Как говаривал Третий

Он
Смотрит и потешается, несколько
Сотен раз объявляя меня мерзким, но
Первый — Бог, Второй же — Дьявол,
Ну а я — в субстанции начала,
И,
Барахтаясь в этой сущности яро,
На мне уже трещит отчаяние.
Я, отдалившись от цивилизации и рассудка,
Мечтал о свободе, надежде и свете,
Но,
По иронии, попал на суд, как
Так сложилось, что меня не судит Третий?

Откровение 1.

"Крайность — высшая форма отчаяния. Как ни крути, но слова Первого — достояние. Как мне кажется, именно его творения — образец стремления, ведь под его зорким руководством происходят самые ужасные, но воодушевляющие вещи, так ведь? В любом случае, вот ответь мне, неужели ты считаешь, что акт самопожертвования, кое несёт за собой, по задумке твоей, скрученной в спираль, свободу и радость, распределит тебя и твои пороки по отдельным кусочкам?
Отрывая себе хвост, словно ящерица, бегущая от опасности, ты лишь выставляешь себя глупцом характера, скорее, опрометчивого, нежели героического. Каждое действо, кое направлено на сохранение хрупкого баланса, приближает тебя к остановке дыхания, но не к остановке порока. Твоё самопожертвование ничто иное — как гордыня."

Мне
Сетчатку глаз заволокла смола — блюда
Наполнены слезами, пока слова льются
На отпечаток взмаха ресниц; в выдохе сказать,
Что меня забрал мясник, выдавив глаза.
Кто
Из моих интерпретаций душащих
Надоумил меня не сдаться, а слушать их?
Но, Третий,
Объясни мне в чём судьбина,
Если из меня выходит самое противное?
Вот оно —
Свалиться на стол для препаратов в гари,
Чтоб потом не падали другие,
Не из-за этого ли голова-то варит?.. —
Нет, скорее, просто сгинет.
Мозгом гимны
Я пою своей расторопности, чтоб потом на "раз" топор нести
К каждой головёшке,
А затем подарить серёжки.
Не
Ложитесь за меня под рельсы спаянные, ведь действо спалено в месте спального
Характера —
Лишь бы уснуть, а не сниться по практике.
Я ж
Слишком ничтожен, чтоб позволить иным телами биться,
Пускай сейчас и мы теряем лица.
Вдох —
Высечь
Вход
Чисел
На полотне календаря;
Выход —
Верь; сие
Выпад —
С версией
Нового порядка для меня.
Вновь запри демона, чтоб оттенки слов за пределами
Всякой человеческой фигуры
Во мне копались, словно отечественные хирурги.
И,
От самоубийства до самосознания —
Как от любви до ненависти,
Вот я говорю "Боже! Создай меня",
А сам теряю остатки ценности.
Во мне
Холод делится на "отступить или оступиться",
И,
Я уверен, каждый этого боится.
Преклонив взгляд из всяческих нив в ряд,
Я
Опускаюсь на самый фантастический уровень,
Что кроется в титаническом куполе,
Что сшит из золота, но оно — фальш,
Только я всё равно помещу его в карту краж.
Краткость наш
Адресат, только
Я продолжаю здесь плясать польку,
Чтоб
Отчеканить и отбить колокол —
Холодно.
Холодно...
Холодно!
Эй,
Я не верю в себя, но всё же даю постоянно себе каждый кусочек, каждую каплю, каждый край тепла,
Но
Мне ничего не хочется, пишу капсом, рвусь, как тетива.
Только вот
Самоутверждение — цель за счёт других,
Притворяясь святым,
Я возношу крест руки,
Чтобы стать с гордыней впритык,
Чтобы опозорить её яростно —
Неужели это та самая малость?
И,
Избавившись от крупицы письменной,
Я буду литься немыслимо,
Как льются слова, как льётся смола, но точно не как истина.
А потому,
Убивай не убивай, я буду себя жалеть,
Да так, что от живых останется лишь имя —
И не поможет вам никак бронежилет,
Ведь
Самопожертвование окупится гордыней.

