Семья Гурьевых. Постреволюционное время

Результатом октябрьских революционных событий стал один из первых советских законов - Декрет о земле - принятый в ноябре 1917 года Вторым Всероссийским съездом Советов. Первый советский закон о земле установил всенародную собственность на землю и её недра. Все помещичьи, царские, церковные, монастырские земли подлежали конфискации вместе с инвентарем и постройками.  Крестьянские комитеты и Советы распределяли землю и инвентарь между крестьянами. В среднем на душу приходился земельный надел около одной «казённой» десятины. Десятина - это  старорусская единица земельной площади, равная приблизительно 1,09 гектара. Российское крестьянство погрузилось в «чёрный передел» земельных угодий вплоть до лета 1918 года.
Деревенская глубинка раскачивалась медленно за счет инертности русского крестьянина к политике, но и в глухих селениях появились землемеры с уполномоченными Крестьянских комитетов. За каждой семьей закреплялся земельный надел по факту живых присутствующих на месте членов семьи в данный момент. Таким образом, крестьяне, служившие в действующих армейских подразделениях, попросту опоздали к «черному переделу».
Когда в деревне Киселево поздней весной 1918 года оформлялись  права на земельные угодья семьи Гурьевых, то оказалось, что даже в отсутствие четырех служивших в армии братьев Гурьевых, на семью пришлось двадцать два гектара земли. К тому времени закончена была посевная на старых пахотных площадях. К новым угодьям прикидывались внутренние разметки и планы на осеннюю пахоту.
Хата Фомы и Марфы «не мытьем, так катанием» была закончена, отделочные работы - дело наживное. Она красовалась свежими бревнами на фоне древнего дуба и высокого кургана. Семья Фомы не торопилась съезжать из родительского дома, где всё устаканилось за многие годы и, было привычно. Конечно, все хотели дождаться служивых мужиков, а пока семья жила общими заботами трудового лета: затаривали высушенное сено, на чердаках и сеновале, заготавливали ягоды, грибы; ловили и вялили рыбу, перерабатывали высохший лён и коноплю. Семья и не заметила, как птицы стали собираться, готовясь к отлету в тёплые края. Осень стояла уже в полном разгаре: убраны зерновые, наступил черёд огородов… Морковь, брюкву, редьку, свеклу, собрали, просушили и в коробах, пересыпанные песком овощи отправились в погреб; лук, заплетенный в длинные косы, удобно подвесили в кладовой; срезанную капусту до поры до времени сложили в овине. В это время в хате разносились ароматы «ботвянных» пирогов, потому что в картофельную начинку шла ботва от всех корнеплодов. Картошку собрали в самом начале осени, просушенная и перебранная она хранилась в погребе в отгороженном закутке.
Несмотря на то, что картофель в Россию был завезён в XVII веке Петром I,  в глубинке средней полосы картошку стали сажать только к концу XIX века. Тогда наступило массовое использование картофеля в рационе россиян и его прозвали вторым хлебом. До появления картофеля пища россиян была разнообразнее в части использования массы других овощей. Выйти на первое место картошка не могла: «Хлеб всему голова…». Хлеб в любой семье основа. В деревенских поселениях русской глубинки пекли ржаные караваи с добавление ячменя. А, вот основу русского стола - питательную репу, на которую прежде приходилось около сорока процентов пищевого рациона, картошка вытеснила практически полностью. Было время, когда  неприхотливую репу культивировали и в Древнем Египте, и в Древнем Риме… «Посадил дед репку…» теперь уже как лакомство для детишек.
Приближался последний месяц осени, холодное время, удобное для забоя скотины. Теплилась надежда на окончание войны и возвращение домой сельских мужиков.
Наконец, в одиннадцать часов утра одиннадцатого ноября 1918 года прекратились боевые действия на Западном фронте. «Великая война», как тогда её называли, начавшаяся в августе 1914 года и продолжавшаяся в течение четырех лет, закончилась.

Русь всегда благословляла ратников
Чтила память павших, воспевала подвиги.
Под кольчугой, в шлемах, в латах
На полях сражений бились воины.
Гвардейские полки Империи Российской
Побили шведов под Полтавой, покорили Альпы,
Французов гнали по Смоленской, по Европе…
И  в Первой мировой стояли насмерть.
В России каждый офицер и каждый рядовой
Всегда к врагу лицом к Отечеству спиной.
Их подвиги как…каждодневный быт.
В бою солдат уже герой, иль жив он, иль…убит.

