Был я приветлив

Был я приветлив, а порой смышлен,
Замашками косил под патриота,
Роскошной шевелюрой обрамлен,
А бакенбарды — словно у енота.

Неведом был мне лысины позор,
Глаза — овалы серые, как будни,
Соседку Варю взял я на измор
Каштановых бровей изгибом чудным.

Манеры jentle-мена — в этом шик,
И взор очей воловьих — в этом тоже.
Был нос мой тонок и тяжел кадык,
И цветом coffee отливала кожа.

Природа бицепс ртутью налила,
Коньяк мне подавали с pepsi-cola,
А пухлогубость чувственного рта
Валила с ног особ иного пола.

Скажу: я в детстве свинкой не болел!
Ни тифом, ни чумой, ни даже корью,
А после уж, когда я повзрослел,
Мне зубы удаляли с адской болью!

Не встретились преграды на пути,
Не нажил в жизни ни врага, ни друга…
Вот только лишь, измены не простив,
Из ревности отчалила супруга.

Обгрыз я ногти и челом поник,
Вкусив плоды такого положенья,
И задрожал массивный мой кадык
От тяжкого мужского униженья.

Ох, быта  суета, сомнений боль!
Безнравственного тяжесть преступленья…
Усугубил, наверно, алкоголь
К соитию порочное стремленье.

В анамнезе возник вдруг простатит,
И стал я словно половой калека…
Супруга, верно, с кем-то бурно спит...
Сыт я по горло чванством нравов века!

Черт, фрау Меркель и месье Макрон
Меня в квартире ночью  навестили.
Зачем, Морфей, послал ты сих персон?
Уж как они втроем меня бранили!

Потом какой-то лысый англосакс
Вдруг вылез нагишом из ниоткуда
И отхватил по морде за Донбасс,
За спавшую с чужим козлом супругу…

Какого хрена всех растлил порок?
Зачем же ты прогнила, мать Европа?
Какой суровый, еж-манож, урок,
Что бакенбард поник у патриота.

Как странно вдруг вибрирует душа,
Слезу смахнул с мохнатой я ресницы.
В бреду в пустой уставился стакан,
Нутро печаль изгрызла как волчица.

Я помню прошлых дней счастливый шик,
Замашки jentle-мена и вельможи -
Был нос мой тонок и тяжел кадык,
И цветом coffee отливала кожа…