Откровение 2.

"Знаешь, счастливый созидатель, коим старается стать, в той или иной степени, каждый человек, не позволит себе многократно приумножать чьё-либо горе, способное утопить не только в океане без дна, но даже в самой мелководной луже, ведь избыток сие действа кроется не просто в злобности или желании успеха, но и в самом мерзком изречении — распаде. Да, именно так, распад души человеческой — ухищрение неизбежное для индивида, кое готов пойти на уступки своим бесам. Но виновата ли в этом нечистая сила, если сам грешник ублажает её прихоти?
Подумай над этим, поскольку твой разум оплакивает не то чтоб Бог, поверь, ты не тот экземпляр, чтобы он тратил своё время, а вот какой-нибудь одинокий ангел молвит ринуться на твою защиту. Но, знаешь, подобная почесть даже для меня непонятна, и тот факт, что она относится к тебе — смехотворен. Но... Твои увечья, которые рукою ли, словом ли наносишь ты неумышленно и так неуклюже, обладают своим характером, который несёт за собой метку того самого ангела. Помни, каждое убийство твоё — акт разорения хранителя, но ты, конечно же, скажешь, что это не зависть, да?"

Я, похоже, не долечу, пусть
Из всех моих чувств грусть
Сложится в карточный домик,
Дабы я с пачками боли пачкался вдоволь,
И
Не нашёл себе счастливый и непотраченный довод.
Кровь
Мешается с восторженным взглядом, пока
Кто-то продолжает на парадах скакать,
Но
Мне не надобны эти яды и клад,
Коем вся страна объята и так.
Но, знаешь,
Это просто лирическое отступление, ведь, фактическое преступление —
Это минимизировать издержки улыбок люда.
Я буду это делать.
Буду.
Тело Будды
Сыпется при попытке мольбы — аскет
Из меня никудышный, во сне
Я ищу лучшую жизнь,
Но
Получаю смех и ответ, мол, держись.
Что же,
Эй, Третья Сила!
Что ты, кто ты?
Почему меня постоянно носило
По странам с ограниченной квотой?
Перечитывать оды
Моему несчастью — это непочтительно долго
Отвергать инновации мира,
Но всё равно повиноваться мнимо.
Вон! —
Люди готовы рисковать за улыбку судьбы,
Пока я
Считаю, стоит ли мне их всех судить?
Как же!
Они
Смеют
Видеть
Надежду,
Я же
Постоянно
Гнию
Неспешно.
Почему..?
Каждый из этих счастливчиков — скалы с морской солью;
Я гляжу на фортунные частички, скалясь мирской болью.
Вот, допустим, гляди,
Есть душа, что покоится глифом на броне,
Она
Готова защищать себя и иных —
Я врезаюсь вдруг стрелою лихо, обомлев, что мифы на стене —
Это жизненный лимит.
Ангел мой!
Поверь,
Я не сожалею о своих ошибках,
Но сожалею о твоём бремени хранителя...
Кровь свернулась, но смысл жидкий,
Чтобы я смог хвалить тебя!
И,
Убив раной у любви равной,
Возвращаюсь я на пьедестал драгоценный,
Чтоб все заняли места полноценно
Да смотрели моё восхождение в гололёд поражения
И бежали, дабы наверстать все проценты.
Да,
Я не осознаю счастье, даже его миг —
Это настоящая опасность для любви,
Но
Мне чуждо очередное слово ада,
Так что я научился снова падать.
Злоба — падаль,
Я решил это, когда гневался на радость, себя в пример подав, но
Я себя не услышу, а других и подавно.
От
Меня останутся языки пламени,
Чтобы я вновь озарил табели
О моих расходах на серотонин...
Почему, сука, это не нужно другим?!
Счастье их —
Проказа, коей водят перед глазами, меня подвесив.
Хм, это действительно очень весело.
А потом, знаешь, Третий, Третья Сила,
Ты там где-то за облаками хохочешь, пока
Меня от мыслей всё мансил я —
Опухла голова.
Тебя, говорят,
Боится сам Бог смиренный, и уважает Дьявол безмерно,
Но
Я слышу звук вселенной, что обращается в гул сирены.
Люди слепы; су;дьбы — слепок,
А
Мне найти суть бы в ответах
Твоих на моё движение,
Но выходит только полёт в скольжении.
Плата за силу — отчуждение от человеческого рода
Лишь на словах,
Будто это древнегреческая ода,
Что, по сюжету, слаба.
Понимаешь, Третий, зависть — выживания фактор,
Но, конечно же, это ещё и с нежеланием схватка,
Кое святым или грешным неподвластна.
Но я всё равно завидую чужому счастью.
И теперь,
Я с природой кармы поиграюсь,
А затем
Погибну, чтоб во мне кипела зависть.

