый  раз  услышал  странно -
В  формате  «надзирателя   извне»...
Когда   из   дома   уходила   мама,
В  икону   тыча,  говорила  мне:

«…Смотри,  не  бедокурь,  Он  всё  увидит,
И  мне   расскажет,   я  же -  накажу!»
Оставшись,  я  с  испугом  и  обидой
Бывало,   долго  в  угол  тот  гляжу.

Потом  вопросы  были  и  ответы,
Про  праздник  Пасхи,  крестик  на  груди,
 И  в  полушёпот  -  добрые  советы:
«…Об  этом,  лучше,  вслух  не  говори».

Я,   может  быть,  над  этим  посмеялся,
Но   маму  я  любил  и  доверял.
От  веры  далеко  не  отрывался,
И  долго  где - то   рядышком  стоял.
                *       *       *
Читать  букварь  я  научился  рано.
Когда  пошел  в  осенний  школьный  мир
Одёжка  у  меня  была  с  изъяном -
Залатана,    заштопана  от  дыр.

Но  мама  говорила:  «Не  стесняйся,
Одежда   будет   новая -   потом,
Ты  главное  в  учёбе  постарайся,
Чтоб   не  краснея,   возвращаться    в  дом».

Чтоб  к  сентябрю  купить  себе  обновку
На  рынке  в  городе,  с  прилавка -  на  расклад,
Я  проявлял  торговую  сноровку:
Всё  продавал,  чем  был  богат  наш  сад.

К  семи   годам   уже  мне  было   ясно,
Что  счастье  там,  где  непрерывный  труд.
Где  ты  не  тратишь  время  понапрасну,
И  делаешь,  что  от   тебя   все  ждут.

Нам  приходилось  детскими  руками,
Не  размышляя,   в  силах  или  нет,
В  саду  и  в огороде  рядом  с  мамой,
В  труде  искать  счастливый  свой  билет.

У  нас  тогда  коротким  детство  было -
В  тринадцать  лет   уж  я  с  косой  ходил,
И  без  оглядки  запрягал  кобылу,
Картофельные   грядки  бороздил.

Как  телевизор  в  доме  появился,
Я  помню  от  начала  до  конца.
Его  лишь  те,  кто  хорошо  учился,
Смотрели - с  дозволения  отца.

Но  только  лишь  теперь,  под  осень  жизни
Я  понял  ценность  тех  несладких  лет:
Ведь   в  нас  жила    идея  коммунизма,
В  ней  каждый  видел торжество  и  свет.



                Глава  II.       Время  надежд.
Я  рос  в  стране  послевоенных  будней,
Печать  войны  сердца  сжимала  в  круг.
Ещё  не  часто  улыбались  люди -
Душила  скорбь,  и  не  прошёл  испуг.

В  пелёнках  был  у  маминой  груди,
Когда,  «вождя  народов»  хоронили.
Боялись:  что  там   будет,  впереди?..
Поэтому  все  искренне  скорбили.

Но  вдруг,  повеял  ветер  перемен,
И  многие   вздохнули  облегчённо.
Хрущёв  открыл  кулисы  «красных»  стен,
За  рубежом,  одобрили: «Резонно…».

Тогда  я  слышал,  что-то  из  народа:
Про  Берию,  репрессии,  суды.
Но,  от  рожденья  было  мне  3  года,
И   в  памяти   утеряны   следы.

Шло  время,   лица  стали   посветлее,
Хотя  язык   держали  при  зубах…
Ещё  давил  кольцом  и  грудь,  и  шею,
Большою    кровью   насаждённый  страх.

Родители  с  надеждой     говорили:
«Прошли,  сынок,  плохие   времена,
И  ты  увидишь,  в   полновластной   силе
Восстанет  вновь  великая  страна.

И  лихо   больше   землю   не  накроет».
Я   в  это  верил,   с  этой  верой  рос,
И  что,  Хрущёв  нам   коммунизм   построит,
Утрет   буржуям  их   буржуйский   нос.

Но,  не  успели  воздуха  глотнуть,
Как  новые  налоги  появились.
В  стратегии   остался  прежним  путь,
И  облигациями   деньги  заменились.

От  яблонь,  от  куриного  яйца,
В  казну  страны  налоги  отчислялись.
Взамен   зарплаты,  помню,   у  отца,
Лишь  трудодни  в  календаре  считались.

От  совнархозов  -  к  дымной  целине,
От  строек  века -  до  полета  в  космос.
Встать  на  дыбы  опять  пришлось  стране…
И  жгли  себя  на  всех  лихих   высотах.


Идею  коммунизма  разнесли
Везде,  где  было  пусто  и  уныло.
Десяткам  стран  подняться  помогли,
Свои   бездумно   распыляя  силы.

Под  руку  дружбы,  каждый,  кто  просил
Мог  получить  и  стройкой  и  деньгами:
Со  всеми  нищими  СССР  дружил,
Но,  в  нищете  захлёбывались  сами.

