Сильвия Плат, Тюльпаны

Тюльпаны слишком легко оживляются, - здесь зима.   
Посмотри, какое всё белое, какое тихое, какое заснеженное.
Я учусь умиротворению, тихо лежу в одиночестве,
Пока свет укладывается на белые стены, кровать, руки.
Я - никто; у меня нет ничего общего со взрывами.
Я отдала свое имя и свою повседневную одежду медсестрам,
Свою историю - анестезиологу, свое тело - хирургам.

Они разместили мою голову между подушкой и смирительной простыней,
Точно глаз меж двух белых век, которые не смыкаются.
Глупый зрачок, он вынужден всё впускать внутрь.
Медсестры мелькают и мелькают, с ними нет проблем,
Они проносятся, как чайки вглубь суши в своих белых уборах,
Осуществляют действия руками, не отличаются друг от друга,   
Так что невозможно сказать, сколько их здесь.

Мое тело для них - как булыжник, они касаются его, как вода
Касается гальки на своем пути, нежно стесывая ее.
Они приносят мне онемение в сверкающих иглах, приносят мне сон.
Теперь, когда я потеряна для себя, мне тошно от багажа ----
Мой кожаный саквояж напоминает черный футляр для таблеток,
Мой муж и ребенок улыбаются с семейной фотографии;
Их улыбки цепляются за мою кожу, маленькие улыбчивые крючки.

Я позволила вещам ускользнуть: тридцатилетняя баржа,
упрямо держащаяся за свое имя и адрес.
Меня продезинфицировали от любых ассоциаций с близкими.
Голая и напуганная на зеленой каталке с пластиковой подушкой,
Я смотрела, как мой чайный сервиз, мое постельное белье, мои книги
Удалялись из поля зрения, и вода накрывала меня с головой.
Теперь я монахиня, я еще никогда не была так чиста.
 
Мне не хотелось никаких цветов, хотелось только лежать
С обращенными кверху ладонями и быть совершенно пустой.
Это такая свобода, ты не представляешь, какая свобода -
Покой настолько огромен, что ошарашивает,
Он многого не просит - этикетку с именем, несколько безделушек.
Это то, на что в итоге подписываются умершие; я вижу их
Смыкающими свои рты над покоем, как над облаткой.

Тюльпаны, кроме прочего, слишком красны, они меня ранят.
Даже через оберточную бумагу мне слышно, как легко они
Дышат сквозь свои белые пеленки: ужасный младенец.
Их краснота обращается к моей ране, они соотносятся.
Тюльпаны изящны: будто парят, хотя и утяжеляют меня,
Расстраивают своими внезапными языками, их цветом, -
Десяток красных свинцовых грузил вокруг моей шеи.

Никто не следил за мной прежде, теперь я под наблюдением.
Тюльпаны поворачиваются ко мне, к окну за моей спиной,
Где раз в день свет медленно расширяется и сужается,
И я вижу себя - плоской, нелепой, тенью бумажной вырезки
Между глазом солнца и глазами тюльпанов,
У меня нет лица, мне удалось себя обезличить.
Броские тюльпаны съедают мой кислород.

Перед их прибытием воздух был достаточно спокоен,
Входил и выходил, вдох за вдохом, без всякой суеты.
Потом тюльпаны заполнили его, как оглушительный шум.
Теперь воздух претыкается и вихрится вокруг них, как река
претыкается и вихрится вокруг погруженного ржаво-красного мотора.
Они концентрируют на себе мое внимание, которое счастливо
Играло и отдыхало без всяких привязанностей. 
 
Стены, к тому же, будто сами себя нагревают.
Тюльпанам место за решеткой, как опасным животным;
Они раскрываются, точно пасть большой африканской кошки,
И вот я осведомлена о собственном сердце: оно раскрывает и закрывает
Свою чашу красных соцветий из одной лишь любви ко мне.
Вода, вкус которой я чувствую, тепла и солона, как море,
она родом из страны далекой, как здоровье.