Откровение 3.

"Жажда пополнения — часть человеческой натуры; набить своё чрево, будто это чёрный, предназначенный для остатков души, мешок, который пытаются наполнить златом и сребром, но он, по своему свойству, не выдерживает греха, повиснув на горбу грузом, и из-за этого уродства, крест, что несёт каждый смертный, попросту смещается в сторону, а потом и вовсе падает, ударяясь о чернозём. Глянь, твоя охота — отличный тому пример, снова и снова ты ищешь пути разъединения с этим богатством, но постоянно вместо избавления и просветления, ты лишь утяжеляешь данный мешок, кладя туда испарения своей трусости, кое ядовитым облаком, или же, если быть точным, туманом, который ты, по своей глупости, воспринимаешь за дар и причину бездействовать. Взращивание объёмов болезней, не то чтоб телесных, а, скорее, духовных — благодаря этому твоя пассивность уничтожает цитадель мира и порядка, но, это не самое страшное... Для тебя набить свой разум грязью, словно чрево амброзией, и в итоге лечь балластом — вот что по истине страшно. Но, я уверен, что это чревоугодие тебе по душе."

Стены отбивают распорядок дня,
И,
Я закидываю в себя без обряда яд,
Но
Мне не понятно как
Неподнятый флаг,
Что обит белой каймой тел на фоне,
Разрешает сдаться, введя пароль в телефоне.
Как там Третий говаривал? —
В меня метит кровавая
На сети коварная
Дьяволица:
Убежать/поглотить/убиться.
Только вот, хватая мешок, лижущий злато,
Я сотворю греху стишок, пишущий слабо
О преисполнении в гуле веры,
Но
Я настолько огромен, что мечу в Гулливеры.
А теперь
Я соберу в горсть борозды — гниль и зёрна,
Чтоб потом снова бороздить мир казённый,
Чтоб потом вершить!
Да так, что на небесах каждый будет грешить!
От судеб бежишь,
Но затем задеваешь крест невзначай — это бес закричал, это лесть и печаль,
И, конечно же, его вес на плечах.
Влезть, величать
Жажду и охоту — это кража под окопом
Провианта, ведь
Я готов поглотить всё, а затем умереть.

Да,
Знай же, Третий, туман, что пророчишь ты мне —
Гораздо длинней в ядовитых испарениях, но короче в дыме!
И
Я впихну в себя грязь, чтоб
Забить пустоту в голове —
Это унижение, это мерзость, это скоп,
И это всё мой тебе ответ.
Знаешь, как порой прекрасно ощутить себя козлёнком брошенным,
А потом тыкать людей искромётно в прошлое,
Чтоб они
Теряли контроль,
Пока во мне сгущается вонь.
Я готов
Отобрать яства у богов,
Я готов
Изничтожить счастье и любовь!
Я сожру всё, отберу капельки жизни,
А потом вставлю трубки в вены,
Перелью в себя маленькие мысли
Через призму гнева.

Извини.
Извини меня, мир!
Почему-то я гляжу, как догорает Рим,
Ведь
Всяк дорога, что ведёт к нему
Оборачивается петлей в тюрьму.
Ангел плачет, но становится под удар,
А
Я не знаю, зачем, как и куда...

Стены отбивают распорядок дня,
Потому что тиканье часов — не панацея,
И пускай
Никто так и не услышит меня,
Но я говорю —
Чревоугодие — лучший способ стать полноценным.