Пшеницею  поля  не  засевали -
Стал  запах  кукурузный  у  страны.
Но,  коммунистам,  в  целом,  доверяли:
Ведь  главное, -  чтоб  не  было  войны.

Мы,   пацаны,   тогда  не  понимали:
Что  принесёт  нам  ветер  перемен?
Но  старики   с  надеждой  ожидали
Что,   уж  теперь,  поднимемся  с  колен…
                *       *       *
Всем   нам  тогда    запомнился   реально,
И  в   памяти   остался    навсегда,
Размах  всемирного  большого  фестиваля,
Страна  была   довольна  и   горда.

Открытки,   марки,  спичек   этикетки,
Значки  красивые,  в  коллекции  легли.
Хотя,   ещё   мы   были   малолетки,
Но  многое  беречь  уже  могли.

Потом  апрель -  с  гагаринской  улыбкой,
Восторга  чувства  рвались  из  груди,
Любви  и  дружбы  было  в  нас  с  избытком,
Казалось,   всё  плохое,  позади.

Гагарин  стал  героем  и  кумиром,
Народ   готов  был  всё  перетерпеть,
Чтобы  Союз  был   самым  сильным  в  мире,
Чтоб  в  будущее  с  радостью  смотреть.

Мы,  школьники,  учебники   зубрили,
В  политику  не  лезла  молодёжь.
Но  старики    тихонько  загрустили:
Уже  - наружу  прорывалась  ложь…

Когда  я  слышу  визги  демократов:
Что  это,   чудо -  оттепель    была,
Мне  хочется  на  них  ругаться  матом,
В  лицо,  ведь  я   не  бью  из-за  угла.



Культ  личности  -  сменился  самодурством,
И  кровь  в  Новочеркасске  пролилась.
И  против  настоящего  искусства
Абстракция  «на  сцену»  поднялась.

Давали  хлеб – одну  буханку  в  руки,
В  очередях   давили -  кто  кого,
Наверх  поднялись   всяческие   суки…
И  стало  умножаться  их  число.

Реформы  в  армии  и  сломанные  судьбы,
Карибский  кризис  и  скандал  в  ООН.
Газеты  перешли  на  словоблудье…
Но  вскоре,  реформатор  был  смещён.

Встревожилась   страна, -  и  не  случайно,
Ведь  коммунизм  всем  обещал  Хрущёв.
И  вдруг,  отставка  -  всё  покрыто  тайной.
«…пожалуй,  наломал   Никита   дров»?..

Судачили    и  строили  догадки,
Но  в  жизни  не  менялось  ничего:
С  утра  до  вечера,   опять  -  поля  и  грядки,
А  в  зиму  -  бытовое  ремесло.

                Глава   III.  Открытый   мир.
В  учёбе  я  был  цепок  и  сноровист,
В  олимпиадах  школьных  побеждал,
Как  большинство  мальчишек,  той  порою
Стать  космонавтом  горячо  мечтал.

Когда  закрылись  двери  средней  школы,
Отец  и  мать  -  «поставили  ребром».
Сказали,  что  учиться  надо  снова,
Чтоб   инженерный   получить   диплом.

В  густой   траве,  в  окружии   лугов
Лежал  мой   путь   рассветною   тропою,
Когда  я  покидал   свой   отчий   кров,
Не   ведая,   что  станется   со   мною.

В  те   времена   у  всех,  таких  как  я,
В  вопросах   главных   не   было   ответа…
Хотелось,   чтобы   дом   был   и  семья,
Но   чтоб   сыта,  обута   и   одета.

Мы   индустрии  видели   размах,
Полёт   высокой   инженерной   мысли,
А  на   селе,   в  бесчисленных  полях
Не   понимали   перспективу   жизни.

И   я   ушёл,   в  проглоты   городов,
Где  паспорта,   квартиры  и  дипломы.
Но  по  ночам   мне   снился   отчий   кров,
Скворечники  на  вётлах   возле   дома.

Нам  повезло,  ребятам  той  поры,
Путёвки  в  жизнь  бесплатно  нам    давали.
Никто  -  «не  отрабатывал   игры»
На  наших  судьбах,  словно  на  товаре.

Я  в  городе  себя  не  потерял…
Мы,  парни  сельские,  живучи  и  сметливы,
Не  лез  вперёд,  и  с  краю  не  стоял,
Ни  денег  зря  не  тратил  и  не  силы.

Когда  приспело  время,   послужить,
Рванулся  сам  бегом  к  военкомату.
Отсрочку  получилось  -  погасить,
И  приписали:  «годен  к  автобату».

На  службе  в  армии  «не  прыгал  из  штанов»,
Но  приобрёл  профессию  шофёра,
Вернулся  в  Тулу  -  матерь  городов,
Старинный,  русский  оружейный  город.

Был  год,  который  в  сердце  берегу -
До  мелочей  он  в  памяти  отстроен,
Как  город  наш  -  не  отданный  врагу,
Стал   называться    «городом  -  героем».

Тогда  мы  все,    мечтали  о  прогрессе,
И  я  мечтал  -  при  солнце    и  луне:
Что  в  жизни  буду  я  на  твёрдом  месте,
Чтоб  зло  не  говорили   обо  мне.

