Четвертая смерть. Рассказ

   Однажды меня поставили в бригаду с молодым реаниматологом, не так давно пришедшим на скорую помощь. Двухметровый Паша показался мне, маленькой женщине, скалой. Его энтузиазм подкупал. Он еще не устал от человеческой боли, не выгорел профессионально и, что называется, «водой дышать мог».
   На скорой вместо субординации, как нигде в медицине, развито «чувство локтя». Люди, работающие бок о бок в непростых условиях, относятся к коллегам по-братски и называют друг друга по имени. При первом же знакомстве Паша доверительно сообщил мне:
   – Я по призванию пришел в медицину. Мне нравятся сложные вызовы, чтобы кровищи было по колено, чтобы травмы, несовместимые с жизнью, кардиальные смерти... Я люблю учиться и разбираю каждый случай. Могу труп к жизни вернуть. Не веришь? Могу. Врач – это бог! А я мечтаю быть богом!
   Все знали, что на каждом вызове, вместо того, чтобы скорее доставить больного в больницу, где больше умелых рук, где есть необходимая аппаратура, анализы для уточнения диагнозов, молодой специалист сам оказывал развернутый комплекс мероприятий. Мероприятий, рекомендованных для реанимационной палаты. Ему удавалось невозможное, поскольку существует «правило первого часа»: чем раньше и в более полном объеме оказана медицинская помощь, тем вероятнее положительный результат с наименьшими осложнениями для пострадавшего. Жаль только, что ему часто не хватало рук и опыта. Но Паша выкладывался сам и заставлял выкладываться своих помощников. С ним никто не мог работать, к концу таких суток спасать нужно было саму бригаду. Поэтому ему подбросили в помощники меня, не ведающую какое нечеловеческое напряжение в течение смены меня ждет.
   Каждый вызов отпечатался в моей фельдшерской практике, как подвиг. Но один случай оказался особенным со всех точек зрения.
   Повод к вызову был «без сознания». Мы получили его по рации, оказавшись довольно близко к нужному адресу.
   Молодой мужчина, лет сорока, лежал на полу с нитевидным пульсом и поверхностным дыханием. Мы успели получить доступ к вене и начать медикаментозную терапию, как вдруг он выдал нам первую клиническую смерть. Во время оказания помощи и транспортировки он еще дважды входил в это состояние, но Паша твердо верил в себя и в меня. Мы влили в него вообще все, что у нас было, произвели все возможные в наших условиях медицинские манипуляции, вплоть до интубации трахеи, дефибрилляции и довезли пациента до приемного покоя в относительно стабильном состоянии. 
   Водитель по рации связался со стационаром и нас во всеоружии встретили реаниматологи, немедля включившиеся в работу. И тут случилась непредвиденная четвертая клиническая смерть, из которой пациент не вышел, не смотря на усилия целой бригады.
   Паша остался подписывать документы, а я побрела прибирать машину, в которой некуда было ступить от баллонов с кислородом, масок, упаковок одноразового инструментария, спиртовых салфеток... Не хватало только «кровищи по колено», как любил выражаться Паша.
   Стояло жаркое лето. Во время зноя машины скорой помощи превращаются в «сковородку». Открыв дверь в салон, где мы работали, я сразу почуяла неладное: внутри было холодно! Настолько, что продирал противный озноб. Когда работали, не замечали, с нас пот градом катился.   
   Подошел Павел. Долго молчал.
   – Это была Смерть. Она стояла рядом, пока мы работали. От нее – странный мороз. Почему она трижды позволяла возвращать, а на четвертый раз все-таки забрала? Может быть, ради повышения нашего профессионализма?
   Мы, растерянные, стояли перед раскрытым настежь салоном, который так и не хотел согреваться, пока мой двухметровый друг не произнес:
   – Знаешь, я, кажется, поверил в Бога...
   Паша очень скоро отказался от меня, как от помощника, не имеющего должной физической силы для носилочных транспортировок. Потом он совсем перешел в реанимационное отделение, а через несколько лет стал его заведующим.
   Я больше не виделась с ним, но знаю наверняка, что он навсегда стал правой рукой Господа.