Откровение 4.

"Блуд, говоришь? Что же, я думаю, тебе известна сила фантазии и любви, их безграничная мощь, что способна порой сотворить откровенное и сокрытое. Помню, Первый как-то упоминал о нежелании наделять сознания ваши бриллиантом фантазёрства, ибо не только гении способны воплощать свои мысли и мечтания в реальность, но также и глупцы, что плюются желчью и обжигают себе руки, могут в действительности создать что-то... Что-то по-настоящему неординарное, но миролюбивое ли? Их любовь, как объект недостижимый, расписывал красками небеса над городским пейзажем, но никогда не была фальшивой.
Подумай, от невежества или же самоотверженности была возведена Вавилонская Башня? Почему Первый разграничил ваш вид, не позволил вам достичь желаемого, кое было в приоритете незнамо сколько веков? Именно. Фантазия, не важно какова она — потешная ли, бравая ли — это великий инструмент, коем вы не готовы овладеть, и не знаю, когда будете готовы. А любовь же — двигатель прогресса, причём гораздо более действенный, нежели война.
Но ты, Заблудший, думаешь только о плотских утехах, уродуя любовь в своём видении, искривляешь факт фантазии — блуд — твой стержень, но, как я вижу, он всепоглощающий, и это, знаешь ли, очень жалко."

За мною шлейф из любовных записок; время довело
Ли меня до остатков радости, что зависят от мнения твоего?
Упаду
К тебе на колени я, кичась
Порочностью поколения сейчас.
Твоё
Обаяние —
Полёт,
Покаяние
И, если честно, я обязательно выкрикну тебе "покарай меня!" —
Покоряй меня,
Как не сможет ни один Бог, ни один Дьявол,
Ведь любовь моя — до гроба, а я чертовски мягок.
Там вот
Третий что-то твердит про формат любви, не мизерной, но купленной —
Эй! Меня будто автомат убил с резиновыми пулями.
Ты-то
Вся такая невинная и святая, не так ли?
Но, я знаю,
Что ты ещё та извращённая, в меру изощрённая в своих спектаклях.
Я
Проникну в тебя, пусть же блуд стремится, пусть
Он разносит тебе душу, чтоб на звук спустился в чувств
Омут,
Пока я распизжу всё остальным знакомым.
Мне, похоже,
Послал сам Второй тебя, ведь ты дьявольски красива,
Пока
Я опять считаю крайности агрессивно.
Пластиком, керосином
Я скреплю тебя, затем залью в сердце, что будоражится,
Даже если теперь эта любовь слепа, даже если тебе просто кажется.
В рост мне скважины,
В которые я провалился, убегая,
Но
Чувствую скалистые берега я,
Что
Разобьют корабль язвочный,
Понимаешь, что в тебе я вязну, чем
Это обернётся?
Я, кажется, проглотил солнце,
Но
Ты танцуешь вокруг земной орбиты,
Пока я изучаю свою ладонь —
Там линия жизни, линия обиды,
И ещё линия — любовь.
Обязательно помни, что я останусь рядом
От хлопка до мириады.
Взгляды
На нас —
Взяты, молясь
О прекращении похоти,
Но они пло;хи тем,
Что разделяю нас, как кусочки пазла,
Но
Это не мешает тебе затуманить мне разум.
Ни разу
Не подступлюсь к твоему ухищрению смерти,
Ведь ты давно работаешь на похищения сердца.
Да,
Все твердят, что с тобой невозможно быть,
Только вот
Я становлюсь поперёк установок куском детали,
Ведь тебя не выкинуть из головы
Даже посредством устройств летальных,
И тем более если завыть.
А потому
От фантазии до буквы — неизбежный шаг,
А блуд — скачет сквозь жизнь.
Я не знаю, где сейчас твоя душа,
Но
Я затащу тебя в постель, и мы будем грешить.

Откровение 5.