Я  не  ошибся,   камни  под  ногами,
Не  рассыпались  в  прах,  но  и  не  жгли.
Свою  стезю  мы  все  торили  сами -
На  что  способны  были,  как  могли.

Мы  свято  верили  в  реальности  сплетений,
Добра   и  света,    дружбы   и  мечты.
Мы  укрепляли  связи  поколений,
И  в  будущее  строили  мосты.

Афганистан  восприняли  спокойно -
Нам  у  границ  проблемы  не  нужны.
Пусть  лучше   будут  небольшие  войны,
Но  чтоб  Великой  не  было  войны.

Всю  правду  о  потерях  мы  не  знали,
Но  знали,  что  без  них  не  обойтись.
Политбюро,  ЦК   мы  доверяли,
И  если  надо  -  отдавали  жизнь.

Когда  спортивный  дух  Олимпиады
Вскружил  Москву,  и  головы  всем  нам,
Мы  искренне  гордились,  были  рады
Тем  светлым  и  победоносным  дням.

На  этом  фоне  было  некрасиво,
Что  автора  «Охоты  на  волков»
Похоронили  крадучись,  стыдливо,
Не  подбирая  даже  нужных  слов.

Но  голос  хриплый,  стены  разрушая,
Уже  вполне  страною  овладел...
И  слушали  повсюду  и  читали,
Не  крадучись,  а  каждый,  кто  хотел.

И  в  комсомоле,  и  в  рядах  партийных,
Я  сверстников  не  раз   опережал,
И  не  страдал  от  помыслов   завидных,
Не  рвался  в  должность,  и  на  пьедестал.

Возглавил   комсомольско-молодёжный
Горячей   дружбой   спаянный  отряд.
Трудились  мы  уверенно,  надёжно,
Я  на  всю  жизнь  запомнил  тех  ребят.

Был  на  виду,  наградами  отмечен,
Но  ради  мзды,  друзей  не  предавал.
Без   протеже,   по  службе  был  замечен,
В  номенклатуру  партии  попал.

Теперь  о  том,  ни  сколько  не  жалею.
У  тех,  кто  трудится -  не  покладая  рук,
Работа  -   это  не  петля  на  шее…
Работа  -   это  и  жена,  и  друг.

Попал  под   свет  высоких  кабинетов,
Но  он   глаза  мои  не  ослепил.
Я  в  кружеве  вопросов   и  ответов
По  совести  и  по  порядку  жил.
                *           *           *
Шли  годы,  мне  писали    сослуживцы,
В  одном  из писем,  вздрогнув, прочитал:
«Как  смотришь  ты,  на  сборище  паршивцев…
На  этот - престарелый   пьедестал?»

О  ком,  шла  речь,  без  слов  понятно  было,
Все  жили  -  ожиданьем  перемен,
В  развитии  своём  страна  застыла -
В  идее  коммунизма  вышел  крен.

Как  в  теле  нашем,  если  нет  движенья,
Тогда  другой  процесс  необратим:
Вперед  выходят  силы  разрушенья,
И  человек  становится  больным.

На  Брежнева  смотрели,  как  на  куклу,
Конечно,   было   стыдно    за  страну.
Но  этот  стыд  нельзя  было  озвучить...
Ведь  все  в  шеренгу  строились - в  одну.

Но, всё  - таки  страна  жила   надеждой,
Что  наверху  должны  бы  понимать -
Не  может  больше  оставаться   Брежнев
Такой  страной  великой  управлять.

Его   маразм  с  экрана  был  заметен:
Грудь  в  орденах,  а  губы  в  разнобой…
Все  в  окружении  вели  себя  как  дети - 
Топтались    хороводною   гурьбой

Нам,  снизу, разобрать  было  непросто,
Что  происходит  у  кремлёвских  стен?
Что   эта -  престарелая  когорта 
До  ужаса  боится   перемен.

Но  именно  тогда  сформировалась
Колонна  пятая  - на  высших   этажах.
Элита  в  гедонизме  развращалась,
Забыв  о  государственных  делах.

Генсек  сменился,  вдруг  зашевелились -
Порядок  новый  приняли  с  душой.
Ведь  к  той  поре  изрядно   развратились,
Разрушили   державный   домострой.

И  вот  в  ЦК поводья  натянули,
В  рабочий  час  прогулки  запретив,
Из  КГБ  повсюду  заглянули,
И  зазвучал  с  трибун  другой  мотив.

Но праздник  дисциплины  был  короток.
И  вновь -  седая  тризна  у  Кремля…
Страна  в  те  дни  не  двигалась  к  высотам,
Скучала  плодородная  земля.

Я  помню  многих,   искренне  скорбивших,
Когда  ушёл  Андропов  в  мир  иной.
А  новый  встал,  за  кресло  уцепившись,-
Такой  же  старый,   хриплый  и  седой.