Братья Гурьевы, служившие недалеко в Дорогобуже спешили поскорее оформить  демобилизационные документы, рвались домой в семью. В середине декабря вся семья была в сборе. Суровые четыре года изменили отношения между семьями внутри одной большой: теплые братские отношения были очевидны, но, в целом, между семьями ощущалось этакое дистанцирование, что, никоим образом, не касалось детворы. Очевидно, братья сильно возмужали и, естественно желали полной самостоятельности без родительского управления.
Ефим Дмитриевич поставил всех в известность, что он с Мариной и детишками уезжает жить в Смоленск, куда его с дорогобужскими подельниками по кожевенной артели пригласили работать в городскую меховую мастерскую.
Михаил Дмитриевич, пока служил в интендантской части, построил под присмотром тестя дом в деревне Волково, который был готов принять его семью.
Прохор Дмитриевич с Авдотьей не оставили желание уехать в Москву и попытать счастья в столице.
Марфа с Жиговкой помогали Марине собирать сундуки, вместе сидели при лучине: что-то  шили, подшивали, дошивали, подолгу разговаривали. Хима управлялась самостоятельно, не желая, что бы другие невестки обозревали её скарб. К тому же, они с Михаилом уезжали недалеко - расстояние всего в полторы версты между деревнями Волково и Киселёво - недолго приехать и забрать забытое.
Отпраздновала большая семья Гурьевых последнее совместное Рождество. После праздника Прохор с Авдотьей первыми покинули отчий дом. Марфа посоветовала им по первости остановиться у её сестры Степаниды Яковлевны. Взяв небольшую поклажу и корзину с гостинцами для  Степаниды Яковлевны, они уселись в сани, а Степан и Жиговка отвезли их на железнодорожную станцию Дорогобуж и оставили на вокзале ждать прибытия пассажирского поезда до Москвы. Сами же, заглянув на рынок, по светлому, вернулись в Киселево.
Ефим Дмитриевич отбыл в Смоленск, чтобы организовать жилье, предоставленное мастерской до приезда Марины с детьми. Через пару недель маленький обоз из трех саней двинулся в Смоленск навстречу новой жизни.
Марфа долгими вечерами, а иногда прихватывая ночное время, беспрестанно ткала льняные холсты, по первой травке их можно было отбелить, а в Светлую широкую «ярманку» сторговать. Жиговка рядом сидела за прялкой и верстала льняную нить. У одной и у другой были свои лучины, развернутые к ведру с водой, чтобы случайно не спалить хату упавшим угольком. Керосиновую лампу Гурьевы зажигали только в горнице, когда собирались за общим столом. Керосин экономили, поэтому в горнице довольствовались светом лампады перед образами, в которой всегда поддерживался огонь.
Взрослая женская половина Гурьевых, во главе с Катериной Ивановной, не могла дождаться, когда съедет Хима, которая каждый день выуживала что-то новенькое, чтобы увезти с собой в новый дом.
Вернулись домой Фома, Степан и Жиговка, которые правили лошадьми при перевозке Марины с детьми в Смоленск.
Хима не могла остановиться в желании захапать побольше, выговорила себе пару лошадей, три овцы с барашком, и парочку поросят, семена овощей для огорода, телегу, сани. Сажать лен и коноплю они с Михаилом не собирались и мечтали, что на своих шести гектарах, на сколько хватит сил, будут возделывать огороды, а остальное использовать под покос. Хотя Хима, по началу, наведывалась часто - «дышать стало легче».
Марфа с Жиговкой успешно управлялись и с полевыми работами, и с подворьем, и с домашними делами. Подросли мальчики Жиговки, старшему Ивану исполнилось тринадцать лет, Кольше десять, Мишке семь. К ним подтянулись и Марфины девчонки: Мане было двенадцать, Васёнке десять, Варе шесть. У Катерины Ивановны в подчинении были четырехлетний Васятка, да Сашок, которому летом будет два года. Дети, воспитанные сызмальства в труде, воспринимали поручения и помощь родителям как должное.
Земли, выделенные семье Гурьевых, располагались по обе стороны проселка, который тянулся от Усвятья до Днепра. Для общего удобства шесть гектаров земли от проселка в сторону Волкова отошли к Михаилу и Химе.
Оставшиеся шестнадцать гектаров земли простирались от высокого берега до Жамеры и за неё. Дом Фомы был построен рядом с родительским подворьем, земля между ними была не размежевана. Дмитрий Петрович был ещё крепким мужиком, хотя ему пошел седьмой десяток, а вот Катерина Ивановна слабела год от года, хотя ей не исполнилось еще шестидесяти. Семья Фомы и Марфы осталась пока в родительском доме, что было для всех удобно. Вести совместное хозяйство было проще, к тому же Дмитрий Петрович с Фомой и Степаном между текущими делами ладили на высоком берегу Днепра большой погреб для хозяйства Марфы.
Наступала весна с её  весенними «замороками». Гор привел Гурьевым пару «коников» в обмен на пару мешков муки, мешок ячменя и мешок проса. У Арины Яковлевны случилась радостная возможность повидать сестру и дочь.Встреча была короткой. Полевые работы не терпели промедления…
***