"Интересно, сколько будоражащий и смертоносных ударов ты нанёс в порыве праведного гнева? Самоликвидация — самый доступный способ проявления ярости, но не мужественной или отважной, а скорее трусливой и корыстной. Бей, не бей, а итог всегда одинаков — бессилие, слабость и, естественно, отчаяние. Теряя своё собственное, не возможно найти себя в других, посему ты начинаешь извергаться магмой, заливая не только бедную Помпею, но и очаг мира других, кое ведёт к деградации и регрессу, но ты, конечно же, это не поймёшь. Облик твой — нарратив угасания, и не более.
И да, не гневайся, Заблудший, это вредит красоте."

Холод бежит по хо;рде — галоп
Голосов, но, скажите, мой хор где поёт?
Я ж
Развернусь, разомнусь, погорю и двинусь —
Во мне вскипает всё: плюс на минус.
Пусть же
У подножия меня проливы взрываются,
А потом небо оскалится, будто в колокол ударили палицей.
Тебе
Это нравится?
Нрав лица
Моего косит под коварное изречение, чтобы я товары для лечения
Моего очага
Спрятал и чтоб ничем не начинял.
Только вот
Я переполнен фразами, они — проказные, но не прокажённые,
Пусть вокруг меня всё покрыто ожогами,
Пусть земля дрожит в конвульсиях,
И пускай ставлю на кон пульса я
Что-то более живое и родимое, чем эмоция,
Но
Это уже не преисполнится.
Травма,
Кое я воротил от себя на свет —
Карта,
Чтоб искать тебя во сне,
Но не выйти на нужную тропу.
Третий,
Где же ты!?
Кто-нибудь!
Я в гробу,
А там
Ужасно спёртый звук — звёзды тут
Не тускнее фонаря
На том самом полотне календаря.
Время
Застало,
Время
Застыло.
Я от
Устава
И до
Простынок
Становлюсь злобным ребятёнком,
Что в утробе был уже мёртвым.
Но
Полыхает во мне зарево,
Как полыхает костёр инквизиции,
А давай
Всё начнём заново,
Чтобы просто переродиться.
"Бей, не бей, а итог всегда одинаков" —
Это моё возвышение близится,
Будто теперь самое главное — это сражение с истиной.
Я спускаюсь вниз, мне осталось ввысь
Ни за что не глядеть —
Я слеп,
И нет лекарств, и нет аптек,
Что смогли бы излечить недуг.
Но только солнце по утру
Смеётся — попаду
На пьедестал "счастье — непогодица",
Чтобы просто,
Чтобы просто, сука, кончиться.
Ну же!
Оставить рассуждения на траве сцепленной,
Чтобы на меня потом натравить Цербера,
Он
Желает продырявить мне глотку, но
В меня и так уже горе воткнуто.
Только вот
Гнев — не мой прокол и изъян,
И, знаешь ли, судить меня нельзя,
Ведь из ям
Изъят
Костяк
Неприкосновенности и алиби,
А тебе всё мало!
Мало ли?
Дорогие творители и другие силы!
Не хотите ли быть массивом
На человеческий счёт?
Ну,
А нужно ли что-то ещё?
А потопы, землетрясения и оползни
Очищают землю от пустых — этому нет конца.
Что же,
Моя душа от фраз лопается:
"Гнев лишает красоты? — значит, я буду гневаться!"

Откровение 6.

"Всякое богатство, будто то духовное или материальное, подразумевает под собою резонанс, что так колок, но так необходим, и в результате он приводит к обогащению и насыщению души человеческой. Но не стоит забывать, что насколько бы не был ярок свет, настолько же он может потускнеть, а посему чем ещё может быть наполнена эта инфантильная душонка? Я уже ни один век наблюдаю за процессом расщепления ваших пробирок с сущностью скорее падшей, нежели возвышающиеся. И каждая такая сущность мизерное и микроскопическое отождествление разума и, тем более, чувств. И теперь определенно без какой-либо жалости я наблюдаю на твоё распределение по греховным фазам.
Не имея абсолютно никакого богатства за спиной, коем можно было б дать тебе смысл, ты становишься пустым и дырявым сосудом, что никогда не познает богатства в той или иной форме. И из-за этого ты превращаешься в ещё больший порок, и алчность берёт главенство над твоей душой. Это очень и очень жадно, но от того и интересно."