В  народе  эту   чушь  не  понимали,
И  даже  самый  стойкий  -  заскучал…
Черненко  обнимали,  поздравляли,
В  ответ  он  что-то  хрипло  бормотал.

Была  надежда,  что  уйдёт  и  этот,
Что  много   времени   у нас  не  отберёт.
И  развернётся  государство  к   свету…
ЦК  другого  лидера  найдёт.

Черненко   умер.  Быстро - схоронили.
Все  в   ожиданье   затаили  дух.
Когда  о  Горбачёве  объявили,
Немые  даже   радовались  вслух.

Ведь  молодой,   красиво  -  лысоватый,
И  говорливый   -  прежним  не  чета…
Притом  твердит,  что  жить  будем  богато,
Коль  перестройка  будет   начата.

Сакральное  пятно  на  видном  месте,
Народу  не  смутило  головы -
Он  жил   в  атеистическом  замесе,
И  по  утрам  не  целовал  кресты.

               Глава  IV.   Между  правдой  и  бедой
И  понеслась  страна,   и  забурлила,
Как  будто  кто  поводья  отпустил.
Как  будто,   долго  спящая  кобыла
Разогналась  под  гору,  что  есть  сил.

Под  шум  толпы -  создали  Трудсоветы,
Где  громче  всех  вопили    болтуны.
А  новые    крикливые   газеты
Взялись  решать  судьбу  большой  страны.

Я  не  увяз  в  болоте  этих  будней,
На  машзавод  рванулся,   в  коллектив,
Ведь  у  станка - совсем  другие  люди,
И  у  работы  там  -  другой  мотив.

В  цехах  закувыркалась    госприёмка -
Боролись  в  спорах  мы  до  хрипоты. 
Не  замечали  -  как  всё  было  тонко…
Как  мины  подводились  под  мосты.

Мы   в  целом  перестройке   были  рады,
Хотя,  не  всё  могли  умом  понять…
Зачем,   где  раньше  делали  снаряды
Кастрюли,  вёдра  стали  выпускать?

Бывало,  мы  открыто  возмущались:
И  в резолюциях  не  подбирали  слов.
На  съезды  делегаты  направлялись,
Но  наших  не  хватало  голосов.
    *        *        *
Тогда  мы  все  поверили  в  случайность
Чернобыльского   жаркого   котла.
Советская  наивности  ментальность
Реального  осмыслить  не  могла.

И   лишь  один  учёный,  сомневался
Что  смог  реактор,  сам -  рвануть  вот  так…
Но  вскоре   объявили,  что  скончался
Легасов,  академик,  - мой  земляк.

Все  верили  тому,  что  власть  сказала,
В  газете  «Правда» -  места  нет  для  лжи...
Страна  газете   свято   доверяла -
Что  ни  пиши,  и  что  ни  расскажи.

Меня   Чернобыль,  чудом   миновал,
Но  в  целом,   легче  мне  с  того  не  стало:
У  телевизора -  зубами   скрежетал,
Казалось  мне,  что  вся  земля  стонала.

Мне  стыдно   было  за  мою  страну -
Пустую    болтовню  о  перестройке.
Когда,  загадочно,  реактор  тот  рванул
Сомнения догадкой  стали  горькой.

Ещё   ЧП  -  как  вируса  зараза:
Внезапно  затонувший  пароход,
Взорвался  поезд  от  утечки  газа.
Задумался,   испуганно  народ…

И  вот  финал -  к  Васильевскому  спуску
Летит   одномоторный  самолёт.
Открыл  же,  кто-то,  свет  зелёный  Русту,
Не  просто  это -  взбалмошный  полёт.

Тут,  без   труда,  собрав  в  «один  пакет»
И  пароход,  и  поезд,   «подвиг»  Руста,
Я  перестройки   разгадал  секрет,
И  всё  вокруг,  мне  показалось  - пусто…

Не  только  мне  тогда  тревожно  стало,
Не  я  один  заметил  в  суете:
Предательства   иудиное   жало
В  Политбюро,  на  самой  высоте.

И  в  прессе,  и  «на  улице»  -  кричал!
Хотя  теперь,  понятно  и  известно:
Что  тормозить,  тот  бешеный  обвал,
С  моих  позиций  было  бесполезно.

К   трибунам    вышла  «пятая  колонна»,
И  заявила  -  о  своих    правах.
Народу,   как  с  церковного  амвона,
Внушали,  что  партийный - это  враг.

Подогревали  дело  дефицитом.
Трубили   о  партийных  спецпайках:
Мол,  эти,   сверху  -  разодеты,  сыты
На  пролетарских  жилах  и  костях.

Чумак  и  Кашпировский  -  доложили:
« Народ,   на  бредни,  запросто  клюёт…
Куда  ему  дорожку  проложили,
Туда  он  бестолковый   и  пойдёт».

Их   опыт  был  продумано   посеян,
Ведь  надо  было  так  всё  преподнесть,
Как  будто  есть  у  новых   фарисеев
И  совесть,  и  порядочность,  и  честь.

