Подлинное сыщется

Смеркается,
Пусть свет огней ближе к западу не даёт покоя милого,
Где-то рябит телевизор, объявляя погоню за миром, но
Я не слушаю эту грязь в уши — пиры кроликов,
Что предстают собой грызущих сыры с проволокой.
А потому,
Отключив пропаганду, отключив роботострой,
Я беру ключи и ищу свою дорогу домой.
Где-то там, за дверьми, что окучивают тропы и вертят корни мер —
Я знаю одно, пока я во тьме меня смертельный не тронет зверь,
А значит
Ни за что не показывать своё бойкое сердце, освящая пути по Лесу Кармы,
Ведь малой кровью детства не отделаться здесь никак мне.
Бес и камни
Опечатывают ноги, но я тащу своё тело за километры — дом ждёт,
Только вот слишком холодно, и тропы омывает сметным дождём.
Но
Шаг — право-лево, тремор и тряска —
Я замедляюсь, так и не увидев перелив цветов в небе.
Я был продан разумом в рабство,
Чтоб закидывать в твёрдое море невод.
Горе — берег, троллит — верю
И срываюсь с места, отобрав у ключника замок,
Он
Не подходит ни к одной двери,
Но зато я
Повешу его на сердце моё,
Дабы черти и лёд
Не разбили шкатулку мирскую,
Да,
Я жутко рискую.
Тьма.
А высотки давно обратились в деревья с щупальцами —
Как? Когда? — Неизвестность щурится.
Я
Брожу по лесу в поисках и язвах —
Я бывал здесь, но всегда возвращался в поясе и рясе,
Но,
Похоже, в этот раз что-то пойдёт не так.
Это не предчувствие — это факт.
Тихо.
Чересчур переломно сквозит поток воздушный,
Порой низушки
Пробегали по тропам этим,
Но сейчас ни души, и воды, ветер
Насылают отрезанные крылья ангелов, только
Никто не решается положить их на полку.
Бойко,
Хотя и само собой глупо
Я иду, мокну,
А в Лесу всё ещё глухо.
Лианы стекают с ветвей, листья шепчутся с самумом, трава и многочисленные грибы сгибаются под ботинком,
Столько вокруг потерь, борьбы за ум, но всё неудачно — облезла самая красивая картина.
Ни души.
Только рёв где-то на задворках блеклых,
А
С деревьев сыпется корка в пекло —
Жар внутри меня ломится наружу,
Но
Я уверен, что я здесь не нужен.
Гущей
Образовывает круг системы древней,
Я же
Теряю на глазах бельмо.
Это безумно неверно,
Но кому не всё равно?
Здесь настолько тесно и темно,
Что пути не видать, увы,
Так что
Придётся сердце в узелок
Связать, не слушая доводы головы.
Отперев замок позолоченный, кто-то замолк озабоченно —
Взгляд,
Нет, я уверен!
На меня смердят
Чьи-то пульсирующие вены.
Я
Достаю из себя сердечко битое, как вдруг
Переполошился Лес, будто моряки в порту:
Злоба, рык, смех и ярость.
Моё сердце испугалось.
Я
Устремлялся вон, пока оно стучит и лезет —
Из пучины Леса
Выпрыгнул на меня Ликовик:
"Говори! Говори! Говори!"
Столько
Лиц у него, и знакомы они донельзя.
А сердечко кричит в разрезе.
Я гляжу —
На меня свалился лик матери и отца,
Но старательно отрицать
Продолжаю я, изводя сердечко дрожью.
Это невозможно.
Ломит и опутывает каждое слово —
Я чувствую этот взгляд презрения и обиды.
Мам, прости! Я был ужасно злобен!
(И Кармой обитый.)
Не
Оправдав ожидания, не став сильней —
Зло!
Пожирай меня, пока я не стал смелей.
Там
Нелюбовь к матери и отцу хватает за шиворот,
Образуя по всему телу шрамы,
За которые мне хотели проткнуть шилом рот,
А потом отучить от печали ржавой.
Мол,
Мои выдумки разрушают семью тщательно,
Пока я прячусь за семью печатями,
Ведь
"Я рос, потом бац! И иссяк..."
В чём же прок убивать себя?
Сведя
Свою некомпетентность ребёнка вновь в снимок —
Я понимаю, что любовь была мнимой.
Только вот
Сердце светится, но до него падки хищники.
Палки — фишки мне, но балки с фисштехом
Сносят аккурат карму низшивую,
Чтобы мне галлюцинаций напоминали драку зависшую
С самим собой, пока корни норовят повалить с ног,
Будто скалы корабли в смог.
От любви смог
Бы я освободиться, если сердце до сих пор дымится?
А
Среди ветвей и кустов за мной гонятся призраки прошлого,
Я растворяюсь в их обличье розовом.
Склоняются листья и движутся коршуны
Прямиком на меня, словно опричники Грозного.
Ведь я
Разворошил судьбу
Всех людей, что были мне дороги, лип
Тысячи ветвей опускаются на суду,
Пока на меня глядит Ликовик.
Все
Лица меняются, как сон наяву,
Только всё повторяется — клаксоном рвут
Мысли и чувства бешено —
"Режь его, режь его!"
Но
Не пойму — то ли это стены тумана, то ли давит меня квартира,
Боже!
Горе от ума нам дало, а потом разворотило
Свет сердца давящего —
Это картина та ещё.
Ветви,
Схватив меня, попутно осуждая,
Твердят мне всё, что путником до рая
Не выйти мне никак и не покинуть Лес.
Я слишком далеко залез.
Ведь
Имя вертится на отрывке времени, сердце моё зажигая старательно:
"Катенька! Катенька! Катенька!'
Почему
Монстр этот безумен и свиреп, как Везувия хребет,
Но не жрёт меня и мою тушу?
Он не станет меня слушать.
Что же, с миром вновь, кажется, прощаюсь я...
Миг.
И я открыл глаза — телевизор всё зову;
Выглянул в окно — ветви здесь сгущаются,
Неужели это правда было наяву?
Пасть. Убийство. Сожаление. А ещё свет сердца крайнего:
Почему-то вновь и вновь страхом всё насыщенно.
Я не знаю, что и как, и как было правильно.
Но я знаю точно —
Подлинное сыщется.