Подчеркнуть на чеке число из шести нулей —
Вот мой святой излишек.
Я
Выбираю получать счёта за лень,
Ведь
"Много никогда не значит слишком".
И пускай
Монетка орёт небрежно,
Но
Мне нужен миллион! Опешив,
Мне вдруг
Стало всё равно: орёл иль решка,
Ведь лишает каждый их полёт надежды.
Катится момент инерции, наполняя кошель играми —
Знаешь, если приглядеться, то получится Кощей с иглами,
Что
Так и норовит
Лишить меня любви,
Ведь,
Как черновик
Для золота,
Во мне что-то горит,
Но мне холодно.
А
Мне дорогие говорят, что
Во мне течёт дорогой яд? — шёлк!
Мол, я
Не добр, не храбр, не мил?
Эй!
Как тут можно излагать такие фразы?!
Я готов продать им целый мир
Или вылечить их язвы.
Личико увязло
Их в болоте вседозволенности,
А
Я продолжаю денежку в дозор нести,
Чтоб
Откупиться от каждого порока.
Ещё,
И ещё немного!
По дорогам,
Что окутаны нитью красной,
Бежит подмога
Из монет элиты в масле:
Я
Заберу эти выплески и скажу, о зависимости,
Ведь
Любая моя миссия к провалу близится.
Снова
Очередной рассвет,
Но
Мне ни к чему золото лучей,
Дайте лучше больше мне монет,
А не в осуждении хлопоты речей.
Дайте мне
Руку
Без серпа,
Реку
Из сребра!
Но
Я отдаляюсь от себя же,
Чтоб найти себя в том, кто ляжет
На гору из бумажек зелёных,
Только вот я не ощущаю счастья да отважных силёнок.
А
За спиной
Всё опасно,
Всё зависло.
Эти краски —
Мои мысли.
Только что-то крашится, а потом качается,
Ты меня не спрашивай, что сейчас кончается,
Что печалится,
И что такое отчаяние,
Ведь
Я
Так завислив, когда гляжу на облака,
Я
Не признаю счастье никогда.
Но
На горбу сидят родные и битые,
Зазывают к себе, но я хочу здесь остаться —
Вновь я сосчитаю деньги с Библии —
И плевать на духовное богатство.

Откровение 7.

Он ушёл, а я
Не смог закончить счёт в словах.
И теперь
Никто не смотрит, не смеётся.
Третий! Так что мне остаётся?!
Уныние —
Мой последний грех,
Я с ним в одной палате.
Как себя мне им-то греть,
И когда ты скажешь "хватит"?
Один на один.
Гудит на груди
Маленькое пламя,
А
Меня всё давит.
И,
Я вижу,
Тысячи людей к радости идут,
Пока я борюсь с безволием.
Я ломаюсь снова, будто парус на ветру;
Счастье — просто прикол, не более.
Почему
Всё замолкло?
Где
Твой голос?
От дождя в рубахе мокрой
Я поджигаю хворост.
Грех грехом,
Но
Всех же это гложет!
Я сменил событий ход
И ритм стука ложек.
Я
Не дам тебе молчать!
Я не слышу свой же зов!
И, кидая меня в чан,
Мне закрыли список слов.
Он ушёл.
Увы, ушёл...
Я не вразумел — погорел ли?
Всё, конечно, будет хорошо,
Кроме откровений.
От истины к истине
Я хожу с пистолетом, гонимый —
Крючок, пуля, курок, письма:

Я упал от звука выстрела —
Пуля прошла мимо.

***

"Что? Он всё ещё жив? Забавно, однако.... Ты так и не принял его к себе? Первый будет недоволен твоим выпадом, ибо эта душа не способна осознать всю тяжесть, она просто борется, но бьёт не в ту сторону. Что? Да-да, ещё не время, понимаю. И всё же, любопытный случай…

...

Что же, не беспокойся, я сам за ним приду."