Народ  охотно   этому  поверил,
Заулюлюкал,    зубы    обнажил…
Откуда  он  мог  понимать  в  то  время,
Что  уж  почти  при  коммунизме  жил.

Закон  толпы  в  истории  -   понятен…
Девятый  вал  рукой  не  удержать.
Генсек  был  внешне  молод  и  приятен,
И  он  сумел  Державу  раскачать.         
          *         *         *
Я  помню  съезд  народных  депутатов:
От  телевизоров  никто  не  отходил…
Страна  таких  не  видела  дебатов -
Кто  что  хотел,  тот  то  и  говорил.

И   многим,   это,  показалось  сладким,
И  Сахарова    «вывели  на  круг»…
Как  будто  в  термоядерном  припадке,
Он  против  власти   высказался  вслух:

«Нельзя,  чтоб  партия  была  руководящей!» -
Кричал  учёный – ядерщик,   взахлёб.
При  этом,  Горбачёв,  "по  настоящему",
Перебивал  его  и  хмурил  лоб.

Тогда  лишь  единицы  понимали:
Какая  шла  кровавая  игра.
Как  СССР  уже  на  части  рвали,
Как  на  гоп – стопе,   кассу,   фраера.

В  республиках,  как  мы  считали – братских
Нацистские  раздались  голоса…
Но  «боссы»  не  спешили   разбираться,
Газетам   не  давали   написать.

И  всё  же,  референдум   проиграли  -
В  просчёт  попали, - с Гитлером  в   одно…
Но,  мнение  народа  -  растоптали,
Предательство   генсека   помогло.

И  до  сих  пор  народу  объясняют,
Что  сам  собой   ГКЧП  возник…
Но  только  единицы  понимают,
Где   были  режиссёры  в   этот    миг.

Был  Горбачёвым  сыгран  тот  спектакль
На  уровне  шедевров  театральных.
Он  оправдал  на  лбу  сакральный  знак -
Сыграл  Иуду  в  образе  реальном.

Все   эти:  шеварднадзе,   горбачёвы,
И  яковлевы, -  сукины  сыны!
В  прах  разорвали  русскую  основу,
Разрушили   без  ядерной  войны.

И  в  шабаше  о  призрачной  свободе
Поставили  державу  на  дыбы.
Не  думая  ни  сколько  о  народе,
Путях    братоубийственной   войны.
                *         *          *
Кто  от  свободы  тупо  захмелел,
А  кто-то  напрямую  - от  спиртного.
И  отступились  от  серьёзных   дел,
И  рухнула  державная  основа.

И  карту  Ельцина   красиво  разыграли -
Народ   всегда  обиженных  жалел.
А  уж  его  на  поводке  держали...
С  чужих  ладоней   сладко   пил  и   ел.

Охрипшими   кричали  голосами
О  том,  что  стать  другой  должна   страна!
Я  с  горечью  смотрел,  как  люди  сами,
Голосовали  за  пропойцу  и  вруна.

А  он,  всего  лишь,  низменные  чувства
Расшевелил,   на  дне  немытых  душ.
Хрипел    речами  бестолково,  пусто,
Всем   обещая -  ваучерный  куш.

Рыдали  под   гайдарскую   реформу,
И  долларовый,    шулерский   Кан-Кан.
Кто  вывески  менял,  а  кто-то  форму,
Но  главное,  что  тут   и  там  -  обман.

Когда  народ -  мозгами   проморгался…
Идти  в  сберкассу  стало  ни  к  чему.
Один  Чубайс  широко  улыбался,
«Игра»  была  понятна  лишь  ему.

Накрыли  долларом  огромное  пространство…
Английским  языком  накрыли  речь.
И  всем  сказали:  « Это  постоянство,
Демократично   будем  мы    беречь».

Вновь,  на  песке  фундаменты  воздвигли,
Под   лозунг  -  «отобрать   и  поделить».
Болтун  и  вор  больших  высот    достигли,
Другим  сказали:  « кверху - не  спешить…».

Под  вой  толпы,  как  будто,  ненароком
О  деньгах  партии  раздались  голоса,
Тогда  внезапно  выпали   из  окон
Персоны  важные – завфины  из  ЦК.

И  с  Листьевым  и  с  Холодовым  Димой
Расправились  цинично,  будто  в  ряд.
Талькову  Игорю  -  смертельную   картину
Сыграли,  под  кровавый  маскарад.

Архивы  КГБ,   вдруг  похудели,-
Резидентуру  взяли  за  бугром.
Кто  это  знал,  с  испугу  онемели,
И  затаились,   где- то,  на  потом…

Пока  ещё  Советы  были  живы,
До  той  поры  надежда  в  нас  жила,
Что  встанет,   затаившаяся  сила,
И  спросит  всех  за  грязные  дела.

И  дождались.   Взмахнул  октябрь  крылами,
Но  пули  засвистели  -  в  разнобой,
Поскольку  тот,  кто  поднял  это  знамя,
Как  поп  Гапон, -  лишь  вывел  на  убой.

