Падшему ангелу

              I
Летать...

Пожалуй, все равно что жить.
Однако же пришла пора порвать
И эту, к жизни прежней тянущую, нить —
Перестал он крыльям доверять.

Как стали ломки перья,
Как тяжело летать теперь;
Не может больше крыльям быть доверья —
Пора в Эдем захлопнуть дверь.

Свободно он теперь летать не может,
Боится он упасть,
Неизведанное сердце его гложет,
То чувство — страх пропасть.

Но крыльев смерти видеть он не хочет,
Он знает осень, уже увидел увядание,
Зреть долгий перьепад не хватит мочи,
Ведь вслед тогда за страхом в сердце вселится отчаянье.

Он здесь в глуши, пожалуй, без друзей.
Отчаянию тут места нет.
Он попросил бы если — Ты б дал ему совет.
Но он молчит, ведь сам взошёл он в этот жуткий Колизей.
Он сам ушёл, Тебя сам слушать перестал.
Тут тяжело, и сложно, больно,
Но сам ушёл, он сам восстал,
Сам принял то решенье своевольно.

Платить за это тоже должен сам!

          
              II
Летать,
Пожалуй, все равно что жить...
Но этому теперь уже не быть.
Решил он сам полетов долг отдать.

Кому он там, предатель, нужен будет?
Ведь если раз продал, продашь и впредь —
Он знал примеры этого, уже случалось лицезреть,
Однако же, сейчас он прошлое своё забудет,

Он сможет снова все начать.
Пусть в Мраке — ведь он, пожалуй, лучше Света,
Ведь в нем он сам способен путь верный выбирать,
Не следуя ничьим советам!

Откуда можно знать Тебе,
Кто никогда такое не свершал,
Что нужно мне?
Тебе я долго был покорен,
Твоим советам следовал, решенье принимав,
Но я — не Ты, я по-другому скроен!

Во многом лучше всех я,так
Отчего я должен быть таким, как
Все другие?
Но с этим мог бы примирится,
Согласен, в чем-то могу я перед вами осрамится,
Но чем же, чем меня способны обойти людишки те простые?

Чем заслужили они тот дар,
Которого мы никогда б не получили?
О, то был обиды страшный нанесён удар,
Не думаю, чтоб мы его когда-нибудь забыли...

              III
Летать...

Пожалуй, все равно что жить.
Горит огнём его душа, спина под крыльев весом стонет.
Пора пресечь надежды, пора назад мосты навечно отрубить,
И слабости своей существовать он не позволит.

Решенье точно принял он,
Оно дарует хоть немного облечения,
Пусть в море воздуха навеки будет он придонным существом,
Однако ж, он решил, и более нет сомненья.

В руке блеснула полоса металла,
И полукруг вдоль тела описала,
И слышан тихий стон от боли...
А на земле лежат крыла, что в небо не поднимут боле.

Спине вдруг стало легче на мгновенье,
Навечно тяжелее на душе.
Теперь уж все. Во Мраке проведёт тысячелетия,
Свету ведь не нужен он уже.


Летать...

Пожалуй, все равно что жить.
Ещё он мог парить, ещё он не упал,
И не в чем ему кого-то обвинить.
Он сам ушёл.
Не крылья — он предал.