Война и мир. гл. 4-1-11

4-1-11

От маршала дома и ниже по полю,
На место для казни их всех привели,
Где каждому дарят судьбы его долю,
За то, что они всю Москву подожгли.

Был столб установлен на лобном том месте,
И вырыта яма для общих могил,
Чтоб толпы народа бы видели чести,
Какой удостоин, и что заслужил.

В толпе мало русских, но много военных,
Вне строя солдаты «скрепляли толпу»,
Во всех в разнородных мундирах одетых,
Создать чтобы крепче о казнях молву.

А справа и слева дополнили сцену,
Фронты победителей — доблестных войск,
Придать чтобы зрелищу большую цену,
И в форме парадной воздать казни лоск.

Все в синих мундирах, цветных эполетах,
Они и в киветах, в красивых штиблетах;
Оно — это зрелище всех впечатляет,
И даже народ весь московский пугает.

Виновных расставили в том же порядке:
По списку шестым Пьер стоял у столба,
И бой барабанный, всей казни в придатке,
Как вдруг, накатившись, морская волна.

Пьер вздрогнул от этого дикого звука,
В нём, как оторвалась частица души,
Его охватила мгновенная мука,
Все чувства не стоили даже гроши.

Пьер вдруг потерял всю способность и мыслить,
Он мог только слышать и видеть вокруг,
Никак он не мог к ним себя и причислить,
Войти в поджигателей яростный круг.

Желанье чтоб кончилось зрелище казни,
Скорей и не выспренне всё подавать,
Устроили будто надуманный праздник,
Расстрелянных всех потом в яму бросать.

Себе в ожиданье нашёл он занятье:
Разглядывал рядом стоящих «друзей»,
И, скажем так прямо, ему восприятье,
Не улучшало картины здесь всей.

Тела и фигуры имели пороки,
И в рваной одежде — преступников вид,
Как будто отбыли все ранее сроки,
Но не потерпели французов обид.

Пьер слышал, французы решали как лучше,
Стрелять в одного или сразу в двоих,
Иль сразу по всей их, преступников куче:
— По два расстреляем мы медленно их.

Чиновник-француз подошёл к обречённым,
Прочёл им на двух языках приговор,
И с края двоих, как судьбой опалённых,
Их вывел к столбу на «смертельный простор».

Мешки ожидая, вокруг все смотрели,
Как зверь тот подбитый охотнику вслед,
Наверно, им жизни не жалко потери,
Спасая отчизну от вражеских бед.

Двенадцать стрелков вышли быстро из строя,
И встали на восемь шагов от столба,
И ружья к прицелу уже все готовя,
Команды они ожидали сполна.

Едва Пьер успел от всего отвернуться,
Как грохот пронёсся на Девичий стан,
Толпа всё ж успела вся чуть всколыхнуться,
Издав из всех уст оглушительный гам.

Убитых уже волокли к этой яме,
А новую пару вели уж к столбу,
Вновь все операции были те ж саамы(е),
Всю вновь устрашая гудящу(ю) толпу.

Зачем это делать, уж глохли вопросы,
Понятно давно уже стало толпе,
Пожаров в Москве устранить все торосы,
В такой вот смертельной с «врагами борьбе».

У многих на лицах росло изумленье,
И, боле того, появлялся испуг,
Но в то же время росло раздраженье,
Какой же француз будет нам теперь друг.

«Стрелки из запаса», — разда;лась команда:
«Вперёд!» — все они из «могильных» стрелков,
Смотрели на зрелище все беспощадно,
Все вышли из строя и без лишних слов.

Но следу(ю)щей — не привели уже парой,
Шестым был бы должен стоять уже Пьер,
Они посчитали ненужной их «тарой»,
Достаточен пятый, как важный пример.

Досталась и пятому эта же доля,
Оставшись на месте, Пьер был уж спасён,
По всё той же самой неведомой воле,
На жизнь всю дальнейшую Пьер вознесён!

Но здесь же заминка случилась внезапно,
Когда же его потащили к столбу,
Отпрыгнул и бросился к Пьеру он жадно,
Вцепившись в него, как бы зная к кому.

Один слыл в отряде наш Пьер словно барин,
Тот думал, надежду к спасенью нашёл,
Он будто умом оказался вдруг ранен,
И где находился — совсем не учёл.

Но Пьер оторвал его с силой от тела,
И вновь потащили его до столба,
Чтоб тем завершить устрашения дело,
Надеясь, всё поняла это толпа.

И только когда у столба оказался,
И поняв, что жизнь здесь придётся отдать,
Напрасно он рвался и вновь защищался,
Тогда усмирел, дал себя привязать.

Хотя Пьер и понял, что пятый — последний,
Кого по их плану и жизни лишить,
Но чувства его стали вновь «привередней»,
Потом не мог вспомнить, как смог пережить.

Не слышал он даже и выстрелов звука,
Он только увидел, как тело шло вниз,
Закончилась пятого в жизни вся мука,
Никак не влияя на этот каприз.

От тяжести тела верёвки ослабли,
И Пьер подбежал, чтобы чем-то помочь,
И кровь выступала с него уже каплей,
Солдаты тащили его к яме, прочь.

Пьер неугомонно не мог оторваться,
И он даже к яме уже подошёл,
Он видел тела — начали;сь засыпаться,
Не мог он понять, что же в этом нашёл.

Один из солдат и сердито, и громко,
Кричать стал на Пьера, уйти ему в строй,
Но Пьер онемел — как бы чувств стала ломка,
Он сделался будто совсем, как не свой.

Не слыша он крик и не поняв намёка,
Стоял он на смерть, охраняя сей столб,
В уме пронеслось в виде как бы зарока,
И подле него сам смотрелся, как столб.

Когда уже яма засыпана стала,
Раздалась команда войскам на отход,
Однако фигура у Пьера мешала,
Вкруг ямы, столба совершить марш-поход.

Его отвели на «родимое» место…
Войска, совершив вкруг столба разворот,
Покинули плац свой — охраны «насеста».
Торжественным маршем являя отход.

Всё сделано так, чтоб создать впечатленье,
И всем показать здесь французскую мощь,
Считать все поджоги, как за преступленье,
И, как говорят, «забить в деле том гвоздь».

Стрелки у столба, что стоят полукругом,
Уже на ходу забегали в их строй,
Один лишь стрелок, потрясённый испугом,
У ямы стоял, потеряв свой покой.

Его командир, охвативши за плечи,
Почти что швырнул в проходящий свой ряд,
Надеясь, в походе солдата излечат,
Он принял от зрелища будто бы яд.

Закончено зрелище для устрашенья,
Уже расходиться нача;ла толпа,
Шли молча, но в ду;шах росло потрясенье,
И — больше: к французам того отвращенья,
Когда их поставят самих у столба.