Стрельнули  танки  по  Советской  власти,
Сыграли  снайперы  кровавую  игру,
И  улеглись  разыгранные  страсти,
И  погрузилась  Родина   во  мглу.
          *        *          *
Пока  страну  делили  как  добычу,
В  Чечне  окрепла  шулерская   рать…
И  новые  «генсеки»,  как  обычно,
Простых  солдат  послали  умирать.

Чечня,  где  генералом  был  Дудаев,
Россию,  словно  жертву  стерегла…
В  Кремле  сидела  кучка  раздолбаев,
И  ничего  придумать  не  могла.

Бездарно,  бестолково  воевали,
Уже,   не  понимая  -  за  кого?
Костёр  войны  сильнее   раздували,
Невинных  жертв  добавили  число.

С  похмелья,  вспоминали  про  Идею,
И  судорожно  поиски  вели,
Но  сколько  за  кордоны  не  смотрели…
К  России -  вариантов  не  нашли.

Иные,  правда,  возражать  пытались:
«Обидно  за  державу»   было  им…
С  такими,  очень  хитро  расправлялись -
Спектаклями  трагических  картин.

Льва  Рохлина  убили  в  «бытовухе»,
Погиб  «случайно»  Тёма  Боровик,
Народу  только  доставались  слухи…
Сюжет  страны  слагался  в  боевик.

И  Лебедя  запутали  в  интригах -
«Направили»  в  сибирские  леса.
И  Коржакову  показали  фигу
В  Госдуме – приглушили  голоса.

Ударили  дефолтом  по  карманам,
Отдали  Сербию  на  растерзанье  псам.
Пообещали   что-то  ветеранам,
И,  к  выборам  -  партийным  вожакам.

Такой,  умело  выстроенный   хаос:
Чтоб  без  войны  завоевать  страну.
Народу  ничего  не  оставалось,
Как  вновь  свои  колени  подогнуть.

Мне  тоже  за  державу  было  стыдно…
Но  скоро  наступил  такой  момент,
Когда   любому    стало  очевидно:
Альтернативы  безобразью  нет.

Период  тяжкий,   сердце  -  на  разрыв!
Когда  добро  в  расчёт  не  принималось,
И   вновь -  толпы  бунтующей    порыв,
И  снова  Русь  по  кругу  устремлялась.


                Глава  V.  О  нём.
Но  свет  блеснул  -  на  рубеже  столетий
И,  ложью  захлебнувшийся  народ,
В  стенах  Кремля,   кого- то  вдруг  заметил…
И  вздрогнул  Мир -  в  предъюбилейный  год.

Шептали  где-то: «… Он – один  из  них!»
Другие,  втихаря,   молились  Богу.
А  Он  пришёл, - до  времени  затих,
Не  стал  чинить  разбитую  дорогу.

Не  многим  было  ясно  в  эти  дни,
Что  Он  один  сцепился  с  целой  сворой.
Что  если   догадаются    они,
Раскрутят  фарс  и  выгонят  с  позором.

Ему -  другого  не  было  пути…
Он  должен  был  принять  другие  краски.
Он  должен  был  в  кагал  своим  войти,
И  не  снимать  до  времени  той  маски.

Но  так  же,  как  «чернобыльским  сигналом»
Был  строго  Горбачёв  предупреждён,
Так  и   ему,  приветом  от  кагала
Подлодку  «Курск» - зачислили  в  урон.

И  намекнули:  мол,  куда  ты,  милый,
Мы  всё  у  вас  разрушили  до  дна:
У  вас  ни  денег,   ни  военной  силы,
Ведь  вы  почти  -  последняя  страна.

А  чтобы  вновь  найти  себе  «врагов»,
Угрозу  терроризма  объявили.
Высотных  на  Манхэттене  домов,
И  граждан  собственных -  не  пощадили.

И  запылал  под  бомбами   Ирак,
И  хрупкий  мир  Востока  был  разрушен.
Другим  сказали: «Всюду  будет  так,
Где  нашу  силу  не  желают  слушать»…

Кусал  он  губы  - слюни  не  пускал…
Не  раздражал   «партнёров»   понапрасну,
Умело  своё  время  рассчитал,
И  «замесил»  кремлёвскую  закваску.

Врага  -  его  оружием   разят…
Меч  Горбачёва,  был  кривой  и  скользкий.
Теперь,  чтобы  страну  забрать  назад,
Пришлось  -  театра  выстроить  подмостки.

Страна  -  театр,  но  главный  режиссёр
Был,  до  поры ,  на  публике  не  виден.
Когда  в  народе  обострился  взор,
Забылись  и   упрёки,   и  обиды.

И  поддержал,  народ  и    вдохновил,
И  вновь  ремень  потуже  подпоясал,
Чтоб   Он  открыто  к  Миру  выходил,
Без  театральных,  скоморошьих  масок.

Когда  же  вновь  оскалились  клыки,
В  заокеанских,  долларовых  джунглях,
Вокруг   Кремля   окрепли    мужики,
И  по - другому  научились  думать.

И  покатилось  снова :   кто  -  кого,
Но  в  ход  пошли  орудия   иные:
Где  не  всегда  решает  большинство…
И  повернулись  головы  к  России.

                Глава VI.  Поближе   к  самому  себе
В  те  годы   жизнь   не   праздником   была:
Я  шёл  открыто,   не  искал   халявы…
Душа   была   устала    и   больна,
И   мне   обидно   было   за   державу.

Из  сил  последних  -  говорил,  писал,
С  любою  публикой  накоротке  общался.
Но  вскоре,  -  очевидно   осознал,
Что  в  этот  разворот  я  не  вписался.

«Закон  толпы»  -  никак  не  изменить:
Прозрение  приходит  -  с  опозданьем…
Словами  здесь  не  взять,  не  вразумить,
К  тому  же,  сам  -  измотан  и  изранен.

Сдавили  грудь   оковы   детских   снов,
Печатью  памяти   сознанье  искалечив:
Высотных  я  не  полюбил   домов…
И   звон   трамвая   душу   мне   не  лечит.

Жизнь   в  городе   -  пустая  суета:
Фальшивят  струны  близких  отношений,
Да  плюс  к  тому,  уставшая  страна
Вошла  в  период  смены  поколений.

Во  власть  пришли  пройдохи  и  братва,
И  беспредел   законами    покрыли,
И  с  выборами  -  чёрная  игра…
И  в  бизнесе  -  всё  строится   на  силе.

Свихнулись  все  -  от  верха  до  низов:
Кто  в  церковь  побежал,  а  кто  к  корыту.
И   выросло    количество    грехов,
История    Отечества  -   разбита…

Я  стал  пред  выбором:  сражаться? …умереть?
И  в  толще  жертв  -  пылинкой  потеряться?
Иль   стиснув   зубы   всё   перетерпеть,
И  дать  волне -  покруче   разогнаться?

В  расколе   времени,  за  дымкою  полей,
Я  весь  в  раздумиях  и  в  поиске  опоры:
Уехал   прочь  от  суеты   людей,
И  навсегда  покинул   шумный  город.

                Глава VII. Жить   по – новому
И  вновь  я  оказался  у  ворот,
Где  жизнь  моя  брала  своё  начало…
Господь  всегда  по  кругу  нас  ведёт,
И  возвращает  к  старому  причалу.

Не  сожалею,  жил -    по  временам…
Бог   сохранил,  а  ведь  могло  быть  хуже.
Конечно,   я  теперь   родным  лугам
Ни  пахарем,  ни  сторожем  -  не  нужен.

Тогда  хотя  бы -  в  оправданье  лет:
Сад   разобью,   насобираю  мёду,
Кому  то  может  дельный  дам  совет,
Сгожусь  на  что-нибудь  уставшему  народу.

Я  воротился,  памяти  навстречу
Ни  сколько  не  жалея  о  былом,
Часы  времён  не  только  душу  лечат,
Ещё  и  закаляют,  как  огнём.

И   сушат  слёзы,   и скрепляют  нервы,
Рассудок  чистят  от  бредовых  снов.
Я  может,  воротился   и  не  первый,
Но  к  исповеди  первым  быть  готов.

Я  не  последним  из  деревни  вышел…
Но,   из  немногих -  воротился  к  ней.
И  вот  что  я  увидел  и  услышал
Здесь  у  могил  отцов  и матерей.
                *        *       *
Здесь  всё  не  так.  Сломали  времена
Восторг   былых  глубоких  ощущений,
Но  не  совсем  ещё    разорена
Моя  деревня  сдвигом  поколений.

Вот  отчий  дом,  унылый  и  пустой,
А  рядом  птичник, - полуразорённый,
И  липы  старые,  раскосою  листвой
На  мой  приезд  взирают  удивлённо.

Не  распознать  -  что  так,  а  что  не  так,
Поля  всё  те  же,  и   овраги -  эти,
Но  будто   бы   стоит   печали   знак,
На  всём,   что  ещё  живо,  но  не  светит. 

Жива  земля,  но  нет  улыбки  в  ней,
И  не  исходит  дух  земного  пара,
Добро,  что  ещё  свищет  соловей,
В закатном  мареве  вечернего  пожара.

Немая  грусть,   не  перебьёт  души,
И  сердце  снова  кровь  волнует  в  жилах,
Хлеба   в  полях,   всё  так  же  хороши,
Овраги,  перелески,  всё,  как  было.

Здесь  также  от  берёз  пьянеет  ветер,
И  от  пернатых   льётся  пересвист,
И  берег  над  рекой  высок  и  светел -
Ромашками  усеян   сверху  вниз.

Волнами  перламутра  по  колосьям
Порывы  ветра  убегают  вдаль,
Бог  знает,  что  с  собой  они  уносят,
Пускай  бы  унесли  мою  печаль.

      *         *         *
Теперь  здесь  всё  удобно  в  плане  быта:
Кругом  асфальт  и  фонари  висят,
И  церковь   обновлённая   открыта,
Антенн  тарелки  выстроились  в  ряд.

Газопровод  от  края  и  до  края,
В  домах  не  знают  угольной  золы.
Старушкам,   жизнь  такая  -  вроде  рая,
Властям  они  тачают  похвалы.

Что  тут  сказать? ...цивильно  всё,  удобно,
И   я   сим  благам  тоже  очень  рад.
Но  вот  под  сердцем,   в глубине  утробной,
Другие  чувства  душу  ворошат.

                *           *         *
Нам  не  нужны  соломенные  крыши,
И  нищеты  заплатки  на  штанах…
Но  всё  ж до  боли  хочется  услышать
Тот  запах  хлеба,   что  царил  в  домах.

Дух  молока  парного  на  рассвете,
Смородины  созревшей  аромат.
Конфет  тогда  не  покупали  детям,
И  нам  их  заменял  фруктовый  сад.

Без  времени  съестного не  просили, 
А  печь  для  нас  была,  как   пуп  земли.
В  ней  иногда,  запарив  в  каше  ливер,
Колбаску  натуральную  пекли.

А  на  столе,   всегда,  холстом  укрыты
Лежали  пирожки,  в  ассортимент.
Хотя  мы  были  и  не  очень  сыты,
Но  шли  за  стол - в  назначенный  момент.

                *          *         *
Теперь  всё  покупают  в  магазинах:
Под  запахи  стиральных  порошков:
С  прилавка  сыр,  как  жвачная  резина,
И    холодец,  из  чьих –нибудь  хвостов.

Конечно,  хлеб  пока  ещё  бывает
И  сдобен  -  ничего  себе   на  вид,
Но   главного,  в  нём  всё  же,  не  хватает,
Он  запахом  сознанье  не  кружит.

Я  помню  бурные  весенние  потоки,
От  ледохода  глаз  не  отводил.
Теперь  река  на  нас  глядит  с  упрёком:
Ей   пошуметь  - не  позволяет   ил.

На  зорях  рыба  по  воде  не  плещет,
Вверх  по  реке -  химический  завод.
Прости  земля,  что  на  такие  вещи
Привычно  смотрит  нынешний  народ.

Прости  земля,  за  всё,  что  мы  творим,
Своим  животным  прихотям   в  угоду,
Мы   о  проблемах  много   говорим,
Но  дальше  слов -  ни  денег  нет,  ни  ходу.

                Эпилог
А  что   страна?  Кто  рвал  её   на  части,
Тех  стали  понемногу  забывать…
Но  детки  их,   при  деньгах,  и  при  власти,
Россию   продолжают   доедать...

Ресурсы  расточают  по  карманам,
Приватизации  напор  не  ослабел.
Как  прежде,  Мир  смеётся  над  «Иваном»,
Который, при  деньгах  -  но  не  у  дел.

Курс  доллара  и  евро  - запредельный,
Взбухают  цены,  словно  на  дрожжах.
А  в  бизнес  путь  -  настолько  канительный,
Как  будто  на  крови  и  на  костях.

Нас  косит  СПИД,  наркотики,  налоги,
Уж  не  страна,  а  инвалидный  дом,
Правители  ведут  себя   как    боги,
Свои  доходы  держат   за  бугром.

С  экранов   улыбаются   народу,
И  сытость  обещают   и  покой.
Но   всё  вокруг – вода,  земля  и  воздух
Становится  отравленной  средой.

В  начальных  школах  сексу  обучают,
То  тут,   то  там  отравят  в  детсадах.
Уж  крепких  ребятишек  не  рожают -
Инфекция  их  косит  в  роддомах.

Любую  справку  выпишут   за  деньги,
Любой  каприз  -  ты  только  заплати.
Вновь  правит  бал  -  пройдоха  и  бездельник,
А  честность  остаётся   -  не  в  чести.

На  чьи-то  деньги  «ельцин – центр»  открыли:
В  нём,  молодёжь  купается  во  лжи…
О  толерантности  народу  -  «разъяснили»
И  новые  воздвигли  -  муляжи.

Вождей  «собрали»  в  галерею  славы:
Царей,  генсеков,  нынешних  иуд.
Твердят,  что  все  великие  державы
Вершителей  судеб  -  ревниво  чтут.

Но  если  с  этим  спорить  я  не  стану,
Что  бюсты  надо  ставить  всем  вождям  -
Тогда  и  Гитлеру  и  Чингиз -хану
Воздвигнут   где-то,  что-то  по  краям…

У  Церкви  с  властью  полное  согласье:
Меняются    деньгами    и  землёй.
Но   скоро  -  по  спирали,  в  одночасье,
Попов  опять   потянут  на  убой…

Россия   выживала  силой   духа!
Сегодня  в  наших  душах  -  пустота.
А   пустота   сильнее,  чем   разруха…
И  без  любви  земля  всегда   мертва.

Но  если,  всё  же  этим  псам  удастся
Создать  оружие  -  чтоб  считывать  мозги, 
Мой  друг,  читатель,  чтобы  не  нарваться…
Ты   эти  мои  строчки  зачеркни.

                2017 г.  с. Монастырщино.